— Ревнуешь?
— Никогда! Проявляю элементарную заботу о здоровье ближнего — ночами прохладно!
— Я — закаленная, — безапелляционно заявила Ирина. — Куда идем?
Услышав название ресторана в Соломбале, она нахмурилась и капризно сморщила носик.
— Фи-и…
— Какие проблемы?
— Далеко… И кабак — не шик!
— Кто говорил: с тобой — хоть на край света?
— Я такое говорила?!
— Не спорь! На такси мигом домчим.
— Только ради тебя…
— А я о чем?!
Мне сегодня положительно везло: и добрались быстро, и свободные места нашлись. И не просто места, а столик на двоих, затаившийся в укромной нише зала. На первый взгляд интерьер и реквизит выглядели вполне прилично, но на поверку — стулья скрипели, столик шатался, потолок поблек от табачной копоти. Зато оркестр наяривал от души — в ушах звенело. И беседовать со спутницей приходилось на пределе возможностей голосовых связок.
Кузнечики, кузнечики
в траве стрекочут тихо —
ведут неторопливый разговор,
— запевал солист.
Кузнечики, кузнечики
над речкой Кузнечихой —
я вас люблю послушать
до сих пор,
— браво вторили ему остальные музыканты.
— Нравится?! — крикнула Ирина, отложив нож и вилку. Вопрос я угадал по артикуляции губ.
— Что?
— Песня!
— Хорошая!
— Нашего барда — Саши Позднякова! — с гордостью сообщила она.
Песенка нравилась не только нам. Абсолютное большинство посетителей сорвалось со своих мест и лихо выкидывало коленца на танцевальной площадке и в проходах между столами. Буйство достигло апогея на последнем куплете: к припеву подключились десятки разнокалиберных глоток. Дрожали стены, пол и потолок. Рев восторга удлинил звучание завершающего аккорда.
— Славно гуляют! — констатировал я, пользуясь наступлением относительного затишья.
— Север! — рассмеялась Ирина, приступая к горячему.
— За тебя! — провозгласил я, наливая в фужеры шампанское.
— За тебя! — поддержала креолка.
Чокнулись и поцеловались.
Обстановка не располагала к работе. А ведь именно за этим я притащил сюда Ирину.
Устойчивость персонала — прерогатива солидных «метрополей» и прочих «интуристов». В среднего класса заведениях текучка сильнее, но долгожители встречаются. В заштатных кабачках и десятилетний стаж — редкость.
И все же я надеялся на чудо. Надеялся обнаружить официантку, бармена, посудомойку на худой конец, — сохранившихся здесь с начала семидесятых и трудившихся бок о бок с Ольгой Масленниковой. Утопия? Да! Но охота пуще неволи…
Официантки — все как одна — были молоды. Возраст швейцаров также не вселял надежд, если служивые не носили попугайскую униформу с момента достижения половой зрелости…
Грустно, граждане!
И вдруг снизошло озарение. Оно посетило меня за медленным танцем. Крепко прижимая партнершу, я тупо следил полуприкрытыми глазами за окружающими и на какой-то миг задержался на лысом трубаче с обвислыми усами. Дяденьке давно перевалило за сорок!
Боясь упустить шанс, я продолжал изучение кандидата, не давая Ирине передышки пять песен подряд.
— Больше не могу! — взмолилась она после очередных «буги-вуги».
У меня и самого ноги подкашивались. Между тем музыканты сложили оружие и удалились в недра служебных помещений ресторана.
— Жди меня — и я вернусь! — коротко пообещал я креолке, проводив даму за столик и чмокнув в щеку.
— Костя… — слабо воспротивилась она.
— Мигом, дорогая!
Поплутав по коридорам, я услышал хохот за одной из дверей и вошел без стука.
Компания весело брякала стаканами, закусывала и курила.
— Здравствуйте!
— Здорово! — ответил за всех гигант — бас-гитарист.
— Разрешите вас на одну минуту, — кивок в сторону трубача.
— Зачем? — удивился тот, роясь в памяти.
Моего портрета там не имелось.
— Секрет! — интимно улыбнулся я.
— От друзей секретов нет, — чванливо запротестовал лысый.
Выпитое влияет не на всех благоприятно.
На дюйм вынырнувшая из нагрудного кармана пиджака красная обложка произвела магическое действие: лица мужиков разом вытянулись и поскучнели.
— Так бы сразу и дышал, — с укором проговорил трубач, поднимаясь.
— Он — скоро! — обнадежил я остающихся.
Беседовали мы тут же, в коридоре.
— Константин.
— Сева…
— Давно лабаешь в этой конторе?
— Давненько.
— Года два?
— Четвертной вот-вот стукнет! — обиделся Сева.
— Молодец! — похвалил я и «взял быка за рога»: — Масленникова — официантка…
— Ольга?! — С души трубача явно упал камень: мента, оказывается, интересуют дела давно минувших дней, а он-то думал… — Конечно знаю! — обрадовался Сева. — А чего случилось, а?
— Многое…
Неопределенность ответа его озадачила.
— Столько времени прошло… И вдруг?!
— Служба, Сева. Ты девушку хорошо знал?
— Знал… Приехала откуда-то из-под Москвы. Ей повезло: у нас вакансии были, и комнату сразу дали. Неподалеку тут…
— Отменная память! — поддел я. — И других девочек также здорово запомнил? Их, наверное, сотни две у вас сменилось?
Трубач смешался. Ничего, проверка не помешает.
— Она — не «другие», — промямлил он. — Видная… И опекун был… Такого не забудешь!
— Алик?
— Он! — Глазки собеседника странно блеснули. — Не у всех же баб дружки на инкассаторов нападают!
— Верно. Ну и?
— Уволилась, как сожителя посадили.
— Уехала?
— Да.
— Куда же?
— На родину, говорили…
— Адресок, где жила Ольга, не подскажешь?
— Там сейчас Заяц живет.
— Кто такой?
— Зайцев — наш гитарист. Комната по сей день за рестораном осталась. Правда, хозяев столько перебывало…
— Зови Зайца!
Он неохотно поплелся к товарищам.
— В чем дело? — задиристо подскочил щуплый паренек с жиденькой косичкой на затылке. Трубач маячил у него за спиной.
— В шляпе! — доходчиво пояснил я, буравя шустрого глазами.
Тот моментально осадил лошадей и принял смиренный вид.
— Уже лучше, — похвалил я. — Тебя, голубок, соседи, часом, не обижают?
— Меня?! — хмыкнул он. — Нет!
— Добрые люди, да?
— Бабки… Одной — сто, вторая — на пяток помоложе.
И заливисто заржал, довольный собой.
— С детьми разъехались?
— Да ты что?! С детства живут в этой конуре!
— Адрес?
Парень переглянулся с трубачом и без особого желания назвал.
— Спасибо, ребята, — свободны!
Я четко крутанулся на каблуках и почти строевым шагом пошел в зал. Они смотрели в спину и балдели…
Мой стул занимала туша со всклокоченными волосьями на громадной голове. Занимала и непринужденно пила шампанское из моего фужера. Пила и говорила…
Говорила женщине всякие гадости, принимая во внимание искаженное гневно-брезгливой гримасой личико Ирины.
— Эй! — ласково похлопал я борова по плечу.
Мутные хмельные глазенки воззрились на меня.
— Чо?!
— Сударь, не соблаговолите ли вы освободить место?
Вежливость и изысканность стиля обращения гость воспринял как личное оскорбление.
— Чё?! — повторил он грозно, приподнимая толстый зад.
Захват запястья — и рука заломлена за спину. Параллельно большим пальцем я надавил на впадину за ушной раковиной.
— Ой-ой-ой! — тонко заголосил идиот.
— Куда? — спросил я, усиливая захват.
— Иди в жопу!
— Понял.
Мы чинно пересекли зал, не привлекая особого внимания погруженных в собственные проблемы посетителей. Лишь однажды на протяжении пути к вестибюлю жертва дернулась, но удар носком по правой икре унял потуги к сопротивлению.
В мужском туалете, дверь в который боров открыл лбом, я сказал:
— Выполняю ваше пожелание, сударь!
И врезал коленом по необъятному седалищу. Промахнуться было невозможно.
Он и не промахнулся, распахнув лбом вторую дверь — теперь уже в кабинку — и угодил головой точнехонько в унитаз. Экзекуция завершилась водной процедурой с помощью весело заурчавшего сливного бачка.
Жестоко? Да. Но впечатляет и, главное, имеет весомый воспитательный эффект…
— Что ты с ним сделал? — забеспокоилась Ирина.
— Освежил.
— Он — из местных!
— Откуда знаешь?
— Сказал… Лучше уйдем, а то испортят вечер.
— Уйдем, но по иной причине.
— Какой?
— Забежим в гости — это рядышком.
Креолка не посмела спорить.
Мы расплатились и вовремя: наметанный глаз приметил растерянные блуждания по залу тройки субъектов — не иначе ищут дружка. Не трудно догадаться, что затем наступит наш черед.
К счастью, исчезнуть удалось незаметно для заинтересованных лиц.
— Ловко ты! — похвалила Ирина, когда мы прошагали пару кварталов. Она благодарно прижалась к моему локтю, заметно дрожа от возбуждения.
Попавшийся навстречу мужчина толково подсказал, как отыскать нужную улицу.
— Здесь! — остановился я, заметив табличку с номером.
Двухэтажный дом времен первых пятилеток. Свет горел в трех окнах. Остальные обитатели, вероятно, спали в столь позднее время.
— Неудобно беспокоить, — проговорила креолка, введенная в курс дела по дороге. — И наряд у меня… не того…
— Верно, в сопровождающие блюстителя порядка мало подходишь.
— Постою в подъезде.
Ну до чего умная и тактичная женщина!
— Постараюсь быстро… — ободрил я.
Три жетона с фамилиями — три звонка. Последовательно нажал все.
Понадобилось повторить операцию, чтобы за дверью прошаркали ноги.
— Кто?
— Милиция.
— Посреди-то ночи?!
— Вопрос жизни и смерти!
Образовалась темная щель на ширину цепочки.
Мое усталое лицо и легкая улыбка произвели благоприятное впечатление при тусклом свете лампочки над лестничной площадкой.
Металлическое бренчание — и дверь открылась. В длинном коридоре успели зажечь светильник.