Орехов ничего не знал о своих единомышленниках. Не знал, что его имя среди диссидентов, несмотря на закрытый суд, стало известным, а потом превратилось в легенду. Его долго не могли найти, считали погибшим, а многим он стал казаться просто мифом. Морозова, единственного из диссидентов, кто знал его в лицо, уже не было в живых — он повесился в Чистопольской тюрьме, получив вторую судимость за распространение «Архипелага» среди ссыльнопоселенцев.
И все-таки они встретились. Когда после моей публикации в «Литгазете» об Орехове ему позвонили, он позвал и меня. Уникальная эта встреча была у метро «Кропоткинская», на Гоголевском бульваре, где продают сейчас с лотка новую прессу. Именно там, на подтаявшем мартовском снегу, под пронзительным воробьиным трезвоном стояла группа людей. Орехов подошел к ним. Его обступили. Его буквально прижали к газетной витрине, забрасывая вопросами.
— …Ваше настоящее имя Олег или Виктор?
— …Так это вы мне звонили перед обыском?
— …Почему решились на такое?
— …Был ли кто-нибудь среди ваших коллег, кто также помогал диссидентам?
— …Сколько вы пробыли в лагере? Среди кого?
— …Я вспомнил: у меня на обыске вы отдали мне тетрадь со стихами. Только тогда у вас не было бороды.
Его трогали за локоть так, будто старались удостовериться — живой.
Ему пожимали руку.
Перед ним винились: не смогли тогда, в те годы, найти его. Если бы знали, в каком лагере он находится, попытались бы помочь ему и его семье.
Его спрашивали, протянув к нему диктофоны, приготовив блокноты, что нужно, на его взгляд, сделать, чтобы охота за инакомыслящими не повторилась. Конечно, деполитизировать госбезопасность, отвечал Орехов. КГБ должен стать подконтрольным не ЦК КПСС, а парламенту.
Он говорил то, что сейчас уже растиражировано чуть ли не всеми газетами. Но его слова обладали иным весом. Ведь как было, вспоминал Орехов. Вся их оперативная информация, прежде чем попасть в прокуратуру, а затем в суд, проходила селекцию в парторганах. Все, что хоть как-то компрометировало партбюрократию, отметалось напрочь. Потому-то коррупция и взяточничество стали нашей обыденностью. Фактически в стране органы госбезопасности отсутствовали. Вместо них действовали органы партбезопасности. Они, расправляясь с инакомыслием, укрепляя монопольную власть КПСС, помогали ей вести страну к экономической разрухе, а народ — к нравственной деградации.
И еще спросили Орехова: почему все восемь отбыл целиком — без условно-досрочного освобождения? «Не заслужил, — усмехнулся Виктор. — Вы же знаете, как это бывает». Они, стоявшие вокруг, знали. Многие из них прошли через лагеря и ссылки. Так вот, и там, в зоне, Виктор не успокоился — отправлял письма в инстанции. Лагерное начальство квалифицировало их как клевету на порядок, за что Орехов не раз сидел в штрафном изоляторе. Дважды он объявлял голодовку. Словом, не раскаялся. Выпущен был ровно через восемь лет — и не месяцем раньше.
Откуда в нем такое упорство? И что привело его к такой судьбе? Ведь не случайное стечение обстоятельств — он действовал как раз вопреки им. А мог ли иначе?
После всех разговоров с Ореховым, его многочасовой исповеди, писем и дневниковых записей утверждаю — не мог. Он из той породы людей, кому, как говорят, на роду написано искать правду. Из тех, кто обречен на правду. И — на жертву ради нее.
Вот он вспоминает: когда аресты пошли один за другим, он понял — его помощь мизерна. И мало что меняет. Хорошие, умные, отважные люди уходят в ссылки и лагеря. Был момент отчаяния. Тогда он спросил себя: ладно, отойду, начну другую жизнь, как-то устроюсь — что будет? Меня для них не будет. И их для меня — тоже.
Такого он представить себе не мог.
И уже там, в неволе, без них он все равно был с ними.
…Каким поразительно крепким становится человек, осознавший, что он обречен на правду.
Абрамов ЗахарПриговор
ГЛАВА 1ТИХАЯ СУББОТА
Заур решительно отодвинул ориентировку, тяжело поднялся из-за стола. Многочасовая усталость тяжелым грузом давила на затылок — нужно отдохнуть. Часа на два уйти подальше от полутемного кабинета, от горы дел…
Заур неторопливо спустился по лестнице с разбитыми кое-где цементными ступенями и остановился у литого чугунного столба.
По широкому проспекту с лязгом проносились трамваи, мягко шуршали автомобили, по тротуару плыл шумный людской поток. В косых лучах заходящего солнца жарким пламенем пылали окна домов.
Заур взглянул на часы — около семи. Прикинул в уме — возвращаться раньше десяти не имело смысла. И спокойно зашагал к бульвару. Жаркий майский ветерок дышал ароматами прогретой земли, нефти; типично бакинскими запахами. Заур шел не глядя по сторонам, и вздрогнул, когда почти рядом с ним, завизжали тормоза. К тротуару мягко притерлась синяя «Победа» — вдоль кузова красная полоса с надписью милиция.
— Не пугайся, начальник, свои!
— Здравствуйте, Аскер Мурадович! — Заур по любимому присловью угадал в глубине машины начальника районного отдела милиции. — Что, только с совещания?
— Представь себе. Два часа в кабинетной духоте, при закрытых окнах. Да и разговор жаркий вышел…
Заур невольно улыбнулся.
— Крепко досталось нам сегодня, Заур, — продолжал начальник РОМ. — И крыть нечем. Министр прав — плохо с предупреждением. В общем, — не халва.
— Ну что ж, будем бороться за предупреждение. Как начальство скажет…
— Шутки в сторону, Акперов, — Аскер Мурадович покрутил толстым пальцем под носом у Заура. — Днем нарушения были?
— Да нет. И вечер тихий. Впрочем, может быть, в эту самую минуту преступный элемент, который нами не взят на учет…
— Брось, не до шуток, говорю!
— Слушаюсь, товарищ Асланов! — Заур подтянулся.
— Так-то! — Асланов сердито оттянул тугой воротник кителя. — Когда будешь в отделе?
— Часам к десяти.
— Что ж… Отдыхай.
— Какой отдых в субботу? — искренне удивился Заур.
Асланов махнул рукой, тронул шофера за плечо. «Победа» резко рванула с места.
Заур побрел дальше. Зеркальная витрина ресторана отразила его крупную лобастую голову, резкие морщины у рта. Акперов невольно отвел глаза. В памяти всплыл последний вечер с Гюлярой и сыном, проводы на аэродроме. И, как удар наотмашь — короткую, в несколько слов, телеграмму:
«Погибли Ашхабадском землетрясении»…
Солнце садилось. И небо, тяжело наливаясь синевой на востоке, прозрачно голубело за Шаховой косой. Море лениво плескалось в черный замазученный берег. Желтые струйки песка сыпались из-под ног вниз, на черные жирные камни. В Доме Правительства за спиной одиноко светилось несколько окон.
Вдохнув всей грудью прохладу, Заур почувствовал себя бодрее. Каждой клеточкой своего тела ощущал, как заполняет легкие острый морской воздух. Только когда уже совсем стемнело, он снова вышел на площадь.
Не успел он сделать и нескольких шагов, как голубой «Москвич», круто свернув к тротуару, взвизгнул тормозами. Профессиональная привычка мгновенно впечатала в памяти номер: АЗИ-13—13. «Ого! Дурная примета!».
И словно живое опровержение ее, в сердцах хлопнув дверцей, из машины выскочила девушка. Волнение очень шло к ее миловидному лицу. Черные, густые волосы, схваченные у затылка лентой, падали на плечи. Заур отметил небрежную изысканность одежды — полосатую навыпуск кофточку, серые брючки.
Девушка капризно стукнула каблуком по заднему колесу и сердито сжала кулачки. Заур остановился. Ясно, села покрышка. «Помочь ей? Или неудобно?» Он подошел поближе. Девушка встретила его колючим взглядом.
— Вы не режиссер случайно? — спросила она злым звонким голосом.
— С чего вы взяли? — Заур удивленно вскинул брови.
— Да так, — притворно вздохнула она. — Похоже, что вы ищете сюжет для картины. Совсем, как в кино… Встреча на закате… Незнакомка, потерпевшая бедствие…
Заур невольно улыбнулся, открыл было рот, но девушка не дала ему произнести и слова.
— Ну, что вы уставились? Я, признаться, не расположена к лирике.
— Это почему же?
Незнакомка сердито прищурила глаза:
— Нелепый вопрос…
— Не думаю.
— Да, думать не всякий умеет.
— Благодарю за любезность. Но все-таки я хотел спросить, что вы собираетесь делать?
— Кружиться в вальсе, — ответила она, опускаясь на корточки и устанавливая домкрат.
— Очень хорошо. А где же музыка? — не унимался Заур.
— За углом, в клубе, — отмахнулась она.
— Тогда у вас поразительный слух.
— А других качеств вы не заметили? — оборвала она.
Заур поспешил переменить тему:
— Давно водите машину?
— Может быть, предъявить права?
— Ни к чему.
— Приятно слышать, — усмехнулась она, — а то я уже подумала, что передо мной автоинспектор… Послушайте, молодой человек, не кажется ли вам что вы очень назойливы? И что неприлично досаждать расспросами незнакомым людям?
— Пожалуй, — согласился Заур миролюбиво. — Я просто хотел поделиться с вами опытом.
— Гм! Не очень подходящее время для лекции.
— Ну и колючая же вы. Как ёж в обороне. — Он опустился рядом на корточки, осмотрел покрышку. Отрывисто спросил: — Запасное колесо у вас есть?
— В багажнике.
— Тогда я вам помогу.
Он швырнул плащ на сиденье машины и полез в багажник. Быстро заменил пострадавший скат запасным.
Девушка смущенно отвела глаза. Казалось, ей стало неловко и за развязный тон, и за колкости. Зато на Заура нашла неуемная веселость.
— Вы сказали, что собираетесь кружиться в вальсе. Видимо, очень любите танцевать?
— Нет не люблю, — она ответила спокойно и просто, не желая принимать его вызов.
— А что же вы любите?
— Неожиданности. Все хорошее приходит неожиданно… — грустная тень легла на ее лицо. — В том числе и добровольные помощники.