— Приказал отпустить, — ответил дежурный.
Долговязый обернулся и смерил Михаила нахально насмешливым взглядом.
Михаил почувствовал, как озноб, начавшись в груди, передался всему телу. Михаил выхватил папиросу, закурил и, когда сердце немного успокоилось, вошел в кабинет начальника. Майор глянул на него прищуренно.
— Я прошу, товарищ майор, объяснить мне: почему вы отпустили хулиганов? — подходя к столу, спросил Михаил.
— С каких это пор я должен давать отчет подчиненному? — поинтересовался майор, не поднимая головы от бумаг.
Михаил сел, помедлил. Вспомнил Николая Павловича Стоичева: как он умел держать себя в руках! Сколько выдержки, самообладания было в этом человеке! Как бы он поступил сейчас? «Нет, он бы не кричал, — решил Михаил, — даже не повысил бы голос, говорил бы твердо».
Наступил момент, когда ему, парторгу, следует потолковать с майором откровенно, по-партийному, так, как это делал бывший заместитель по политической части. Теперь за поведение людей, их чистоту и принципиальность отвечает он, Вязов. И все же… Перед ним начальник- старше и по годам, и по званию, и по опыту работы. Неужели он не понимает пагубности своего метода руководства? Что его заставляет так поступать? Какими принципами он руководствуется? Неужели только тем, что «своя рубашка ближе к телу?»
— Как подчиненный, я должен был бы задать вам вопрос, — медленно заговорил Михаил, — каким образом мне дальше поступать с хулиганами? Однако для меня такого вопроса не существует, Терентий Федорович, у меня уже есть опыт работы, и я немного научился разбираться в людях. Сейчас я хочу говорить с вами, как парторг, говорить, как коммунист с коммунистом. Приказ, какой вы отдали только что, может подействовать на наших работников расхолаживающе. Борьба с хулиганами-воспитательная работа. Центральный Комитет партии сейчас на эту работу обращает особое внимание. А вы…
— Ты мне политграмоту не читай, — прервал майор, — я ее изучил, когда ты под стол пешком ходил. Как с парторгом мы с тобой будем разговаривать на собрании.
— Прежде чем разговаривать на собрании, мне кажется, мы должны понять друг друга заранее. Действовать мы должны заодно, а не врозь.
— Во, это правильно, — поднял голову майор. — Именно — заодно.
— А если я не понимаю…
— Чего же тут понимать? — майор снял фуражку, положил ее на стол и вытер потную лысину ладонью — опять жена позабыла положить в карман носовой платок. — Ты всеми силами должен поддерживать мои приказы, иначе вразброд пойдем. Почему упразднили должность зама по политической части? Начальники у нас грамотные и опытные, партийные организации в отделениях сильны, могут горы своротить, с воспитательной работой справятся…
— И все же я не понимаю…
— Знаю о чем хочешь сказать, не лыком шит. Так вот, слушай, набирайся опыта, Вязов, у тебя все впереди. Думаешь, всегда надо рубить сплеча? Нет, брат. Ко всякому человеку нужен свой подход. Ты знаешь — кто отцы у этих лоботрясов? Не знаешь? То-то. Предположим, посадил бы я лоботрясов на пятнадцать суток, как положено, через судебное разбирательство, с охраной. И ты думаешь, они бы угомонились? Ничего подобного. Не такие это люди. Зато я приобрел бы себе врагов на всю жизнь. За что? За то, что на суде их фамилии трепали по моей воле, и молва по городу пошла, авторитет подорвался. Нужно это мне? Я еще не спятил. Вот какие дела. Я с тобой говорю откровенно потому, что, может, долго вместе придется работать. Ты оперативник хороший, но молодой. Кроме того, что воров ловить, надо кое-что еще знать. Когда-то и я горячился, ломал направо и налево…
Майор откинулся на спинку кресла и мечтательно прикрыл глаза. На полном гладком лице его, испещренном мелкими добродушными морщинками, отразилось довольство собой.
Михаил сидел неподвижно, чувствуя как под рубашку забирается холодок. «Правильно ли я руковожу пар-тайной организацией? Где мои ошибки, промахи? Как трудно отыскивать собственные недостатки!» Конечно, он проводил собрания, организовывал партийную учебу, вовлекал в учебу беспартийных, следил за агитаторами, инструктировал их; да мало ли что приходилось ему делать? Но он не подозревал, что один приказ начальника, подобный сегодняшнему, может свести почти на нет все его старания.
— И вы считаете — этих лоботрясов не надо приводить в чувство? — спросил Михаил.
— Почему же? — встрепенулся майор. — Я позвонил их папашам. Пусть сами разбираются. Поговорил строго, по-отцовски с молодыми людьми…
Михаил рывком встал. На этот раз он не удержался:
— Теперь я вас понимаю, товарищ майор. Я обязан вам сказать и свое мнение: вы поступили сегодня не по партийному.
— Ох-хо-хо! — с добродушной улыбкой вздохнул Копытов. И это было всего удивительнее: он не раскричался, как обычно, не пригрозил. — Ох, молодость, молодость! — опять вздохнул он и засмеялся. — И я был таким, ей-богу, таким!
Чувствуя, что сдерживаться больше невозможно, Михаил с дрожью в голосе попросил разрешения идти. Тем более, что пора было отправляться выполнять задание подполковника.
НЕОБЫЧНОЕ ЗАДАНИЕ
Пришлось взять такси. Покачиваясь на мягком сиденье, Михаил старался успокоить себя мыслью: «Разговор один на один ни к чему не приведет, надо рассказать обо всем на партийном собрании». Но и эта мысль не успокаивала, а надо было успокоиться во что бы то ни стало. Задание было необычное: Михаил ехал на свидание с Валей по указанию подполковника Урманова.
Утром, когда они вернулись в управление после поисков старухи, подполковник пригласил Михаила к себе в кабинет, усадил на диван, рядом поставил пепельницу и положил коробку папирос, которую достал из ящика стола. Потом сам сел, закурил и спросил:
— Скажи, Миша, какие у тебя намерения по отношению к этой девушке Вале? На свадьбе шашлык будем жарить?
— Никаких намерений, Латып Урманович, у меня нет.
— Почему?
— Встреча была одна — и случайная.
— Очень хорошо, — обрадовался Урманов. Михаил не понял, чему радуется подполковник, и в свою очередь задал вопрос:
— Почему?
— Придется тебе с Валей еще разок встретиться и немного поухаживать.
— Латып Урманович — это мука! — воскликнул Михаил.
Урманов улыбнулся.
— Для молодого человека нет ничего страшного. В общем, есть подозрение, что девушка каким-то образом связана со старухой. Тебе надо только узнать имена близких подруг девушки. Сама она, пожалуй, ни в каких делах не замешана, а о старухе определенно кое-что знает.
— Необычное задание, — проговорил Михаил, — но если надо…
— Вот, вот. Конечно, надо. Очень долго мы ищем старуху. Сам понимаешь, старуха, несомненно, имеет отношение к неучтенной могиле. А теперь иди и до вечера можешь спать. — Урманов поднялся, а когда встал и Михаил, неожиданно спросил:- Когда же я погуляю на твоей свадьбе?
Михаил стряхнул с папиросы пепел и признался:
— Не получается у меня, Латып Урманович. Объяснился девушке в любви, а она говорит, надо обождать…
— Не любит. Видно, мы с тобой — два несчастных человека.
— У вас тоже? — соболезнующе поинтересовался Михаил.
— Нет, по-другому. — Урманов помял в руках папиросу, с грустной улыбкой рассматривая огонек. — Жена разводиться хочет. Говорит, зачем мне не спать ночами, волноваться, каждую минуту ждать тебя с дыркой в боку… Живем мы напротив поликлиники. Каждую ночь, если меня нет, жена стоит у окна и ждет, когда привезут меня в поликлинику. Мученье… — Урманов вздохнул. — Соберешься пожениться, Миша, подумай как следует. Нам нужны жены с твердым характером, терпеливые… И детей у меня нет. Эх, а как хочется иметь сынишку!..
Урманов вдруг засмеялся и похлопал Михаила по плечу:
Листья падают, листья падают.
Стонет ветер, протяжен и глух.
Кто же сердце порадует?
Кто его успокоит, мой друг?
— Знаешь, чьи это стихи?
— Знаю, Есенина, — улыбнулся Михаил.
— Очень хорошо. Со стихами жить легче. Ладно, иди спи. Спокойного дня!
Так Михаил получил это необычное задание. Днем он позвонил Вале и назначил свидание в том же парке.
Михаил покачивался на сиденье, безвольно склоняясь то в ту, то в другую сторону, когда машина делала повороты, тупо смотрел в лохматый затылок шоферу. Мысли его переменили направление. «Плохо придумал подполковник. Ведь я должен лицемерить, — размышлял Михаил, досадливо морщась. — Неужели других методов не нашлось? А в общем-то наш брат ко всему должен привыкать, хочешь не хочешь, артистом должен быть… Артистом!? Эх, черт возьми! А ведь верно. Каждый день мы разыгрываем какую-нибудь драму. Такова жизнь… И все-таки плохо придумал подполковник…»
Михаил не терзался бы так, если бы знал, что произошло между Валей и старухой. Встретились они в глухом переулке, через который девушка изредка ходила домой. Старуха ее поджидала. Несмотря на жару, она была повязана теплым большим платком, закрывавшим половину лица.
— Давно я не была у тебя, племянница, — сказала старуха хриплым, приглушенным голосом. Валя знала ее крикливой и звонкоголосой, поэтому сочувственно спросила:
— Заболели, бабушка?
— Ноги, милая, не ходят. А после, как похоронила старика, совсем было отнялись.
— Дедушка умер?
— Ты не знала? Недавно отправила, царство ему небесное. Теперь вот и живу по людям, самой-то не управиться. С хлеба на воду перебиваюсь. Где взять-то?
— Пойдемте ко мне, бабушка, — пригласила Валя.
— Нет уж, благодарствую, милая, ноги не шагают. Тут я поблизости живу сейчас. Увидела тебя и порешила обратиться с просьбой. Не откажешь старухе?
— Пожалуйста.
— Есть у меня ценная вещичка, с девичьих лет берегу. Показывать кому попало боюсь, еще, думаю, ограбят, а в магазин самой идти — силенок нет. Продать бы ее, на два года за глаза мне на житье хватит. И на базар-то шататься не надо, прямо в этот самый ювелирный магазин предложить, с руками оторвут. Вот и хочу попросить тебя. В выходной, поди, время найдется. Ублаготворишь старуху-то?