Все, кого задерживали на рынке с поличным, в один голос твердили: «Купил, мол, у неизвестного мужчины, мне не подошли по размеру, вот и продаю».
Вывод напрашивался один: где-то существуют нелегальные обувные мастерские.
Я вызвал к себе Коваленко.
— Ну, что нового?
— Глухо. Беняев сидит, как наседка в гнезде. Заровский тоже притаился. Никто к нему не ходит.
— И ночью? — спросил я. — И в выходные дни?
— Не знаю. Ночью и в выходные дни глаз нет, — развел руками Коваленко.
Мне это не понравилось. Возможно, у них именно в это время разворачиваются события. Обводят они нас вокруг пальца. Нужно немедленно перестроиться.
— Я доложу руководству, — пообещал Коваленко.
Вечером пришел ко мне Сокуренко. Еще с порога отрицательно покачал головой.
Просидели мы с ним до полуночи. Наметили новые мероприятия, продумали новые версии.
На следующее утро я вызвал к себе специалистов и предъявил обувь, изъятую при задержании Заровского.
— Кустарного изготовления, — в один голос заявили они.
— А штамп артели «Коопобувь» на подошве? — возразил я.
— В артели штамп треугольный, а здесь круглый. Подделка, — категорически заявил эксперт бюро товарной экспертизы Менайло.
«Значит, нужно искать и круглый штамп», — подумал я.
— Это еще не все, — усмехнулся Менайло. — На подошве в торцовой части остались следы от клейма штамповочной машины. — И он показал мне чуть заметные зазубрины на подошве. — Подошва с нашей обувной фабрики номер девять.
— Может, обувь фабричная? — засомневался я.
— Ни в коем случае, — возразил Менайло. — Смотрите, подошва прибита березовыми гвоздиками полуторным витком. На фабрике же деревянные гвозди не применяются. Обувь изготовил один и тот же мастер.
— Значит, кожа похищена? — уточнил я.
— Конечно. У частников штамповочных машин нет. Они бывают только на больших предприятиях.
— Может, эту обувь изготовили в экспериментальной мастерской фабрики?
— Исключено, — твердо заявил Менайло. — Я знаю эту мастерскую. Она оснащена новейшей техникой.
Исходя из этого, я заключил, что в городе орудуют две группы преступников. Одна занимается хищениями кожтоваров из обувной фабрики, а другая из этой кожи изготавливает модельную обувь и реализует ее среди населения.
Преступные группы, представляя собой разветвленную и хорошо организованную сеть, с одной стороны, наносили большой урон государственному производству, с другой стороны, затемняли сознание множеству людей, вовлекая их в свою преступную паутину.
Вопрос серьезный и сложный. Надо предпринимать решительные меры по разоблачению преступников. Одних усилий следователя здесь недостаточно. Требовался комплекс мер, оперативных действий.
Изучив «приключения» Заровского, я задал себе несколько вопросов. Один из них — главный: почему ему в течение пяти лет прощали? Задержат с обувью и отпустят. В его объяснениях, приложенных к делам, было одно и то же: «Я инвалид войны, тяжелой работы выполнять не могу, так и перебиваюсь. Куплю, продам — и есть на хлеб. Много мне не надо…»
Почему в деле нет справки ни о его болезни, ни об инвалидности? Почему ему все слепо верили?
И я решил заняться этими вопросами сам.
Послал запрос о Заровском в военкомат. Оттуда незамедлительно ответили: Заровский в Великой Отечественной войне не участвовал.
— Вот тебе и инвалид! — воскликнул я в негодовании.
По «ВЧ» я навел справки о судимости Заровского. Вскорости получил официальный ответ: Заровский, он же Паршак, он же Иконников, был осужден как бандит в 1920 году, за мошенничество и конокрадство его судили в 1932 году, за кражи и спекуляцию — в 1941 году.
Я немедленно вызвал к себе работника ОБХСС Запару, который задерживал и отпускал Заровского, и спросил, что он может сказать о нем.
— Больной, он, инвалид войны. Рукой почти не владеет.
— Откуда вы взяли, что он инвалид войны? — строго спросил я.
— Так это все знают. Раньше он попрошайничал. Сейчас нет. Торгует помаленьку… Он и документ показывал. Вторая группа у него, — с сочувствием объяснял Запара.
Я показал ему документы, разоблачающие Заровского.
— Не может быть! — не верил своим глазам Запара. — Ведь я лично видел у него пенсионную книжку с круглой печатью.
— Значит, липовая, — твердо сказал я. — Просмотрели вы, Петр Григорьевич.
— Выходит, просмотрел, — огорченно вздохнул Запара. — Виноват.
После долгих раздумий я решил произвести у Заровского обыск. Позвонил Тутову и попросил, помимо Запары, выделить мне еще кого-нибудь в помощь. Анатолий Васильевич пообещал.
На другое утро пришли к Заровскому с обыском.
— Опять терзаете мою душу, опять моя морда кому-то не понравилась! — злобно выкрикнул Заровский.
— Чего окрысился? — оборвал его Запара. — Ну-ка, выкладывай кожтовары, обувь и документы.
Заровский сразу же резко погасил в себе желчную вспышку и квелым голосом произнес:
— Какие товары? У меня их век не было! Обувь — пожалуйста! Вчера купил в универмаге. Смотрите — фабрики «Скороход».
— Дайте ваши документы, — потребовал я.
Заровский долго рылся в шкафу, затем в комоде, наконец снял со стены икону и извлек оттуда пенсионную книжку, паспорт и справку о последней судимости.
— Где вам назначили пенсию? — спросил я.
— Там черным по белому написано, — буркнул в ответ Заровский.
— Это не ваша книжка! — медленно и громко произнес я. — Печать на фотокарточке не совпадает!
— Как это не моя? — вспылил Заровский. — Ну, оторвалась карточка, и я ее приклеил клейстером.
— Это мы проверим, — пообещал я ему.
Обыск мы производили долго, не спеша осматривали каждый уголок, каждую вещицу. Добра в большущем кирпичном доме Заровского — как меда в июльских сотах. И стены, и полы везде: в прихожей, гостиной и трех спальнях — в коврах. Импортные гарнитуры, два холодильника, старинное пианино…
— Удивляетесь? — ходила следом за нами жена Заровского. — Круглые сутки вертимся как белка в колесе. То курочку, то яичко продадим… Кабанчика выкармливаем ежегодно. Мясо и сало нам, печеночникам, не подходит, продаем.
Обыск подходил к концу, но желаемого результата пока не было.
Осмотрев дом, мы перешли в подсобные помещения, а их было немало: чулан, погреб в подвале, сарай для дров, курятник, хлев.
— Кабанчика хлебом кормите? — спросил Запара, увидев куски хлеба в корыте.
— Может, прикажете объедки в магазин сдавать? — огрызнулся Заровский.
Осматривая подвал, я обратил внимание на мешок, видимо фабричный. На нем виднелись полустертые цифры «81836».
— Откуда у вас этот мешок? — спросил хозяина.
— Не помню, — буркнул тот, косясь на жену.
— Мы заберем его. Высыпайте картофель, — распорядился я.
— Пожалуйста. Чего мне бояться. Сам бог видит: я инвалид, какой из меня добытчик и работник…
После обыска мы зашли в прокуратуру.
Запара достал из портфеля мешок, разостлал его на столе.
— Мешок багажный, много раз стираный, но номер сохранился, — обрадованно произнес. — Надо проверить на станции: а вдруг он станет нам ключиком, — вскинул на меня вопросительный взгляд Запара.
— Правильно, — одобрил я его инициативу. — Вот тебе и поручение. Завтра с утра пойдешь в багажное отделение. Надо сверить номер по книгам учета.
К полудню следующего дня Запара справился с поручением и принес мне документы.
— Цифры на мешке не случайные, это регистрационный номер поступившего багажа, — возбужденно стал объяснять.
— Кто получил товар? — поинтересовался я.
— Шофер артели «Коопобувь» Бердиев, согласно доверенности. Надо его срочно допросить.
— Допросить?! — переспросил я. — И что же? Он скажет: «Да, я получил товар и завез его в артель». Что вы будете делать в таком случае?
Запара помолчал, подумал, а потом, слегка покраснев, ответил:
— Без риска в нашем деле нельзя.
— Согласен, — ответил я, — но риск этот должен быть оправданным.
В это время в кабинет вошел Чуднов.
— Приветствую вас! Какие проблемы обсуждаете? — Краснолицый, всегда улыбающийся Чуднов сразу внес оживление в нашу атмосферу. — Я прямо с вокзала, по телефону не мог доложить, — обратился он ко мне. — Вот, полюбуйтесь. — Чуднов развязал мешок и вытащил оттуда фанерный ящик.
— Посылка? — спросил Запара.
— Так точно. И от кого бы, вы думали? — Глаза у Чуднова лукаво блеснули. — От самого Беняева! — выпалил он.
— Неужели? — смотрел я с удивлением на ящик, читая обратный адрес: «г. Днепропетровск, площадь Шевченко…»
В посылке были мягкие и жесткие кожевенные товары.
— Ну молодец! Вот и доказательства! Как тебе это удалось? — с восторгом спросил Запара.
— Удалось, — улыбнулся Чуднов. — Искал задержанных с обувью и напал на след. Установил старых дружков Беняева. Интуиция подсказала.
— И кто они?
— Прокофьев Степан, Вилиус. Беняев поддерживает с ними связь, — стал рассказывать Чуднов. — Я вышел на них и хотел допросить. Направил повестки — не пришли. Тогда я решил сам поехать к Прокофьеву. Он набычился, слова не вытянешь. Как вдруг явилась жена его, Авдотья. Увидала меня с ним за столом и набросилась: «Нового барыгу нашел? На, возьми! Это последняя! Придет еще одна — в милицию отнесу». И поставила передо мной на стол вот эту посылку. Я прочитал обратный адрес, вызвал соседей и вскрыл ящик. Вот и все. Затем Авдотья рассказала мне о связях мужа с Беняевым. Короче, ОБХСС Одессы начало дело.
— Ну, а Прокофьев? — спросил я.
— Признался. Выдал дружков. Сделали у них обыск. Нашли кожтовары и подпольную мастерскую по изготовлению обуви.
— Молодцы, а вот мы топчемся на месте, — вздохнул Запара.
— Ага, чуть было не забыл, — спохватился Чуднов. — Письмо Прокофьеву от Беняева, — протянул мне свернутый вчетверо лист бумаги. — В посылке было.
«Здравствуй, Степан! — писал Беняев разборчивым, похожим на женский, почерком. — Поклон тебе и семье! Получай очередное. Не задерживай деньги. Достану еще — вышлю. Ну, будь здоров! Не кашляй! 2200 рублей шли нем