— Смотря по делу.
Юниор в темно-красном вечернем костюме сверлил взглядом Ярчука.
— Ладно, так и быть, я парень рисковый. В среду, скажем, к семи, сойдемся в «Колобке» и все там обговорим. Годится?
— Договорились.
— Ну, бывай. А то тёлки все кончились, мне на помост пора.
11. Марина и ее дочь
За очистными полями над неказистым складским районом в небо упирались шесть труб, сверкающих алюминиевой краской. Клим, проходя мимо, ощутил глухое содрогание земли от работы агрегатов. Рядом с ТЭЦ было озеро, у бетонированного берега плескалась стайка ребятишек. Вдали, за низкой кирпичной стеной виднелось несколько домишек под шиферными кровлями.
Двор Марины Ярчук был под стать окружению — голый, утоптанный, словно ток, приткнувшийся одним боком к стене какого-то пакгауза. Под окном белого до синевы домика торчала корявая абрикоса; квохтали, бродили вокруг куры. Крыльцо было почти вровень с землей. Клим постучал в открытую дверь.
— Кого там еще… несет на вечер глядя?
Голос старой женщины. Затем в сенях показалась она сама — тяжкая, как броненосец, оплывшая, зевающая тетка в матерчатых шлепанцах.
— Вечер добрый. Я к вам по поводу Никандра Даниловича.
Клим вглядывался в тяжелые черты — что же мог отец найти в ней? Хотя, если скинуть лет двадцать…
— Царство ему небесное, — тетка смотрела все так же недоверчиво. — Только что ж еще там может быть за повод? Сто лет, кажись, как порознь.
«Однако с информацией тут в порядке. Эта Марина в курсе последних новостей», — отметил Ярчук. Он раскрыл портфель.
— Там оказались кой-какие ваши вещи. Я захватил с собой.
Марина взяла в руки тощий сверток, развернула. Что-то, подобное сумрачной улыбке, тронуло обвислый рот.
— Смотри ты… то самое платье, в котором у Иванченков тогда… И сережки сердоликовые. Брошка…
Она тяжело вздыхала, перебирая нехитрые вещицы. Вдруг спохватилась.
— Да вы заходите, чего ж стоять?
— Не стоит, я только за этим. У меня к вам небольшой вопрос.
— Спрашивайте, раз небольшой.
— Отчего вы расстались… с Никандром Данилычем?
Лицо толстухи вновь налилось суровостью.
— Для таких вопросов, молодой человек… Кстати, кто вы такой будете?
— Родной сын… как оказалось.
— А-а… ну, то другое дело. Хоть он мне про сыновей и не говорил, но верю — Ярчукову стать угадать легко.
Марина прислонилась к двери, видно было, что ноги с трудом держат отекшее тело.
— Так вот. Почему, спрашиваете? Не годится ругать его, но — неосновательный он был человек. Нехваткий.
— Как это?
— А вот так. Непрактичный, хотя — мастер, каких мало, что правда, то правда. А толку с этого никакого. Заработки то густо, то пусто. Вроде не пил особенно, а с работы на работу шастал прямо-таки как птица перелетная… А жить тогда было труднее…
— И вы решили уйти?
— Чего ж еще? Я женщина тогда была справная, ладная, не то, что сейчас. И как раз один майор ко мне начал подкатываться, а я тогда в Загородном в торговой точке работала. Думаю — вот человек надежный. Где там! И двух лет не прошло, как укатил мой майор в Закарпатье. Жена у него в тех местах объявилась прежняя. Ну, а первая любовь, знаете, не ржавеет.
Марина горестно махнула рукой. Странно было слышать из ее уст какие-то соображения о любви.
— Да-а, уехал майор, а меня лялькой наградил. Девочкой. Что правда, на ребенка платил все время, до восемнадцати…
Ярчук видел, что Марина уклоняется в сторону от темы.
— Так, говорите, когда густо, а когда пусто. Как это у него получалось?
— Это уж я не знаю, в мужские дела никогда не встревала. Да и они меня не особенно допускали…
— Они?
Марина настороженно глянула на Ярчука.
— Ну, дружки его, приятели. Сотрудники, как говорится. Закроются в зале, — Клим вспомнил, что залой в этих краях называлась большая комната. — Курят, спорят себе за что-то там. Не нравилось мне это.
— Почему же?
— Допытливый какой! Не нравилось и все. Где дружки, там пьянка, кто ж этого не знает. Человек от семьи отстает…
Она явно заминала разговор, косясь на открытую в комнаты дверь.
— Ну что ж, спасибо за ваш приход, хоть и не стоило беспокойства. Если что там еще…
Клим понял, что больше ничего не выжмешь из этой престарелой наседки.
— Как бы мне поближе пройти к станции? А то, пока вас нашел, чуть не заблудился.
— До станции? — заторопилась толстуха. — Тут две минуты ходу, через грузовой двор. Там лаз есть такой в стене…
Она стала было объяснять, но тут из двери неслышно выступила темноволосая девушка лет восемнадцати, востроносенькая и сероглазая. Клим не зря предполагал, что в доме есть еще кто-то.
— Нина, ты чего… — начала досадливо Марина. Но девушка уже протянула руку Климу.
— На правах дальней родственницы, простите, что подслушала. — Нина искрилась смехом, это было веселое, лукавое существо. — Идемте со мной, я как раз в ту сторону.
И — матери:
— Отнесу конспект Лене Швыдченко.
— Дочка, ты ж недолго…
Марина смотрела им вслед. Очевидно, в ее жизни, богатой разочарованиями, дочь была единственной отдушиной. Да и визит Клима выбил ее из колеи.
Клим и девушка шли по песчаным безлюдным улицам. Нина искоса взглядывала на юношу.
— И куда же вы поступаете? — спросил он наконец.
— А вы догадливый! В радиотехникум. А мама думает — в торговый. Она ни про что другое и слышать не хотела.
Еще бы, подумал Ярчук, у человека с таким практичным складом…
— Но ведь она узнает когда-нибудь.
— Конечно. Только я ее подготовлю. Вообще, она мне все простит.
Клим в этом не сомневался. Они уже шли грузовым двором.
— А ничего, что я слушала ваш разговор?
— Ничего… постфактум.
— Как это?
— Ну, после дела.
Нина рассмеялась. Смутить ее было делом нелегким. И тут же перешла на серьезный тон.
— Мать вам не все сказала. Она Ярчука не совсем потому бросила, что он закладывать стал с дружками. Он пил не больше других прочих. А мама его, я так думаю, любила…
— Не может быть!
Эти слова вырвались у Клима непроизвольно. Девушка остановилась.
— А вот может! Вы думаете, она всегда такая была? Карточки видели, где она в молодости? Она хотела вернуться к Ярчуку, я знаю… когда мой отец уехал во Львов. А он ей не разрешил. Он ей сказал, знаете что?
— Нет, конечно.
— Он ей сказал: «Марина, не вяжись за мной, я должен сам за себя отвечать. За других не могу».
— Наверное, как раз тогда он мало зарабатывал.
— Мало зарабатывал? — Нина подняла тонкие брови. — Зарабатывал он всегда — дай бог каждому. И нам перепадало. Куда только деньги девал…
— Тогда в чем же дело?
— В том дело, что там был один такой тип… фамилию забыла, мать знает, а не скажет ни за что. Он ее запугал.
— Вспомни, Нина, это очень важно.
Клим незаметно для себя перешел на «ты».
— Что-то вроде Попов… Бобков… Нет, сейчас не вспомнить… Данков, что ли….
— Может, спросишь у мамы?
— Она не скажет. Она и так боится, что я вам все это скажу — я же видела. А мне Ярчук всегда нравился. И вы на него похожий.
Они подошли к краю платформы. Гигантская сортировочная станция погромыхивала составами, по виадуку под путями несся поток машин. В закатном небе дрожало марево над трубами ТЭЦ — будто многотрубный крейсер плыл за домами.
— Так что ж, не вспомнила?
— Нет. Это так не бывает: захотел — вспомнил. Завтра, послезавтра само выплывет. Тем более, память у меня девичья…
Нина опять смеялась. Из-за составов ходко выбежала электричка и, посвистывая изредка, приближалась к платформе.
— Так как же я узнаю об этом?
— Я напишу. Адрес Ярчука я с детства помню.
— Договорились, Нина.
— Ну, будьте здоровы. Привет от меня соседским двойняшкам.
— Передам.
Нина, прикрывшись ладошкой от закатного солнца, махнула Климу тетрадкой и сбежала со ступенек платформы.
12. Стычка
Было уже почти темно, когда Ярчук сошел с электропоезда: жидкая цепочка попутчиков брезжила во мраке. Темень была вполне августовской, предосенней. Люди шли цепочкой вдоль колеи.
— Аж рясно от звезд, — сказал кто-то впереди. Клим начал уже привыкать к этому говору, образованному слиянием русского и украинского. На ходу он суммировал итоги. Выходило не густо.
Фарцовые имеют какую-то ниточку, надо бы не спугнуть. Марина, чувствуется, знает что-то важное, но не хочет говорить, одна надежда на дочь… Этот инвалид с машиной — может ли быть какая-нибудь связь? Во всяком случае, не мешало бы выяснить… А Губский! Интересная личность, этот Губский. И такой человек — отец Тони…
Зарево от близкого города стояло на дороге. Попутчики разошлись по своим улицам, в густых садах сквозь листву брезжили окна, слышно было, как телевизоры на всю округу рассказывали о делах в Китае. Ярчук, задумавшись, подходил к кленовой рощице, отделявшей шоссе от его квартала. От ствола отделилась фигура в светлом пиджаке или в рубахе навыпуск — трудно было понять впотьмах. «Ага, местный полусвет», — сообразил Клим.
— Закурить найдется? — традиционно начал «пиджак». Тут же из тьмы безмолвно выдвинулся еще один, пониже ростом. Свет от дальнего фонаря бил в глаза, мешал рассмотреть их как следует.
— Минутку…
Ярчук поднырнул под ветку и оказался на другой стороне дорожки. Теперь эти двое были освещены, а он ушел в тень. Правда, сзади, помнится, был забор, это блокировало отступление, в случае чего.
— Пардон, ребята, кончились сигареты. Нету.
— Вот так? Кончились? А ну иди сюда!
Светлый попытался схватить его за руку. Коренастый переместился на средину тропки.
— Спокойно, друзья, я вас не трогал.
— Зато мы тебя трогаем. Зачем шаришь в наших местах?
Клим на слух прикидывал, где у «пиджака» челюсть. Второй медленно и все так же безмолвно подтягивался ближе. От него несло сивухой.