Новый жилец на одном из самых отдаленных зимовий — не предмет для досужих обсуждений. Избегает людей? Так у каждого свои проблемы. А добрый охотник — всему поселку прибыток.
Роберт навещал Рубинштейна два раза в год: привозил на собаках тюки с добычей, получал деньги, отоваривался патронами, солью, спичками и прочими товарами первой необходимости, без которых не прожить.
Интерес к нему возник неожиданно: поползли слухи, будто охотится мужик с луком на птицу — куропаток в основном. Нет, о капканах не забывал — стрелой шкуру попортишь, но… Сам Лев Рувимович лично не видел процесса, а со случайными очевидцами беседы имел. В очередной приезд молчаливого сдатчика попробовал того разговорить — бесполезно: Роберт лишь отшучивался. Молва же вскоре окрестила стрелка Робин Гудом.
И вот в марте восемьдесят шестого — через два года с лишним после появления Роберта в тех краях — добрались в поселок Сергей с другом. Пожили маленько, решили коммерческие вопросы… Захотелось им и поохотиться. Попросили у Рубинштейна егеря в провожатые — из местных. По стечению обстоятельств Робин Гуд как раз подъехал «сдаваться» заготовителю. Гости, успевшие прослышать о диковинном охотнике, загорелись: «Договорись, Лев, хотим с ним попромышлять». Рубинштейн сомневался в положительном исходе переговоров, но уступил напору гостей и свел их с Робертом. К огромному удивлению всех отшельник согласился. Утром он увез приятелей к себе на зимовье…
— К вечеру, — продолжал рассказчик, — ваши земляки вернулись на снегоходе, загодя взятом на прокат у одного из поселковых. Охоту хвалили, показывали трофеи, а на следующий день с попутным вертолетом отбыли, прихватив купленный товар. — Рубинштейн сделал паузу, как опытный актер перед заключительной репликой: — Больше Робин Гуда никто не видел!
— Как это?!
Сердце колотилось, аж в ушах отдавало.
— Или я ничего не понимаю в жизни, или… — Он оборвал фразу вполне драматически.
— Полагаете, что они его…
— Ничего я не полагаю! — вдруг раздраженно перебил Лев Рувимович. — Жизнь меня научила, Костя, не делать категорических выводов! — И уже спокойнее пояснил:
— Север есть Север! Всякое бывало… Люди замерзали. От них оставались лишь обглоданные песцами скелеты. Другие тонули в прорубях — таких не находили вообще… Когда по осени Роберт не прибыл в поселок, энтузиасты — я не относился к их числу — наведались на его зимовье.
— И что?
— Наткнулись на полное запустение. И никаких следов жизни! Сгинул человек…
— А запасы провизии, а шкуры?
— Верно соображаете…
Он поглядел на меня с каким-то новым выражением: недоверия или… — трудно понять.
— Верно соображаете, молодой человек. Шкуры отсутствовали, зато провизии хватало с избытком.
— Расследование проводили?
— Не смешите меня! Милиции бы только честных бизнесменов в мошенников переделывать, а не ловить уб…
Он поперхнулся и замолк.
— И вы с этим жили?
— Слушайте, какое мне дело до Робин Гуда и ваших земляков? Какое дело было до них всему поселку?! Кому интересны мои умозаключения!!! Своих забот хватало…
Лев Рувимович сердито-обиженно засопел длинным носом.
— Вы дали мне в руки мину замедленного действия. А если я найду тех ребят и освежу их память?
— И заодно доведите до сведения, что они… — Рубинштейн вновь осекся.
— Ну-ну, договаривайте!
— Некоторые обстоятельства заставляют меня думать, что Роберт жил на зимовье не один.
— С кем?! — крикнул я.
Экс-заготовитель удивленно повел бровями.
— Какой вы чуткий — принимаете все близко к сердцу! Или я не прав?
— Мировой детектив! Никогда не читал ничего подобного! Женщина?
— А я знаю? Ходили разговоры… Он же никого близко к зимовью не подпускал. — И добавил: — При жизни… Но лежанок-то в домике было две. И обе с бельем.
Я тупо смотрел в потолок.
— Пойду, пожалуй, в туалет…
Дежурная медсестра без лишних вопросов позволила позвонить из комнаты врачей.
Левина долго искали по кабинетам, но все же нашли. Новость не привела его в состояние шока, ибо он уже в нем пребывал: Геля и Митрич вторые сутки лопатили архив областной газеты и абсолютно точно установили, что в мае восемьдесят шестого Перевертышев вместе с корреспондентом Раевским побывали в служебной командировке в злополучном поселке. Через два месяца после посещения его Замятиным и Слепцовым!
К требованию забрать меня из больницы не позднее завтрашнего утра Гена отнесся с пониманием…
— Надо же, как долго… Наверное, проблемы? — поддел дружески Лев Рувимович.
— А?.. Есть немного…
— Хороший вы мальчик, Костя, но сыщик неважный.
Смеялся он беззвучно, сотрясаясь щуплым телом и придерживая руками подвешенную ногу.
Следует ли уточнять, что я потерял дар речи?
— Вы допустили ошибку: в книге, якобы взятой в библиотеке, нет маленькой детали… — Он потянулся к своей тумбочке, достал оттуда томик Чехова и показал титульный лист с казенным штемпелем. — Извините, что полюбопытствовал — прятали бы подальше.
Выстрел в десятку — что уж говорить!
— Впрочем, я — старый лис. Первое подозрение возникло в связи с названием города. Вы в самом деле там живете?
Я подавленно кивнул.
— Потом — пушнина, потом — Робин Гуд… Собственно, я догадался, кто передо мной, а книга подтвердила правильность выводов. Совпадений не бывает, так?
— И вы мне рассказали?! Хотя, говорят, не перевариваете милиционеров…
— Верно, — сказал он серьезно. — Но и в правилах бывают исключения. В данном случае, я бы не стал таиться, явись вы при погонах — в открытую!
— Почему?
— У дедушки Левы никогда не будет внуков… Его сына-студента убили в Ленинграде… Ваш ровесник, между прочим… Милиция не нашла преступников… Из-за этого я ее не люблю, а не за свою «девяносто третью прим».
— До сих пор вы молчали!
— Меня никто не спрашивал, — парировал Рубинштейн.
До самого утра он не проронил больше ни слова. Лишь на прощание, жмурясь от бьющих в окно солнечных лучей нового дня, попросил:
— Не сочтите за труд потом сообщить: прав я или нет.
Я пообещал.
Мы обедали втроем за ажурным столиком летнего кафе. Рядом неспокойно плескалась Двина. Было пасмурно, но тепло. Чайки пикировали на подымающуюся к поверхности воды рыбу и с победными криками взмывали вверх, демонстрируя добычу… Какое счастье снова очутиться на воле! Обрести свободу передвижения и вдыхать не запах лекарств, а нормальный городской воздух с примесью пыли, автомобильных выхлопов и прочей дряни — такой родной и привычный.
При ходьбе спина побаливала, но сидеть вот так — одно удовольствие.
По молчаливому взаимному согласию под окрошку и рыбное жаркое мы воздержались от обсуждения служебных вопросов. С подачи Гели, посетившей, как выяснилось, десяток здешних магазинов, разговор вертелся вокруг проблем снабжения архангелогородцев продовольственными и промышленными товарами.
Сысоева мало трогали особенности местных рыночных отношений и разница в ценах — он равнодушно пережевывал пищу, занятый собственными мыслями. Поэтому говорила в основном Геля, а я разыгрывал живой интерес, хотя тема, признаться, и меня заботила не больше, чем Митрича: просто нравилось смотреть на девушку и болтать о пустяках — соскучился, наверное…
Пришла очередь мороженого, и Сысоев не выдержал.
— Ничего не получается! — пожаловался он, роняя кусок пломбира с кончика ложки.
— Руками попробуй, — откликнулся я дельным советом.
Майор пропустил грубоватую «подначку» мимо ушей и с досадой заметил:
— Концы с концами не сходятся…
— Ты о чем? — спросила Геля.
В мое отсутствие они так «притерлись», что даже перешли на «ты».
— Допустим, что Робин Гуд и Степанов — одно лицо. Сбежав из тюрьмы, он подается в глушь — понятно. По стечению обстоятельств на него натыкаются земляки. Допустим опять же, что друзья не сразу признали одноклассника: жизнь Альберта потрепала, к тому же — лохматые волосы и борода… Но он-то не мог не признать бывших приятелей!
— Не мог, — согласились мы.
— Значит, узнал и все равно уступил уговорам вместе поохотиться — продолжал майор. — Зачем? Задумал поквитаться?
— Условия подходящие, — поддержала Геля.
— Хорошо. Предположим — гости вовремя сумели раскусить Роберта и, сориентировавшись, нанесли удар первыми. Труп надежно спрятали…
— Спустили под лед, например, — вставила девушка.
— Да! Затем вернулись в поселок и улетели на Большую землю. Вот почему Слепцов был уверен, что на мостике в сквере Замятина порешил из лука не Степанов-покойничек.
— Так какие же концы не сходятся? — выразил недоумение я.
— Как о событиях на зимовье узнал Перевертышев? Он приезжал в поселок — верно, но прошло лишь два месяца, и охотника в то время еще никто не хватился!
Ясно, что мучает Сысоева. Вопрос, действительно, интересный! Из трех-четырех других, заботивших лично меня, он выглядел не самым важным. Майор же, судя по всему, придерживался иной точки зрения.
— Вы с Геной хорошо тряхнули Раевского? — спросил я.
Утром, пока Геля забирала меня из больницы, — майор на пару с рыжим Левиным навещали журналиста, с которым Роман ездил в поселок. Подробно о состоявшейся беседе Митрич не распространялся, ограничившись скупым: «Ничего путного!», когда встретил нас перед обедом в заранее назначенном месте — у драматического театра. Теперь мне захотелось узнать содержание разговора подробнее.
— Ерунда, — отмахнулся Сысоев. — Вечером прибыли, переночевали, в первой половине следующего дня встретились с геологами, записали, сфотографировали и привет! Все! Ни о каком Робин Гуде Раевский слыхом не слыхивал, а Роман от журналиста никуда не отлучался…
— Тогда остается одно, — высказалась Геля. — Кто-то из двух друзей сам проболтался Перевертышеву.
— И дал повод к шантажу, — скептически продолжил майор.
— Ну и что? Роман воспользовался нечаянным признанием, начал тянуть деньги из приятелей, тем надоело платить — восстали. Тогда Перевертышев прикончил Сергея в назидание Слепцову и…