— Имеют, — согласился Олег Павлович. — Но вы же знаете, между законом и действительностью дистанция огромного размера.
Набив себе цену и решив, что полковник не за чужих людей хлопочет, Зорин добавил:
— Я сейчас пошлю туда инспектора. Будем готовить новые материалы на депутатскую комиссию. Напомните координаты…
Корнилов продиктовал адрес Бабушкиных и положил трубку.
Через несколько минут позвонила директор областного архива: судя по архивной описи, следственное производство по делу Бабушкина должно было находиться в синей папке, что лежала у Корнилова в сейфе. А дело Климачева в архив вообще не поступало.
— Где же можно еще искать? — спросил полковник, уже предчувствуя ответ.
— Больше нигде, Игорь Васильевич. Наверное, дело пропало в годы блокады. Или кто-то допустил небрежность при сдаче архива.
— А вы не могли бы назвать мне людей, которые работали в последние годы с судебными делами времен блокады?
— Конечно. Подождете немного?
Прошло не более пяти минут, и перед полковником лежал листок с фамилиями интересующих его лиц.
А еще через полчаса Филин привез ему сведения о ветеранах, работавших в осажденном городе. Их осталось совсем немного — девятнадцать человек. Все давно на пенсии. Ни заместителя начальника управления Наркомюста Соколова, ни заместителя прокурора Исаенко, ни судьи Толя среди них не было. Соколов погиб на фронте, Исаенко и Толь умерли еще в шестидесятые годы.
Из девятнадцати оставшихся в живых некоторых Корнилов хорошо помнил. Заслуженные люди, они пытались перехитрить старость: работали в совете ветеранов, выступали с лекциями.
Уже дважды заглядывал в кабинет Бугаев, но полковник предостерегающе поднимал ладонь, показывая, что занят.
Лейтенант Дашков из Октябрьского райотдела влетел с опозданием на пятнадцать минут.
«Рано я его в службисты зачислил, — подумал Корнилов. — Он, оказывается, обыкновенный разгильдяй!»
— Извините, товарищ полковник, машинистка подвела. Трижды перепечатывала. Что ни фраза — то ошибка!
— Да какие тут фразы! — сказал Корнилов, живо представив себе, как Дашков стоял у машинистки «над душой» и как она нервничала и лепила ошибку за ошибкой. — Мне и черновика бы хватило.
— Жильцов, товарищ полковник, в этих квартирах перебывало уйма. Много лет квартиры служили резервным фондом. — Дашков положил перед Корниловым две страницы текста. Бумага была мелованная. Наверху первой страницы значилось: «Начальнику отдела Управления уголовного розыска Главного управления внутренних дел Леноблгорисполкома полковнику Корнилову И. В.»
«Ничего себе! — подивился Корнилов. — Надо будет порекомендовать лейтенанта полковнику Набережных. Вдруг ему завканцелярией понадобится?» Полковник Набережных был начальником хозяйственного управления.
— Ладно, лейтенант. Победителей не судят. За сведения спасибо. Но учтите на будущее: бис дат, кви цито дат. Вы латынь еще помните?
Дашков слегка побледнел.
— Нет, товарищ полковник. У нас латынь не преподавали. Я высшую школу милиции заканчивал.
— Ну, не беда! — ободрил его Корнилов. — Это значит: вдвойне дает тот, кто дает скоро. А в нашем деле быстрота — главное. И поменьше обращайте внимания на бумажки, на форму.
«Кажется, я дал ему не самый полезный совет для жизни», — усмехнулся полковник, когда Дашков вышел из кабинета. Он снова набрал номер телефона Лежневых…
— Дело, которым ты сейчас займешься, трудное, — сказал полковник Бугаеву.
— В Гатчине?
— В Гатчину поеду я. Разговаривать с главными специалистами должны полковники, а не майоры. Запиши: Звонарев Юрий Кононович. Васильевский остров, 5-я линия, дом 39, квартира 42, пенсионер. С этого момента каждый шаг Юрия Кононовича должен быть нам известен. В помощники возьми Филина. И больше никого. Участкового инспектора не привлекай. Ты его знаешь?
— Нет.
— Все равно! Он тебя может знать. Поэтому на глаза ему не попадайся. Звонарев — человек опытный. Очень опытный. Так что сидения в скверике или в машине с газетой и всякие такие штучки отменяются. Он все это лучше нас с тобой знает…
Майор, собравшийся было протестовать — очень уж ему хотелось поехать к Полякову, — по тону шефа понял, что дело действительно предстоит непростое.
— Человек этот вооружен. Скорее всего, пистолетом. В двадцать часов или ты, или Филин позвоните мне. Нет, лучше дежурному. Он меня найдет и в Гатчине. Вдруг случится что-то непредвиденное… Следующий звонок в двадцать два. Мне.
— Домой?
— На службу. И Христом-богом прошу — не вспугните.
— А если намылится из города?
— Задерживать только перед самой посадкой в поезд или самолет.
— Живет в квартире один?
— Знаю только, что квартира отдельная.
— Ну и задачка! Со всеми неизвестными.
— Не набивай себе цену. Рядовое задание, — без улыбки сказал Корнилов, противореча сам себе. — У тебя сигареты не найдется?
— Ну почему не найдется? — Бугаев достал пачку «Кента».
— Извини! Как же я упустил — ты у нас всегда против течения идешь! Все бросают, а ты закурил.
— Работа нервная, товарищ полковник, — смиренно ответил Бугаев. Но Игорь Васильевич не отозвался на его ерничество. Молча прикурил от протянутой майором зажигалки.
Он сделал всего несколько затяжек и чуть ли не с ненавистью раздавил почти целую сигарету в пепельнице:
— Сеня, ты меня вовремя поправил.
Бугаев удивленно посмотрел на шефа. Он ни словом не возразил полковнику. Только слушал.
— Не все я продумал со Звонаревым. Лучше будет, если он забеспокоится. Когда человек беспокоится, он ошибается чаще. Зайди в жилконтору, наведи справки. Отыщи участкового. Правда, участковый вряд ли знает, что за тип Юрий Кононович.
— Так ведь и я не знаю! — упрекнул шефа майор.
— Давай действуй. Сегодня все узнаешь. Пусть Филин позвонит к нему в квартиру, задаст какой-нибудь пустяковый вопрос. Но учти: потом ведите себя так, чтобы даже я вашего присутствия обнаружить не смог. — Он помолчал, задумчиво разглядывая майора, и Семену показалось, что шефа одолевают сомнения. Что он не уверен, правильный ли дал совет. Таким майор видел Корнилова впервые. — Этот человек меня очень интересует. Очень. Но что-то я все же недодумал. Может быть, не надо его беспокоить? — Полковник встал, подошел к окну, посмотрел на здание артиллерийского училища. Потом обернулся к Бугаеву и неожиданно сказал: — Лежнев ночью умер…
Некоторое время они молчали. Первым нарушил молчание майор:
— Когда похороны?
— Послезавтра. Только я не пойду. Не хочу увидеть Бориса в гробу…
Если уж быть откровенным до конца, то Корнилову следовало бы сказать, что он просто боялся, можно даже сказать, панически боялся похоронных церемоний. И жена, зная об этом, сказала после того, как стало известно о смерти Лежнева: «Не ходи на похороны. Пускай он останется для тебя таким, каким ты видел его последний раз. А Вере я все объясню. Она поймет. Помоги лучше оформить всю эту похоронную канитель».
Когда Бугаев ушел, полковник подумал: «Вот и все… Если птичка еще не улетела, можно подводить итоги. — Мысль о птичке заставила его невесело усмехнуться. — Хороша птичка! Орел-стервятник».
Корнилова уже не очень интересовала поездка в Гатчину, разговор с Поляковым. «Что нового я узнаю от этого прохвоста? В лучшем случае — выслушаю покаяние, вроде того, что уже слышал от старика Капитона».
В этом зыбком деле, протянувшемся пунктиром из прошлого, — сплошные потери. Опоздания и потери. Люди, с которыми Корнилову пришлось встречаться в последние дни, совершали нелогичные поступки. Все Бабушкины, эта милая подруга Дмитрия Алексеевича… Он вспомнил доктора-коллекционера, ограбленного собственным учеником. Вот еще один чудак — кто-то обманул его, всучил вместо подлинников копии картин, а ему не хочется разрушать иллюзию.
Всю дорогу до Гатчины Корнилов дремал. Медников не донимал его разговорами, ни о чем не расспрашивал. Он знал, что Игорь Васильевич был дружен с Лежневым.
В Гатчине у подъезда районной прокуратуры их ждал высокий молодой парень. Он сел в их машину, представился:
— Мирзоев Зорий Александрович, следователь…
«И не жаль им кавказские горы на ленинградские болота менять? — подумал Корнилов. — Наверное, женился на ленинградке».
— Поляков дома, — сказал Мирзоев. — Два дня назад взял больничный лист. Со вчерашнего вечера никуда не отлучался.
— Он живет один? — спросил Медников.
— С женой. Сейчас у них гостит внучка, девочка лет двенадцати.
— Если жена и внучка дома, придется Полякова везти на допрос в прокуратуру, — сказал Медников и вопросительно посмотрел на Корнилова. Полковник пожал плечами.
— Ладно. На месте все станет ясно, — решил следователь. И спросил: — Зорий Александрович, вам не удалось выяснить, чем занимался Поляков прошлую неделю?
— Удалось. Он так провел эти семь дней, как будто знал, что мы начнем выяснять его алиби!
— Конечно, знал! — сказал Корнилов. — С таким прошлым дожить до семидесяти лет без пятнышка на мундире?! Голова должна быть у человека в порядке!
— Догадывался, что убийства произойдут? — с сомнением спросил Медников.
Мирзоев внимательно следил за разговором.
— Догадывался, что к нему могут быть вопросы.
— Притормозите, — Мирзоев тронул шофера за плечо и обернулся к Медникову: — В этом доме ваш оперативник… — Он улыбнулся. — «Шефствует» над Петром Михайловичем. Я только узнаю, все ли спокойно. А вилла Полякова за углом.
Следователь скрылся в подъезде новенького пятиэтажного дома из белого кирпича. Домик был неплохой, чистенький, портили его только вразнобой застекленные лоджии.
Он отсутствовал минуты три, не больше. Вернувшись, сказал:
— Хорошо все складывается! Поляков дома один. Жена с внучкой уехали в город.
Дом Полякова утопал в зарослях сирени и чем-то отдаленно смахивал на старинные постройки Каменного острова. Запущенный, неухоженный сад наводил на мысль, что у хозяев нет ни времени, ни сил содержать его. Но в дверях приехавших встретил плотный загорелый мужчина с бритой головой в синем спортивном костюме, рекламной маркой которого служила всемирно известная лилия.