Лапиньш с сомнением покачал головой.
— Не успеешь, Арвид, — сказал он.
— Успею, товарищ Лапиньш, разреши! — с жаром заговорил начальник разведки, прижимая руку к груди.
— Можно успеть, командир… — Ахмед подошел к Арвиду и встал рядом: Если разрешишь, буду с ним вместе.
— Спасибо, друг! — Вилкс пожал Ахмеду руку.
— Ну хорошо, пробуйте, — сказал Лапиньш.
Они попробовали… Отчаянная вылазка не удалась.
Лапиньша тронул за рукав адъютант и, склонившись, шепнул что-то на ухо.
Перед Лапиньшем стояла худенькая молодая женщина-горянка, голова закутана в большой белый платок, черные блестящие глаза спокойно смотрят на Лапиньша.
— Я пойду, командир, — сказала она. — Женщину они не тронут.
— Куда пойдешь? — не понял Лапиньш.
— К пулемету! — Она развернула складки платка, сунула руку за пазуху и вытащила длинный кинжал.
— Еще не хватало, чтобы вместе с нами гибли женщины! — сердито сказал Лапиньш.
— Разреши мне пойти, — повторила она. — Женщину они не тронут.
— Верно она говорит, товарищ Лапиньш, — сказал один из горцев. Помочь нам может только женщина… Она зайдет к пулеметчикам с тыла.
— В это время показался в толпе бойцов Ахмед, он уходил к фельдшеру, чтобы перевязать голову, ушибленную при падении с коня. Ахмед увидел женщину, стоявшую перед командиром с кинжалом в руке, и крикнул:
— Муслимат!
Она обернулась и спрятала оружие на груди.
— Ты знаешь ее, Ахмед? — спросил Лапиньш.
— Это жена моя, командир!
— Жена? А ты знаешь, что она предлагает одна снять пулеметчиков в ущелье?
— Раз она так говорит, значит, сможет, — сказал Ахмед. Он повернулся к Муслимат. — Я знаю, что ты сумеешь подойти к ним близко, — заговорил он с ней на родном языке. — Но скажи, не дрогнет у тебя рука, когда ты станешь убивать их? Это не женское дело…
— Не дрогнет, Ахмед.
— Тогда иди. Наш сын Сиражутдин в надежном месте?
— Да, он у твоей матери, Ахмед.
— Иди, Муслимат. И да поможет тебе аллах! — Он повернулся к Лапиньшу: — Эта женщина пройдет, командир. Разреши ей…
— Хорошо, — поморщившись, сказал командир. — Только не по дороге же тебе идти…
— Да, я пойду с другой стороны, — ответила Муслимат. — Когда все будет готово, я махну платком.
Весь отряд, сидя в седлах и изготовившись к решительной атаке, нетерпеливо ждал сигнала. Лапиньш смотрел на часы и тихонько ругал себя по-латышски за то, что согласился отпустить Муслимат.
— Надо найти другой вариант, — сказал он, поворачиваясь к начальнику штаба.
И вдруг один из наблюдателей крикнул:
— Платок! Платок вижу! Белый!
Из ущелья донесся женский крик.
— Вперед! — скомандовал Лапиньш.
Лавою вырвались конники из-за скалы и понеслись к ущелью. Пулемет молчал…
Оглушительное "ура!" разорвало горный воздух и многократным эхом прокатилось по горам.
…Когда окончился бой, Лапиньш попросил привести к нему Муслимат.
Он вышел с нею и перед строем бойцов крепко, по-мужски, пожал ей руку.
— От имени революции объявляю благодарность…
В это время из стоявшей поодаль толпы пленных белогвардейцев вырвался офицер, обросший рыжей щетиной, без фуражки, с оборванным погоном на левом плече. Он выхватил из-за пазухи пистолет. Все замерли от неожиданности, и только Лапиньш, стоявший к офицеру боком, ничего не видел и приветливо улыбался Муслимат. Она вдруг бросилась командиру на шею, и тут грянули выстрелы.
Белогвардеец заваливался на бок, рука его с пистолетом вздернулась, и палец на спусковом крючке, конвульсивно двигаясь, посылал пули в небо. Военный фельдшер Иоганн фон Шванебек, из пленных немцев, примкнувший к революции и сражавшийся за нее в рядах латышских стрелков, на ходу засовывал в деревянную кобуру дымящийся маузер, бежал к Лапиньшу, державшему в руках неподвижное тело Муслимат. С другой стороны, вытянув руки, спотыкаясь, неровной походкой, будто слепой, двигался Ахмед…
Арвид Вилкс поправился быстро. Вскоре он уже мог принимать участие в боевых операциях отряда.
Потерявший жену Ахмед не отходил от своего друга. Он перестал разговаривать, весь высох, почернел и преображался только в бою. Тогда вселялась в него неведомая сила, молнией метался он' среди врагов, сокрушал их не знающим пощады клинком. А после боя напряжение спадало, Ахмед сникал, замыкался, и только Арвид Вилкс мог добиться от него слова.
— Он ищет смерти, — говорил Вилкс Лапиньшу о своем друге, — нарочно бросается под пули…
Но однажды, в одной из последних операций, косая не сумела увернуться, и пришлось ей столкнуться с Ахмедом.
Когда начальника разведки позвали к другу-побратиму, тот умирал. Он увидел Арвида и знаком попросил наклониться.
— Ухожу, брат, — прошептал Ахмед. — Аллах позволил мне снова встретиться с Муслимат… Прошу тебя… — Ахмед попытался приподнять голову.
— Не надо, лежи спокойно, — сказал Вилкс.
— Прошу… Сын мой… Сиражутдин… Брат, пусть он будет твой сын…
Он задвигал рукой, нащупал ладонь Арвида, с силой сжал ее, и это было его последним движением.
Когда полк латышских стрелков выполнил свою задачу в Дагестане, вместе с приемным отцом уехал в Россию и Сиражутдин.
Арвида ждала в Москве Велта, его невеста. Они вскоре поженились, и Орел Аравии, так переводится с арабского языка имя Сиражутдин, стал их сыном. Звали его и дома, и в школе попросту Сережей, а фамилию он носил двойную: Ахмедов-Вилкс.
Позднее появились у него две сестренки: Индра и Анита. Семья была дружной. Сережа знал все о своих настоящих родителях — приемным отец часто рассказывал ему о Муслимат и Ахмеде, — но никогда не чувствовал себя чужим в этой латышской семье.
…Шли годы. Арвид Вилкс работал в Управлении военной разведки, часто неожиданно исчезал из дому. А дети его учились, Велта хлопотала по хозяйству и в библиотеке, которой она заведовала.
У мальчика рано проявились способности к технике, и после окончания школы он поступил в Высшее техническое училище имени Баумана. Когда Сиражутдин заканчивал училище, в Германии победил фашизм. Более осведомленный, нежели его приятели, в том, что делается в мире, Сиражутдин дождался возвращения отца из очередной командировки и решительно заявил ему:
— Я должен быть там, где дерутся с фашизмом, отец! Хочу стать разведчиком, пойти по твоим стопам.
После некоторых колебаний Вилкс-старший согласился с доводами приемного сына.
Учась в спецшколе, он параллельно закончил и Бауманское училище. На этом настаивал его приемный отец, имея в виду предстоящую работу Сиражутдина.
Немецким языком он владел в совершенстве еще с детства, потому что приемные родители хорошо знали этот язык. Неплохих успехов добился Сиражутдин и в английском.
Учеба в спецшколе была сложной, но интересной. Каждый день был расписан по минутам. Свободного времени не было — Сиражутдин проходил ускоренную подготовку.
Время шло быстро, чему способствовало разнообразие изучаемых предметов. Преподаватели — знатоки своего дела — обладали большим опытом оперативной работы.
Подготовка Сиражутдина уже была закончена, а случая забросить его за кордон пока не представлялось. Одна за другой разрабатывались операции по внедрению, но все они отвергались, как таящие в себе ту или иную опасность будущего провала.
Наконец узнали, что германский дипломат в одной из ближневосточных стран, известный своими антифашистскими взглядами, которые он теперь, в сложившейся политической обстановке, старался не афишировать, переводится в Южную Америку. У дипломата был сын от жены итальянки, ровесник Сиражутдина. Когда получили его фотографии, люди, готовившие Ахмедова-Вилкса, обнаружили внешнее сходство их подопечного и сына дипломата. С фон Шлиденом доверительно встретился наш человек и предложил принять участие в подготавливаемой операции. Дипломат не возражал. Он не хотел, чтобы его сын служил Гитлеру. Согласился с позицией отца и Вернер фон Шлиден.
Берлинский экспресс уходил из Стамбула точно по расписанию. Фон Шлиден и его сын Вернер прибыли сюда на пароходе, чтобы по железной дороге следовать на родину. Днем они обедали в ресторане. После второго блюда сын дипломата поднялся из-за стола и прошел в туалет. Оттуда он черным ходом отправился на соседнюю улицу, где стоял большой автомобиль со шторками на окнах. Вернер сел в него и недолго побыл в нем. Вскоре дверца распахнулась, и молодой человек неторопливо покинул лимузин, вернулся в ресторан, уселся за стол и принялся за десерт.
Никто не заметил подмены. Сиражутдин спокойно завершил обед в обществе своего "отца", а подлинный Вернер фон Шлиден отправился на автомобиле в порт. Из Стамбула сын дипломата ушел на советском пароходе в Одессу.
…Так перестал существовать Сиражутдин Ахмедов-Вилкс.
Вернер фон Шлиден благополучно прибыл с "отцом" в Рио-де-Жанейро. Но вскоре Вернер вернулся в Германию и два месяца гостил у своего "дядюшки" Иоганна фон Шванебека, профессора медицины и давнишнего резидента советской разведки в Берлине. Затем отправился в Соединенные Штаты Америки учиться в техническом колледже. Война застала его в Рио-де-Жанейро, где "сын" дипломата работал уже инженером в южноамериканском филиале одной из германских технических фирм.
Бразилия оставалась нейтральной, но она кишела германскими агентами. Вернер фон Шлиден, известный в Центре как Янус, занялся организацией разведывательной сети, которую можно было бы использовать против интересов рейха в Бразилии.
Когда эта работа была выполнена, умер "отец"-дипломат. Оставаться в Бразилии не имело смысла, и по указанию Центра Янус перебрался в Германию. Солидные рекомендательные письма открыли ему дорогу к Круппу, где он выполнял обязанности инженера для особых поручений и был освобожден от службы в армии.
И вот в 1944 году он надел мундир офицера вермахта и получил назначение в штаб Первого военного округа, в Кенигсберг.
РАЗГОВОР ЗА ЧАШКОЙ ЧАЮ
Сильные взрывы потрясли столицу Британской империи.