Оранжевый комбинатский «Москвич» остановился около дома Ираклия Кутателадзе в половине седьмого вечера. Ираклий посмотрел на смуглого худощавого парня, к которому уже успел привыкнуть. Собственно, новый водитель, Андрей, внешне очень похож на обычно отвозившего Ираклия домой комбинатского водителя, Вадима Авилова. Только Вадим любил поболтать, Андрей же был молчуном. Ираклий улыбнулся:
— Пойду?
— Да вы не волнуйтесь. — Андрей помолчал. — Там все в порядке. Проходите в квартиру, и все.
— Тогда до свидания?
— До свидания.
Кутателадзе вышел из машины. Обогнув угол дома и поднявшись на третий этаж, остановился у своей квартиры. Достал ключи. Да, все как обычно. Наверху раздались легкие шаги. Вчера вечером в его квартире до ночи сидел Валерий. Сегодня должен быть Феликс. К ночи он уйдет. Уйдет, потому что, как понял Ираклий, милиция считает: вряд ли Кавказец будет взламывать его квартиру ночью. Равно как и днем, когда в ней никого нет. Сунув ключ в скважину, посмотрел наверх. Точно, Феликс. Невысокий крепкий парень спустился на площадку. Улыбнулся.
— Добрый вечер, Ираклий Ясонович. Как доехали?
— Все в порядке. Идем?
— Идем.
Пропустив Феликса в квартиру, Ираклий зажег свет. Предложил чай, но Феликс отказался. Точно так же отказывался от чая Валерий. Единственное, что оба иногда соглашались делать в его квартире, — смотреть вместе с ним телевизор. И то не всегда. Впрочем, телевизор они тоже смотрели по-особому. Так, будто кроме экрана видели одновременно что-то еще.
Оглядев опустевшую квартиру, Ираклий занялся тем, чем обычно занимался последние вечера. Включил телевизор, мельком глянул на экран. Усадил в кресло Феликса, пошел на кухню. Поставил чайник, наспех попил чай с бутербродом. Позвонил Манане. Разлуку с семьей он переносил с трудом, поэтому с женой и сыном разговаривал по телефону каждый вечер. Причем в последние два дня в этих разговорах опять возникла тема ремонта квартиры. Манана, сначала принявшая объяснение о ремонте спокойно, теперь уже в этот ремонт не очень верила. Вот и сейчас, после обмена обычными новостями, разговор снова пошел о злополучном ремонте. В конце Манана сообщила: днем ей на работу звонила из Тбилиси мама Ираклия, Вера Северьяновна. Как показалось Манане, Вера Северьяновна тоже озабочена происходящим. Успокоив Манану и поговорив с Дато, Ираклий положил трубку и тут же позвонил Иванову. С ним они тоже обязательно разговаривали по телефону каждый вечер, причем темы были самыми разными — от обычных житейских проблем до того, как он, Ираклий, должен себя вести в том или ином случае при встрече с Кавказцем.
Ночью, проводив Феликса и уже засыпая, Ираклий забылся беспокойным сном.
Развернувшись, белая «восьмерка» остановилась у фургона с продуктами. Увидев ее, Иванов машинально посмотрел на часы: без десяти час, скоро обед. Сидящий за рулем человек вышел. Оглянувшись, запер дверь машины, спрятал ключ в карман. Подошел к фургону, спросил что-то у рабочих. Обычный для такого места человек, подумал Иванов. На вид лет сорок, одет по-молодежному: холщовая кепочка, черная кожаная куртка, джинсы. Приезжающие сюда в машинах люди, как правило, делают одно и то же: входят в заднюю дверь с сумкой или портфелем в руке. И вскоре, выйдя из задней же двери, уезжают. Долго такие машины во дворе не задерживаются.
Лишь когда один из рабочих кивнул в сторону пристройки, Иванов вдруг сообразил: этого в кепочке, плотного, с короткой шеей и округлым лицом, он уже видел. Причем недавно. Вот только где же. Где же… Кажется, в «Жемчуге». Да, точно — в «Жемчуге».
Человек двинулся в его сторону. Идет вразвалочку, на окна не смотрит. Вот хлопнула дверь — вошел в пристройку. Сделал два шага. Звуки стихли. Осматривается. Кавказец? Нет, Кавказец, по описаниям очевидцев, выше ростом. Да и открытый для всеобщего обозрения приезд на белой «восьмерке» не в манере Кавказца. Единственное — Иванов сейчас не сомневался, что человек пришел именно к нему. Точно — через секунду в дверь постучали.
— Да! — сказал Иванов. — Войдите!
Дверь приоткрылась, человек спросил:
— Баграт Элизбарович?
— Баграт Элизбарович.
Человек вошел. Постоял перед столом. Снял кепочку, сел. Настороженно повел подбородком:
— Можно вас попросить запереть дверь?
— Зачем?
— Есть разговор. Ну и… не хотелось бы, чтоб мешали.
Оперативная группа видела, как человек вошел. Этого достаточно. Подумав об этом, Иванов подошел к двери, повернул ключ. Вернулся, сел.
— Слушаю вас.
Человек изобразил улыбку:
— Меня зовут Михаил. Фамилия Голдаев. Думаю, вы меня видели. В «Жемчуге».
— Допустим, видел.
— Баграт Элизбарович, мне очень неловко, что я пришел к вам. К незнакомому человеку.
— Ничего страшного.
— Но у меня нет другого выхода. — Голдаев достал записную книжку. Подцепил ногтем клочок бумажки, положил перед Ивановым: — Вот.
На неровном клочке была изображена цифра «80». Насколько Иванов понимал в расчетах лобовиков, «80» означало, что выдавший бумажку остался должен Голдаеву восемьдесят тысяч рублей. Чуть ниже стояло: «29.I». Дата — двадцать девятое января. На языке лобовиков такие бумажки, своего рода векселя, называются капустой. Подписи нет, чтобы не оставлять улик.
— Объяснить, что это? — спросил Голдаев.
— Капуста. Но не моя.
— Верно, не ваша. Это капуста Шестопалова.
Интересно, подумал Иванов. Шестопалов уверял, что у него нет карточных долгов.
— Капуста Шестопалова, но идете вы почему-то ко мне.
Голдаев положил на стол визитную карточку Чубиева.
— Вот. Ваша визитная карточка. Я пришел к вам, потому что знаю только ваш адрес. И… не волнуйтесь. Услугу я оплачу. Только… поймите меня правильно. Шестопалов меня избегает. Адресов и телефонов его знакомых, кроме вашего, я не знаю. Но мне нужно… хотя бы его предупредить. Повторяю, если вы мне поможете, услугу я оплачу.
Иванов изобразил раздумье. Посмотрел на Голдаева:
— Оплатите?
— Да. Три процента. Естественно, если долг будет отдан. Устроит?
Сейчас надо вести себя естественно. Так, как вел бы себя Чубиев.
— Ну… я пока еще не знаю, что вам нужно.
— Шестопалов отдал мне только двадцать штук. Сегодня я ему позвонил, но он отказался даже говорить. Больше я с ним дела иметь не хочу. Поэтому прошу вас ему передать: с сегодняшнего дня я включаю счетчик. Аварийку*["17].
Иванов посмотрел на Голдаева. Взгляд у того непроницаемый, с прищуром.
— Понятно. И какой счет вашей аварийки?
— Двести в день. Срок — месяц. Ну а потом… Потом пусть не жалуется.
— Если он отдаст долг, что я получу? Три процента от шестидесяти тысяч? Или от всей суммы?
— Естественно, от всей суммы. — Оторвав клочок бумажки, Голдаев вывел на нем: «3%». — Вот расписка. Деньги ваши, если отдаст.
Шестопалов всегда подчеркивал: карточные дела у него складываются блестяще. На самом же деле он должен восемьдесят тысяч. Из которых отдал только двадцать. Может быть, Шестопалов связан с Кавказцем? Повертев бумажку, Иванов спрятал ее в карман.
— Ну… хорошо. Попробую что-то сделать. Кстати, когда он вам отдал двадцать штук? Если точно?
— Сейчас… Если точно — двадцать первого февраля. Двадцать первого февраля… Именно в этот день был ограблен Гарибов. Палина же Кавказец «разогнал» чуть раньше — пятнадцатого. Если учесть, что два налета принесли Кавказцу сорок тысяч и он делился с Шестопаловым поровну, — все совпадает. Голдаев набросал на перекидном календаре семь цифр:
— Мой телефон. Если что-то выясните — позвоните. С десяти до шести. Договорились?
— Договорились. Как станет что-то известно — позвоню.
Голдаев встал, натянул кепочку:
— Пойду.
Открыв дверь, Иванов выпустил его. Через секунду раздался телефонный звонок. Снял трубку, услышал голос Игоря Вязова — оперуполномоченного, сидящего в соседней комнате:
— Борис Эрнестович, у вас… порядок?
— Порядок. — Иванов следил, как Голдаев за окном садится в машину. — Номер видите?
— Вижу.
— Позвоните на ближайшие посты ГАИ. Пусть остановят машину… ну, скажем, за нарушение правил дорожного движения. Проверят. И тут же отпустят. Тут же. Так, чтобы он ни о чем не догадывался.
— Понял.
Положил трубку. Проследил, как белая «восьмерка», развернувшись, выехала на улицу. Вряд ли приход Голдаева — проверка. Непохоже. Кому и зачем его проверять? Но если это не проверка, значит, Шестопалов ввел его в заблуждение, скрыв крупный карточный долг. Что же, Шестопалов связан с Кавказцем? А почему бы и нет?.. Вполне возможно. Ведь расклад самый обычный: Шестопалов дает исчерпывающую информацию, Кавказец действует. Впрочем, расчеты, которые он сейчас производит в уме, надо проверить.
Через полчаса снял трубку, набрал номер Гарибовой:
— Нам нужно увидеться по важному делу. Вы сейчас свободны?
— Что… прийти к вам?
— Нет. Я подъеду к вашему дому на машине. Минут через пятнадцать. У меня светло-голубая «Нива». Выходите и сразу садитесь.
Ждал он недолго. Выйдя из подъезда, Гарибова села рядом с ним. Он кивнул:
— Давайте отъедем.
Проехав два квартала, остановил машину.
— Светлана Николаевна… В день, когда вас ограбили, вы спрашивали у кого-то совета — стоит ли вам обращаться в милицию?
Сидит молча. Значит, вопрос ее озадачил. Шевельнулась:
— Что… это имеет значение?
— Имеет. От этого будет зависеть, найдем мы грабителя или нет.
— От того, спрашивала ли я у кого-то совета?
— Да. Спрашивали ли вы у кого-то совета.
Вообще-то, по его расчетам, скрывать ей особенно нечего.
— Хорошо, допустим, я спрашивала. Но я обещала этому человеку не выдавать его.
— И все же настоятельно прошу: назовите его имя.