Антология советского детектива-27. Компиляция. Книги 1-18 — страница 353 из 558

Сейчас мне кажется, что я жила легкомысленно. Рестораны, поездки, походы к многочисленным друзьям. До отказа заполненные дни, месяцы, годы. Все это пустое. Г. широкая натура, любит красивую жизнь. Но, повторяю, я была счастлива. Вернула ему все подарки — от драгоценностей до платьев, хотя и получилось как у детей — забирай свои игрушки. Иначе я не могла.

Очень надеюсь сыграть Яровую. Это ближайшая постановка. К нам пришел Павел Герд. Знаешь его? Должна была слышать о нем. Талант! Интересно, какое решение он найдет в «Яровой».

Как твои дела в театре? Есть у тебя кто-нибудь?

Целует тебя  Н а д я.

Письмо второе

Вика!

Все рухнуло. Такого провала наш театр не знал. Герд косится на меня и молчит. Все молчат. Никто вслух не винит меня. Но я кожей чувствую, как накаляется атмосфера. Я слышу их внутренние голоса. Я знаю, что они винят меня.

Третий день сижу дома и реву. Телефон молчит. Все молчат. Никого, кто утешил бы меня, кто протянул бы руку и вытащил бы из этого гнетущего молчания. Хочется бежать и укрыться. Но куда?

Ругаю себя последними словами. Ну почему я не приняла трактовку Герда? Кому нужно мое мнение? Что мне принесла моя твердость? Ничего, кроме терзаний. В конце концов он режиссер, а я актриса, исполнительница чужой воли. Но сердце не принимает этого. Ах, Вика, как у меня болит сердце! Герд и я — коса и камень. Что будет?

Твоя  Н а д я.

Письмо третье

Милая Вика!

Завтра Новый год. Что он принесет? Радость, счастье или новые огорчения?

Как я устала от ожидания! Надежду сменяет разочарование, и так из года в год. Много слов. Обещания сыпятся, как из рога изобилия, порождая во мне надежду, но не рождая ничего конкретного. Они бесплодны, как некоторые женщины. На что я рассчитываю? Мой бывший муж переменился. С тех пор как он стал главным режиссером, много воды утекло, а он все меняется. Его не узнать. Когда он был очередным режиссером, в нем еще что-то оставалось от прежнего Володи. Сейчас он поглощен одной мыслью — как перескочить несколько ступенек, допрыгнуть до Малого и не ушибиться. Меня он старательно избегает, передоверив все разговоры, все дела в театре Герду. Закончится тем, что Володя, зацепившись за очередную ступеньку, сломает себе шею, и Герд автоматически займет его место.

Как видишь, не новогоднее у меня настроение. Никого рядом. Все куда-то разбежались. А ведь раньше меня окружало сонмище людей. Телефон не замолкал ни на секунду. Теперь он молчит. Я стала никому не нужной, Вика. От мыслей становится дурно. Тоска такая, что впору наложить на себя руки.

Новый год буду встречать с мамой. Она переживает за меня, но тоже молчит.

Дай бог, чтобы Новый год принес всем нам радости. С Новым годом, милая. Счастья тебе.

Целует тебя твоя  Н а д я.

Письмо четвертое

Милая Вика!

Я долго не писала тебе. Не хочу рассказывать о том, как я жила все это время. Плохо, Вика. Я думала, в мои сорок лет наступил закат. Я уже слышала погребальный звон колоколов и ощущала могильное дыхание — холодное и сырое. Дни становились короче и короче. Солнце перестало светить и греть. Но ведь оно было. Оно всегда есть. Надо только дождаться своей весны, своего лета. Прости за сумбурность. Мысли путаются, опережают друг друга, и я не успеваю за ними. Словом, время было тяжелым и темным. Теперь снова светит солнце. Вика, я вновь люблю! Это так неожиданно, так внезапно! Но я счастлива, я счастлива! Мне хочется петь. В мою жизнь вошло что-то новое, незнакомое ни моему сердцу, ни моей душе. Я никогда не испытывала то, что испытываю теперь. И это настолько сильно, что оттеснило на второй план мои неприятности в театре. Хожу как безумная. Радуюсь даже мелочам. Он молод, красив и талантлив. Я восхищаюсь им, каждым его шагом, манерами, не говоря уже о его душевности. Он беспредельно умен и интересен мне. Беседуем часами. Но, Вика, он такой же сумасшедший, как и я. Вчера мне исполнилось сорок. Знаешь, что он сделал? Принес сорок одну розу. Пришлось одалживать у соседей ведро. Вот они стоят передо мною, все вокруг наполняя ароматом нежности и любви, и мне хочется плакать. Это от счастья, Вика. Есть бог на свете, если страждущим посылается исцеление.

Мы бедны как церковные крысы. Но у нас есть будущее. Может быть, себя я льщу надеждой. Она у меня снова появилась. Никаких на то оснований. Одно лишь чувство. У него же оно будет блестящим. Он драматург божьей милостью. Написал четыре безмерно талантливых пьесы. Когда я читала их, сжималось сердце. Одну из них, на мой взгляд не самую лучшую из четырех, берется ставить Володя. Ты ведь знаешь, он не упустит возможность когда-нибудь скромно сказать, что имярека открыл он. Уверена, и другие пьесы будут поставлены московскими театрами. Просто время пока не пришло. Вспомни Сашу Вампилова. Как он, бедняга, мучился, страдал! Как его пьесы годами лежали в театрах! А потом выяснилось, что у нас есть тонкий, умный, по-чеховски размышляющий драматург, и все театры бросились ставить Вампилова. Но он до этого не дожил. А ведь он умер молодым. Грех кого-то винить в его гибели. Он погиб нелепо. Но я убеждена, что не было бы его гибели, отнесись к нему театры хоть чуточку внимательнее; неужели человек должен умереть молодым, чтобы его оценили по достоинству?! Я помню, как он приезжал на последние деньги в Москву. Володя четыре года держал его «Прошлым летом в Чулимске». Бог милостив, и я надеюсь, что меня минует горькая судьба вампиловской жены. Да, Вика, жены. Я хочу стать его женой, именно женой со штампом в паспорте. Раньше я посмеялась бы над этим. Какое значение имеет штамп, если есть любовь? Или какое значение имеет штамп, если нет любви? Брак предполагает прежде всего равенство чувств — любовь за любовь, нежность за нежность, привязанность за привязанность. В противном случае брак становится действительно браком.

Он молод — на целых десять лет моложе меня, и у него была девчонка, которая годится мне в дочери. Пока он безвестен. А я знаю, какие возможности перед интересными мужчинами открывает известность. От всего этого на душе становится тревожно. А я хочу быть счастливой. Бог ты мой, разве найдется женщина, которая не хочет быть счастливой?!

Вика, милая Вика, я счастлива и оттого болтлива. В жизни я не писала таких длинных писем.

Целует тебя много раз твоя  Н а д я.

Письмо пятое

Родная моя Вика!

Я в ужасном состоянии. Становлюсь истеричкой и психопаткой. А может быть, давно ими стала и не замечала этого? Долго не могу заснуть. Элениум на меня уже не действует. Если засыпаю, то просыпаюсь среди ночи в тревоге, вся в холодном поту, сердце колотится… У меня нет настоящего, а будущее страшит. За столько лет ни одной роли. Все теряет смысл. Даже любовь не может вывести меня из этого состояния.

Мы уже ссоримся. Мне все кажется, что и Виктор предаст меня. От одной мысли я теряю разум. У него была девушка, совсем девочка. Он сам молод, значительно моложе меня. Сознаю, что стала мнительной и подозрительной, но ничего не могу с собой поделать.

Я устала от вечного ожидания перемен в театре. Ничего не изменится. Ничего! Я очень устала. Вся на пределе. Виктор начинает тяготиться моим нытьем. Ему надо работать. Он много, по-настоящему работает. Я же нарушаю равновесие его души. От этого он раздражается и отдаляется от меня. Всему виной Герд. Андронов не лучше. Убила бы и одного и другого. Они оба тянут Валечку Голубовскую. Но Валечка моя близкая подруга.

За мной пришли. Едем на концерт в какой-то клуб. Все еще пожинаю старые плоды.

Не забывай меня.

Твоя  Н а д я.

Письмо шестое

Милая Вика!

Прости, что сразу не ответила на твое последнее письмо. Все это время я жила в каком-то кошмаре, на грани срыва. Не знаю, что меня удержало. Силы были на исходе. Но, сжавшись в комок — в комок нервов, — я боролась. Это был наш последний и решительный бой. Я выиграла, Вика! Теперь я снова счастлива, без конца, Вика, родная моя Вика. Я буду играть Офелию! До сих пор не верю, что дождалась своего часа. Ты спросишь, как же это произошло? Длинная история. Расскажу при встрече. Надеюсь увидеть тебя на своей свадьбе. Да, милая, выхожу замуж. О сроке сообщу телеграммой. Если ничего дурного не произойдет, мы распишемся 15 ноября — в день моего рождения. Не удивляйся, родная, моему «если». Мы же суеверны. К тому же я устала — и физически, и морально, истощена в прямом и переносном смысле. Желудок не дает покоя, совершенно измучил. Таблетки не помогают. Все от нервов. Нервы стали никудышными. Даже сейчас, когда хочется кричать от счастья, меня не покидает страх. Смутное предчувствие беды? Говорят, женщины, как собаки, чувствуют приближающуюся беду. Атавизм. Вздор и чепуха.

Целует тебя твоя  Н а д я.

В крематории к нам подошел низкорослый, весь округлый мужчина с холеным лицом и холеными руками.

— Простите великодушно, — произнес он мягким голосом. — Мне сказали, что вы из правоохранительных органов.

— Чему обязаны? — спросила Миронова.

— Я врач, невропатолог. Моя фамилия Ноткин. У меня наблюдалась Надя Комиссарова, и я счел долгом поставить вас в известность об этом.

Вот так получилось, что мы увезли из крематория не одного, а двух новых свидетелей.

Виктория Круглова ничего существенного не добавила к тому, что знала из писем. Она все время плакала и поглядывала на часы.

— Виктория Максимовна, на письмах нет дат. Но, судя по содержанию, они написаны в последние годы. А письма предыдущих лет остались в Армавире? — спросил я.

— Нет, — утирая слезы, сказала она. — Их не было. Были поздравительные открытки. Надя стала писать мне письма только в последние годы. А даты она никогда не ставила.