— Скажите, прелесть моя, что из всего ошеломляющего многообразия выполняете непосредственно вы?
— Заказы на доставку еды, — рассмеялась горничная.
— Буду питаться целыми днями! Вам нравятся тучные мужчины?
— Мне нравятся умные, сильные и тактичные!
— Великолепно! Значит вы видите перед собой мужчину вашей мечты!
— Забыла добавить: предпочитаю блондинов!
— Срочно зовите парикмахера — у него найдется перекись водорода?
Малышка прыснула и с трудом вернула дежурно-вежливую улыбку: «Извините, я на службе».
— Для начала обед, милая.
— Меню?
— На ваше усмотрение. Кухня, надеюсь, не китайская? Ненавижу салаты с червями!
Она не выдержала и, уходя, оставила колокольчики смеха мне на память.
Душ и свежая рубашка подняли жизненный тонус, а доставленный столик на колесах с обильным обедом сделали меня совершенно счастливым.
К вечеру жара начала спадать, быстро вытесняемая ветерком с реки.
Чистый, сытый и отдохнувший часик-другой на широченной кровати, я отправился выполнять служебный долг, пребывая в самом благодушном настроении.
На первый взгляд, проще было обратиться в управление внутренних дел, рассказать все как есть и попросить помощи. Но простые варианты зачастую на деле оборачиваются такими сложными, что приходится кусать локти: вот, дурак, лучше топал бы себе по дуге, чем ползти теперь по прямой.
В милиции к частным детективам относятся с недоверием и плохо скрываемой завистью. Первое обусловлено не столько сохранением профессиональных секретов, сколько устоявшимся предубеждением: вдруг выроет то, чего мы не смогли — объясняйся тогда с начальством! Да и на кого этот тип, которому закон — не закон, работает? Второе основывается на заблуждениях о гигантских гонорарах, получаемых частниками за выполнение тех же милицейских функций — государство-то, как известно, защитников своих не слишком балует. Так что контакт со здешними розыскниками выльется скорее всего в дотошные вопросы, проверки и прочую «бодягу». А работа застопорится. Лучше действовать на свой страх и риск.
Однако первые трудности возникли у киоска горсправки, где мне предложили список адресов десятка Фединых с инициалами «Н. А.» Сведения о местах работы, к великому огорчению, в нем отсутствовали.
С помощью прохожих, выгодно отличавшихся ох жителей средней полосы вниманием и благожелательностью, я быстро отыскал редакцию областной газеты — та находилась здесь же, в центре города.
Сотрудники помнили Федина, ушедшего шесть лет назад на заслуженный отдых, но на просьбы дать адрес отвечали вежливым отказом: одни не знали, другие скрывали из опасения — мало ли какие цели преследует чужак, пусть и с лицензией частного сыщика. Труд журналиста порой опаснее работы космонавта…
В конце концов я добрался до приемной главного редактора. Секретарь в годах, она же инспектор по кадрам, не отличалась оригинальностью. Участливо выслушав мои аргументы, она не сочла их убедительными.
— Хуже, чем в КГБ, — сорвался я, исчерпав терпение.
— Молодой человек! — взвилась женщина. — Выбирайте выражения!
Можно подумать, я матом выругался… А хотелось! И, возможно, пришлось бы, не появись в приемной холеный мужчина в дорогих очках с дымчатыми стеклами.
— Петр Матвеевич! — обратилась к нему взволнованная мымра. — Гражданин рвется узнать адрес Николая Адольфовича!
Бог мой, почему раньше-то не пришло в голову? Спросить имя-отчество и снова нырнуть в горсправку!
— Проходите, — позвал Петр Матвеевич, распахнув дверь в кабинет.
Я ринулся следом. Язык, хулиганисто показанный секретарше, поверг ее в шок.
Главный долго изучал удостоверение, одновременно слушая мой монолог.
— Чем способен помочь Федин?
— Насколько я представляю, он вплотную соприкасался с убийцей. Есть надежда, что обнаружится зацепочка — связующее звено между этими преступлениями.
— Н-да… Пожалуй, что зацепочку способен дать и я.
Мои уши немедленно навострились.
— Убийцу учительницы не расстреляли.
Внутренне я был готов к такому известию, но не сдержался, будто ужаленный в одно место:
— Что?!
— Он совершил побег из тюрьмы…
История фантастическая. Смертник каким-то образом заманил надзирателя в камеру, задушил, переоделся в форму и покинул тюрьму — кино! В тот день отмечался столетний юбилей мрачного заведения со всеми вытекающими из этого последствиями: банкетом, на котором личный состав упился в стельку, уменьшенным количеством внутренних постов — кому охота встречать знаменательную дату на службе? И те «гвардейцы», кому выпало дежурить ночью, позволили «по маленькой» прямо на рабочих местах. Словом, гульнули… Разразился скандал, тюремное начальство поснимали с должностей, кое-кого отдали под суд. Все правоохранительные органы области и соседних территорий сбились с ног, пытаясь найти беглеца — безуспешно: тот испарился…
— Беспрецедентный случай, — отметил рассказчик. — Но был период застоя — инцидент быстро замяли на самом высоком уровне. От общественности все тщательно скрывали: обком заставил средства массовой информации опубликовать сообщения, будто преступника спустя некоторое время нашли и застрелили при задержании.
— Слопали?
— Кто?
— Граждане!
— Естественно… Ложь, так сказать, во спасение.
— Вас совесть не мучает?
— Нет, молодой человек! В те времена все жили по другим законам… И говорю об этом вам, чтобы помнили: не судите да не судимы будете…
— И все же дайте адрес Федина.
Редактор полистал толстую записную книжку и чиркнул ручкой на листе, разъяснив как добраться.
Секретарша подарила мне ледяной взгляд и с остервенением забарабанила на пишущей машинке.
Твердо верю — тесен мир.
Мог ли я предполагать, прочитав записанный на бумажке адрес, что Федин живет по соседству с Ириной? Понятно — нет! И осознал сию данность, только прибыв к месту действия.
С учащенно бьющимся сердцем я миновал розовый дом и заскочил в лифт высящейся рядом свечки, который взлетел на качественном форсаже под самую крышу.
— Входите, — без лишних вопросов пригласила аккуратная бабушка, словно всю жизнь ждала моего появления.
В тесноватой из-за обилия мебели гостиной с дивана поднялся дедушка: лысеющий, маленький, с гладким личиком и профессорской бородкой клинышком. Он выключил телевизор и склонил голову набок, слушая мое церемонное представление.
— Николай Адольфович, — отрекомендовался бывший служитель пера. — Мы с Тосей собираемся пить чай — присоединяйтесь!
Гостеприимство — еще одна черта, свойственная северянам. Мне доводилось бывать и на Полярном Урале, и на Камчатке — везде, с добром ты пришел или с неприятной вестью, сначала угощали по-домашнему, а лишь затем позволяли исполнять профессиональный долг.
Наученный опытом, я и не пытался касаться волнующей темы, наслаждаясь душистым чаем и брусничным вареньем. Разговор шел в основном о природе родных для четы Фединых мест. Но стоило бабушке Тосе убрать сервиз и скрыться на кухне, как Николай Адольфович неожиданно преобразился.
— Мне звонил Петр Матвеевич, — сообщил он деловито.
Молодец редактор — подстраховался… Недаром пережил на одном стуле смешную чехарду властей.
Слушать Федин умел — журналистский навык. Вопросов пока не задавал, буравя меня цепкими горящими глазами и проставляя карандашом одному ему понятные значки на листке бумаги.
Убедившись, что гость исчерпал себя, заговорил сам:
— Именно из-за побега мне и не разрешили опубликовать большой очерк-исследование. И черновики отобрали — без них, мол, спокойнее всем.
— Очерк?
— О страшной судьбе Альберта Степанова — вора-рецидивиста и кровавого убийцы. Страшной, отталкивающей, но поучительной с точки зрения взаимоотношений человека и общества. — Федин пошевелил пальцами-сардельками и прилег на диванные подушки. — Мне довелось дважды беседовать с ним: до и после вынесения приговора. Неоднозначная личность… В нем сочеталась необузданная темная страсть одержимого жаждой мщения маньяка с мягкостью и восторженностью десятилетнего ребенка, ищущего свое место в мире.
— Мщения кому?
— Всему и всем! Тяжелое детство: нужда, пьянство и побои отца, смерть матери… Оно озлобило парня — весь мир против него! Особенно болезненно воспринимал благополучие других на фоне собственной бедности…
— Нас всех воспитывали в духе нетерпимости к богатству соседа, но грабить и убивать взялся далеко не каждый…
— Тем не менее их не так уж и мало, если иметь в виду не примитивный способ разгула с кистенем на большой дороге, а рассматривать целый комплекс иных возможностей — вполне цивилизованных и завуалированных под закон. Даже скрепленных его печатью — вспомним некоторые и довольно обширные периоды нашей истории…
Углубляться в философские изыскания в мои планы не входило. Правда, и обижать старика не хотелось.
— Давайте, Николай Адольфович, сузим проблему до рамок Алика Степанова. Если он всплыл из небытия в моем родном городе — новые смерти не заставят себя ждать. Мне — кровь из носа! — надо его вычислить.
— Спрашивайте.
— Альберт не мог пропасть бесследно после побега. Знаю — искали, знаю — не нашли… Уверен, что «отработали» всех дружков, подельников, любовниц. И все же?
— В судебных архивах хранятся, как вы понимаете, исчерпывающие ответы на данный вопрос.
— Не так-то просто мне до архивов добраться, и уйдет уйма времени на изучение бумаг. А его, времени, как раз и нет! Живая память — ваша память, Николай Адольфович, — куда быстрее выдаст что-нибудь интересненькое!
— Давайте попробуем, — согласился Федин с некоторой долей сомнения.
— Первый срок Степанов сидел где-то поблизости — пять лет, так?
— Не совсем… В наших краях — да, но не пять, а три — освободился досрочно за примерное поведение или как там у них называется!
— Стало быть, в семидесятом?
— И через год снова загремел. Получил «десятку» за разбой, отсидел от звонка до звонка… Ой, вру — два года накинули за какие-то безобразия в лагере!