Не колеблясь, старик опознал по фотографиям Шаха и Пугеня.
— Пьют крепко, но закусывают. Два дня гуляли, купались — места у нас хороши. Не очень они нам с Настенькой понравились. Я так понял: Лешу этого промежду всем прочим знакомить к Насте привозили. Ну, не вышло у них — и не надо, обнял Леша бутылочку. Набрался — еле угомонили. Наутро водой облился колодезной, отерся — и как огурчик. Мужик! Второй пожиже. И чего Нонна в нем нашла? Рыхлый, мутный. Давно живут, Настя говорила. Когда Нонна приехала, я видел, что неладно, но ничего не спрашивал, все, думаю, сама скажет. Не сказала. Куда ушла, зачем — ума не приложу. Машина стоит, хотя спросонья слышал — жужжал вроде мотор легковушки. Ворота на замке, задняя калитка не заперта. Нонна женщина аккуратная. Калитку с улицы не замкнешь, там надо по-особому прутик с улицы вставить. Она-то знала, а не замкнула.
— И никто ничего не видал?
— А что там они видят, бабки наши?
Эксперт аккуратно заполнял гипсом следы протекторов легковушки у задней ограды двора. Слежавшаяся солома у разбитой колеи следов обуви не сохранила. Вещи, оставшиеся в отведенной Нонне чистой комнате, ни о чем не говорили. Большой набор теней, французские духи-аэрозоль, прочие мелкие атрибуты. Оружие слабого пола. Без него — никуда, однако в «Таврии» рядом с бесчувственной Золочевской ничего подобного не обнаружилось. Зато в саквояже Буковой оказалась внушительная связка ключей, среди которых бросался в глаза один — фигурный, с двумя бородками. Строкач приметил его еще во время беседы с матерью Буковой, связка валялась на металлическом подносе на журнальном столике. А вот ключей, принадлежащих Золочевской, не было. Неужели так скоропалительно собиралась?..
Строкач находился в подвале специальной службы связи, до предела набитом электроникой. С недавних пор ее использование стало гораздо строже регламентироваться прокуратурой.
Замигало подключенное к номеру Пугеня устройство. Откликнулся хриплый, как бы спросонья, бас Лешика.
— Говорите, вас слушают, — однако в каждом звуке дрожало нетерпение. — Отвечайте, слушаю, ну!
— Не суетись, Лешик. Слушай спокойно, времени мало. То чужое, что ты считаешь своим, уплывает. Не хочешь делиться — потеряешь все, нечего и обменять будет, — щелчок, трубка повешена. Лешик разразился потоком базарного мата.
Эх, еще бы пару минут разговора и… Опергруппа мчалась в один из переулков к таксофону № 4726 — уже наверняка пустому. Возвращать ее майор не стал. Хоть и маловероятно, но вдруг хитрая девица продолжает околачиваться поблизости.
К таксофону опергруппа прибыла четыре минуты спустя. Будка, разумеется, была пуста.
— С машиной была, надо думать, — глубокомысленно провещала рация.
Стрекач ядовито заметил, не отрываясь от светового сигнализатора:
— Почему не с велосипедом? Молодая, спортивная особа. В самый раз.
Время медленно ползло в самом сердце системы прослушивания. Где в огромном городе скрывается молодая женщина, без колебаний ломающая жизни и судьбы? Профессионалы редко и неохотно идут на убийство, тем более на двойное. Кому охота прислониться к «стенке»? Нередко даже воры «в законе» наедине со следователем готовы намекнуть, где ловить «мокрушника». Незачем заставлять милицию без нужды шерстить «малины» и прочие точки. В первую очередь это касалось случаев с хищением табельного оружия, удостоверений, убийств «при исполнении». Тех, которые подпадают под компетенцию КГБ. Когда блатной мир начинают сотрясать тайфуны обысков, приводов, арестов, скрупулезных проверок лиц, подлежащих админнадзору, и клиентов спецкомендатур, горе тем, кто накликал эти бури. Жулики рады порой от себя оторвать, лишь бы вернуть желанный status quo.
И вновь Строкач остро почувствовал странное несовпадение сложившейся ситуаций с уголовной нормой. Даже штатные сексоты отвечали на расспросы односложно, избегая подробностей. Чувствовалось, многие толком не знают, что происходит, а те, кто в курсе дела — делиться информацией не торопятся. Нет и не было даже по-человечески понятной жажды мести за убийство видного предводителя блатных верхов. Одного из тех, кто, внушая новообращенным блатные истины, в то же время имеет установленные часы визитов в райотделы, а для срочных сообщений — номера телефонов, не значащиеся ни в одном справочнике.
Перебирая разговоры и встречи с «авторитетами» Строкач вспоминал оттенки, интонации, ускользающие взгляды, уклончивые ответы на неудобные вопросы. Нащупать такой вопрос — уже много, получить ответ на него — дело времени.
Найти скрывающегося человека в городе с почти двухмиллионным населением задача трудная, но разрешимая. С фотографией Буковой с описанием ее возможных метаморфоз ознакомили не только подвижные патрули и гаишников, но и всех, так или иначе имеющих отношение к «внутренним делам», включая скрипучий механизм «народных дружин».
Строкач, однако, рассчитывал не столько на стихийный размах поисков, сколько на вполне определенные, заранее подготовленные акции.
Учреждение п/я ЮЖ № …., а попросту — «зона», жило обычным тягучим распорядком. Назвать столь отвратный процесс жизнью мог разве что неисправимый оптимист. Впрочем, таковых на строгом режиме не числилось. Перековка трудом вовсе не располагала к жизнерадостности.
Управление хитрой, «гнилой», по расхожему определению, «зоной» администрация не могла осуществлять иначе, как через привилегированную «лучшую» часть осужденных — всеми ненавидимый актив. Проворно, искренне не желая провиниться и навлечь на себя гнев администрации, сновали «мужики» по работам, высшей наградой за рвение служил помпезный, весь в, бронзе и никеле, стенд «Они заслуживают досрочного освобождения».
И как гром среди ясного неба прозвучало известие, что один из тех, кто «стал на путь исправления» и уже готовился вернуться домой так скоро, как позволяла суровая статья, получил вместо судебного решения, открывающего ворота на волю, пулю в, затылок от начальника оперчасти Копылова при попытке к бегству. Тоже, конечно, свобода, но трудно поверить, чтобы кто-то стремился освободиться таким путем, пусть и досрочно.
В это не верил и Строкач, упорно доискиваясь действительных причин, заставивших Олега Пугеня на пороге свободы шагнуть в эту дверь…
Телефонные звонки ранним утром никогда не сулили ничего приятного. Оторвав трубку от уха, Строкач свирепо выругался. Не было печали! Спустя пять минут он уже усаживался в блестящей, облепленной антеннами «волге», видывавшей начальство и повыше.
Учреждение на окраине, несмотря на выдающуюся производительность труда, не принимало делегаций по обмену опытом. Массовые перемещения происходили лишь после весенних указов — уходил этап на «химию». В анналах учреждения была зафиксирована всего одна попытка миграции другого рода, сухо именуемая «групповой побег». Впрочем, она лишь отдалила ее участников от манящей свободы, снабдив их личные дела сигнальной красной полосой.
Такие, как Пугень, в побеги и прочие авантюры не ввязываются. Разве что для того, чтобы взорвать затею изнутри. Специфическая разновидность стукачей — блатной с якобы вынужденно надетой повязкой активиста. Тронешь его — себе дороже, пойдет срок за сроком в бетонном холоде карцеров. Расплатишься остатками здоровья.
На вахте, свежо блистающей еще непросохшей краской, гостей приняли радушно, с профессиональной тщательностью. Лишь из выцветших безразличных глаз контролера нет-нет, да и выглядывало беспокойное любопытство. Событие получило широкую огласку, занимало все мысли «контингента» и охраны. Такого не случалось давно, и случившееся не радовало. Разве что в «карантине» не знают, что каждое происшествие, выходящее за рамки «режима», тем более такое громкое, неминуемо обернется «закручиванием гаек». А уж про льготы «авторитетам» и просто зажиточным людям придется на некоторое время вовсе позабыть.
Трагически закончившаяся «шалость» затронет весь круг людей, с которыми общался покойный, не говоря уже о близких знакомых. Спецчасть хлеб недаром ест.
Знакомый Строкачу по прошлому посещению колонии крепкий, кареглазый, с румянцем во всю щеку главный опер искренне недоумевал:
— Уж от кого, но от Пугеня я такого не ожидал. Пришел он к нам, сами знаете, не ангелом. У нас другого рода пернатые. И послужной список в деле — дай бог. Но скажу непредвзято, вел себя отменно. И, казалось, понял, где лежит путь к досрочному освобождению. А получается, вот что выбрал… И ведь до комиссии оставался какой-нибудь месяц.
Капитан нервно раздавил в пепельнице едва начатую тонкую черную сигарету с золотым ободком. Помолчал, словно не зная, как продолжить. Строкач понимал его состояние, но не вмешивался, предоставляя выговориться, выплеснуть эмоции — здесь-то и могут всплыть самые значительные мелочи.
— Дежурство было как дежурство. От повязки ДПНК никуда не денешься. Сижу у себя, в голове разное. Было о чем призадуматься, комиссия эта на носу. И освободить кое-кого хочется, и спешить нельзя. В душу-то не влезешь. Вот и Пугень тот же. Признаюсь, не до конца я был уверен, что пройдет он комиссию. Сигналы были, что деньги у него водятся, не бог весть какое нарушение, а все же. Картишками баловался всерьез. Предупреждал я его, а он отбояривался — наветы, мол. А поговорить была возможность — ходил он ко мне с информацией. Дельно докладывал, почти всегда в точку.
Испещряющий непонятными постороннему глазу каракулями листок блокнота Строкач отбросил ручку и остановил собеседника.
— А можно поподробнее о результатах этой деятельности Пугеня?
— Что ж, пожалуйста. Об этом как-то не принято, но и дело необычное. Ну, вот здесь материалы, — капитан кивнул на лежащую перед Строкачом пухлую папку «Дело осужденного по ст. 142 УК УССР Пугеня О. В.» — Я своих всех помню, можно и без бумажек. Информировал о двух серьезных случаях доставки наркотиков в зону, краже медикаментов из больнички, ну, и по мелочам: деньги, педики… да, еще одна попытка побега.
— Стало быть, все-таки мог рассчитывать на условное освобождение?