— Русские или англичане.
— "Или" в устах разведчика? Стареете, Шмидт… А почему не янки?
— Очень уж аккуратно сделано. Я бы сказал, элегантно. Американцы работают грубее.
— Недооцениваете противника, оберст.
— Я десять лет работал с ними, экселенс, — обиженно произнес Шмидт.
— Ладно, ладно. Поручите расследование Комбе.
— Уже сделано, экселенс.
— Важно знать, почему произошел провал. Вы помните, к чему готовили Зероу?
— Разумеется.
— Значит, вам понятно, почему мы должны знать причины его провала. Кто-то докопался до этой идеи. И наверное, знал, что Зероу мы перебрасываем в Кенигсберг.
Он снова раскрыл папку, с минуту смотрел на большую фотографию, наклеенную на первой странице, потом написал несколько слов на листе бумаги, положил сверху на фотографию, захлопнул папку и протянул ее Шмидту. Встал из-за стола, мягко потянулся, медленно подошел к окну и поднял штору.
За окном умирал день. Последние лучи опустившегося солнца проникли во двор и зажгли пожелтевшую листву каштанов.
Сощурившись от непривычного света, шеф посмотрел на верхушки деревьев, сказал, не поворачиваясь:
— Кажется, уже осень?
— Так точно, осень, экселенс, — ответил Шмидт.
Второй день над городом висели низкие тучи, и самолет долго скользил вниз, выходя на посадку, пока вдруг не показалась в чахлых перелесках земля. Последние обрывки облаков рванулись вверх, исчезли, и майор Климов облегченно вздохнул.
Климов думал, что его встретят, но машины не было. Подошла "санитарка", забрала восьмерых раненых. Четверо летчиков, прибывших пассажирами, подхватили свои вещички и, весело переговариваясь, направились к низкому строению аэродромного штаба. Майор достал было папироску, потом вспомнил, что курить здесь нельзя, и положил ее обратно в портсигар. Забросил на плечи рюкзак и хотел идти вслед за парнями, чтобы позвонить в управление, и тут он услышал шум мотора, обернулся.
Черная "эмка" затормозила рядом с ним. Открылась передняя дверца, и сидящий рядом с солдатом-шофером человек в кожаной, военного образца, фуражке, черной, без погон, куртке быстро спросил:
— Майор Климов?
…Худощавый, среднего роста человек, с редкими блестками седины в темно-русых волосах, вышел из-за большого стола и шагнул навстречу Климову:
— Здравствуйте, подполковник! Удивлены? Приказ о присвоении вам нового звания подписан только сегодня. Поздравляю. И благодарю за отличное выполнение задания. Садитесь.
Климов ответил на приветствие и продолжал стоять, растерянно глядя на хозяина кабинета.
— Простите… — запинаясь начал он, — только я вас видел уже… Не может быть… Нет, я не ошибаюсь. Вы ведь товарищ Ян? Ян Милич?
Климов теперь окончательно узнал в этом человеке тяжело раненного советника испанской республиканской армии. Его привезли на рыбацкой шхуне к борту парохода, где находился Климов, уже получивший радиограмму с приказом забрать человека по имени Ян Милич и доставить его в Советский Союз. Только перед Одессой Ян Милич пришел в себя.
В порту Яна Милича встретили местные чекисты и бережно перенесли в санитарную машину. Климов получил благодарность командования и больше с тем человеком не встречался. Это было в тридцать девятом году… — Откуда вы знаете Милича? — спросил генерал.
— Помните пароход "Красный Крым"? Я принимал вас на борт у тех берегов…
— Так это был ты? — Голос генерала дрогнул. Генерал подошел к Климову и крепко обнял его.
— Теперь я должник твои, Климов, — сказал он, затем усадил Климова в кресло и, взяв стул, сел напротив. — Житейскими делами займешься позднее. Подробный отчет напишешь завтра. Жилье приготовлено. Обедом покормили?
— Так точно, товарищ генерал.
— Меня зовут Арвид Янович. Кури. — Он протянул Климову пачку папирос. — Надо бы тебе отдохнуть с дороги, да уж никак нельзя. Собственно, дело не в тебе, а в том товарище, который завтра рано утром должен уехать. Примешь у него дела. Для этого мы и вызвали тебя так срочно.
Арвид Янович отложил в сторону коробок со спичками, встал и подошел к карте.
— Так вот, Алексей Николаевич, решено оставить вас в Центре, — сказал, снова переходя на "вы". Ар-вид Янович. — Возглавите отделение по Восточной Пруссии и сопредельным районам. Участок трудный, предупреждаю, но интересный… Подойдите сюда. Вот Кенигсберг. Оплот и твердыня пруссачества. Плацдарм для нападения на славянские земли, железная перчатка к горлу России.
— И пистолет, приставленный к виску России, — подхватил Климов.
— Да-да! Ведь вы историк, Алексей Николаевич. Я читал ваш реферат об исторических предпосылках двойственной природы философии Канта. Знаете, мне понравилась смелость ваших суждений… Весьма.
— Читали мои реферат? Господи, да я и думать о нем забыл!
— О Канте в следующий раз, — мягко остановил его Арвид Янович. Перейдем к делу. — Он посмотрел на часы: — Сейчас придет ваш предшественник, а я еще должен ввести вас в курс дела в самых общих чертах. Район у вас будет трудный. На местное население рассчитывать нельзя. Правда, в сопредельных польских, литовских и белорусских землях это не исключено. Впрочем, и в самой Польше обстановка довольно сложная. Я имею в виду деятельность Армии Крановой и те надежды, которые возлагают на нее эмигрантское правительство в Лондоне и стоящие за ним англичане. Этим занимаются другие товарищи, вам придется работать с ними в контакте. Вопрос с Польшей деликатный.
— Понимаю вас, Арвид Янович.
— Ну и отлично. Главная ваша задача — Кенигсберг, промышленные районы Пруссии,.порты, секретные военные заводы, оборонительные объекты. Ваши сотрудники там — это, с одной стороны, кадровые, натурализовавшиеся работники Центра. Сюда я включаю и настоящих немцев, завербованных в последнее время.. С другой стороны, наши люди среди военнопленных и угнанных из России в Германию на работу. Между теми и другими поддерживается сложная многоступенчатая связь. Связь надежная, но процесс прохождения сведений следовало бы ускорить. Общая задача: сбор военной и экономической информации, нейтрализация немецкой агентуры, расширение наших разведывательных связей, организация диверсионной работы в Восточной Пруссии и постоянные контакты с работниками Штаба партизанского движения через отряды, действующие в районах Польши, Литвы и Белоруссии.
Когда наши войска пойдут по территории Восточной Пруссии, их встретит ощетинившаяся оружием и укреплениями земля. Ваше отделение и вы сами, конечно, должны сделать все, чтобы облегчить русским солдатам этот путь. Понимаете?
— Так точно! — сказал Климов. — Понимаю…
— И вот еще что. Хочу довести до вашего сведения предложения Верховного Главнокомандующего на Тегеранской конференции глав великих держав в отношении Восточной Пруссии. Решено навсегда уничтожить это гнездо германского милитаризма. Поэтому Кенигсберг и Мемель[2], с прилегающими промышленными районами — Тильзит, Инстербург, Гумбиннен и так далее, отходят к нам. Об этом, естественно, знает союзное командование. К сожалению, информация уже попала в руки немцев.
Открылась дверь. Вошел высокий широкоплечий мужчина лет сорока. Светлые волосы, крупный, с горбинкой, нос и серые выразительные глаза. Отлично сшитый костюм, белая сорочка с тщательно завязанным галстуком придавали ему чуждый военной Москве вид.
— А, полковник! — весело сказал Арвид Янович. — А вот и твоя замена. Знакомьтесь, товарищи, — продолжал он, — и за работу! К утру все надо закончить.
— Пойдемте, коллега.
Высокий полковник обнял Климова за плечи и легонько повернул к двери.
— Устраивайтесь поудобнее, Алексей Николаевич, — сказал он, когда они вошли в кабинет, — теперь это ваша епархия.
Он жестом показал на письменный стол и удобное кресло за ним. Потом подошел к большому сейфу и, трижды меняя ключи, открыл тяжелую дверцу. На стол легла стопка папок.
— Начнем? — сказал полковник.
Климов согласно кивнул.
— В настоящее время, — проговорил, развязывая тесемки одной из папок, его предшественник, — славной нашей опорой в Восточной Пруссии является Янус…
Голубовато-серый "линкольн" миновал предместье американской столицы, развил скорость до семидесяти миль в час, пересек окружную дорогу, свернул на узкий асфальтированный проселок и вскоре остановился. С двух сторон автомобиль теснили красные, в осенней листве, деревья. Двое мужчин средних лет, в твидовых костюмах, с непокрытыми головами, стояли у замершего "линкольна". Они молчали, завороженные яркими красками готовящегося к зимнему сну леса.
— Я люблю это время года, Джим, — сказал наконец один из них. Искренне рад тому, что вижу все это снова…
— Я знал, тебе будет приятно, Эл. Вот и привез сюда для разговора. Надоело просиживать стул в кабинете. Итак?
— Сработано чисто. Сам разрабатывал операцию. Нашему человеку в Кенигсберге Зероу больше не страшен. Зероу был единственным, кто знал о вербовке Ирокеза. Теперь Ирокез может спокойно работать в Кенигсберге. Что ж, мы вовремя исправили допущенный просчет. Ты бы посмотрел, какая физиономия была у того типа, который пришел на явку к Зероу! Я наблюдал эту комедию из фамильного склепа какого-то часовщика. Негативы проявлены. Сдать в отдел?
— Давай сюда. Что еще?
— В Швейцарии немцы упорно подсылают своих людей к нашим парням. На всякий случай я разрешил завязать ни к чему не обязывающие контакты.
— Молодец, Элвис! Именно то, что сейчас нужно. Можешь рассчитывать на благодарность Дяди Билла[3].
— А на премию?
— Разумеется. Ну, остальное в письменном докладе. И готовься к отъезду.
— Слушай, Джимми, я буду жаловаться в профсоюз! Гм, его у вас нет, а надо бы… Надежнее станет фирма. Послушай, Джимми, я хочу подышать американским воздухом! Слышишь, Джимми, американским воздухом!..
— Однако ты становишься сентиментальным, Элвис. Что ж, хороший патриотизм и доллары — отличное сочетание. Ты будешь дышать в старой доброй Америке ровно сорок восемь часов после сдачи доклада и всех материалов. И потом… Мы снимаем тебя со Швейцарии, Эл. Дела передашь… Впрочем, об этом дома. Ты полетишь в Москву, Элвис Холидей.