Михаил вспомнил о письме, которое отобрал у Лебедевой и сунул в сейф, и пожалел, что до сих пор. никому, кроме Копытова, о нем не говорил и не поинтересовался, откуда взялось это письмо. Видно, его кто-то усиленно распространяет.
— Маня сказала: письмо просила переписать какая-то старуха, но фамилию не назвала, — словно отвечая на мысли Михаила, продолжала рассказывать Марина Игнатьевна. — Вот я и решила посоветоваться с вами: как мне быть. Вы человек внимательный, с ласковой душой…
Марина Игнатьевна улыбнулась, но так скупо, что Михаил подосадовал на нее. Приятная у нее была улыбка.
— Ничем не могу вам помочь, мне самому надо посоветоваться, — признался Михаил.
— Конечно, посоветуйтесь. А я как-нибудь к вам еще зайду.
— И я узнаю побольше о вас? — улыбнулся Михаил.
Как и в прошлый раз, когда он попросил Марину Игнатьевну рассказать о себе, она посмотрела на него настороженно, и в ее голубых глазах мелькнул испуг. Подавая руку, она грустно улыбнулась:
— Ничего интересного вы не услышите, одни беды.,
— Тем более.
— Вы собираете биографии? Ах, да, вы только бедами и занимаетесь… Как-нибудь на свободе поговорим… — пообещала она и поспешно ушла.
Михаил решил, не откладывая, сходить к Максиму Петровичу. Подобные дела именно его должны интересовать. По дороге Михаил думал о Марине Игнатьевне, «Хорошая женщина, чувствительная и, пожалуй, умная. Почему она испуганно смотрит на меня, когда я спрашиваю о ее прошлом? Видно, что-то тяжелое лежит у нее на душе. Надо обязательно поговорить».
Максим Петрович на телефонный звонок ответил тотчас же, обрадованно спросил о здоровье и, когда Михаил попросил разрешения зайти, загудел в трубку:
— Валяй, скорее, а то не сыщешь.
Через несколько минут Михаил был в комитете. Максим Петрович сидел за столом все такой же взлахмаченный, как и в больнице, но выбритый до синевы, и в фисташковых глазах его то и дело вспыхивал смех. Весь он был подтянутый, пружинистый, словно только что вернулся с южного берега Крыма. Он поднялся, вышел из-за стола и усадил Михаила рядом с собой на диван.
После расспросов о здоровье, воспоминаний о совместном пребывании в больнице, Михаил поведал Максиму Петровичу все, что услышал от Марины Игнатьевны, сообщил и о письме, которое нашел у Лебедевой.
Максим Петрович закурил, помолчал, потом блеснул глазами и сказал:
— О том, что пропала Мария Туликова, я знаю. А вот то, что она отказалась переписывать религиозные бредни, для меня новость.
Зазвонил телефон и Максим Петрович подошел к столу.
— Сейчас, — сказал он и, бросив на телефон трубку, обернулся к Михаилу, — Извини, Миша, я должен ехать на совещание к подполковнику Урманову. Как-нибудь в другой день встретимся — и поговорим подробнее. Может быть, даже завтра, если ты сумеешь.
— А я тоже иду к подполковнику на совещание, — с нарочитым равнодушием сказал Михаил.
— Да? — удивился Максим Петрович. — Тогда вместе поедем. Ты по делу Венковой?
— Я ведь в бригаде…
— И верно! Вспомнил! Прекрасно! — Максим Петрович обнял Михаила за плечи и прижал к себе, смеясь:- А ты, брат, здоров!
Неудобно было особенно-то досаждать вопросами, и все же Михаил посчитал момент подходящим и спросил Максима Петровича:
— Вас тоже интересует дело Венковой, если не секрет?
Максим Петрович глянул на Михаила испытующе и пошутил:
— Бывает, Миша, мертвецы антисоветской агитацией занимаются.
— Вот черт, не знал! — засмеялся Михаил.
— Учение Христа и убийство — по законам библии несовместимы. Когда же они все-таки совмещаются, можно предполагать, что имеется постороннее вмешательство. А это последнее бывает иногда потусторонни м. Понятно?
Максим Петрович улыбнулся, но расшифровывать загадку не стал, и они, перебрасываясь шутками, поехали в городское управление.
На совещание собралось народу много, обширный кабинет подполковника едва вместил прибывших, и Михаил был несколько обескуражен. Он не предполагал, что делом об убийстве Венковой занимается столько людей, и откровенно признался себе, что свою роль немного преувеличивал. Поэтому сейчас, чувствуя себя неловко, он забился в уголок.
Урманов взял из стаканчика карандаш, придвинул к себе блокнот и, не мешкая, открыл совещание.
— Так вот, товарищи, сообщаю последние данные: девушка Соня Венкова, как мы и предполагали, прекрасно здравствует, находится в деревне у родителей, так сказать, проводит отпуск на лоне природы, — В голосе подполковника ясно слышалась ирония. Он оглядел присутствующих.
Послышался скрип стульев, шепот. Михаила сообщение обрадовало. Сначала он не понял, чем вызвана эта радость, только спустя минуту догадался: Поярков будет немедленно освобожден.
— Документы у нее были похищены в пути, — продолжал Урманов сухо. — Из этого прямой вывод: преступники решили пустить нас по ложному следу. При опознании мы не знали точно- убита Венкова или нет. Как известно, показания свидетелей разошлись и, к нашему стыду, мы много потеряли времени на ее поиски, поддались не особенно хитрой уловке преступников.
Урманов подождал. Теперь в кабинете была тишина, словно он мгновенно обезлюдел.
— За день до того, как мы обнаружили на кладбище свежую могилу, пропала другая девушка-Мария Туликова. Все принятые отделением милиции и городским управлением меры для выяснения причин убийства до настоящего дня не дали ощутимых результатов. Нам только удалось точно установить: захоронена была именно Мария Туликова. О ней пока сведения ограниченные: девушка была очень религиозная, своим поведением не вызывала никаких подозрений.
Затем Урманов привел некоторые биографические данные о девушке, результаты последних поисков и предложил высказаться по существу дела. Версий и предположений было много. Все согласились на одном: в первую очередь надо искать старуху, жену сторожа кладбища, которая, по многим данным, или принимала участие в преступлении, или была связана с преступниками,
Михаил сжимал в руках пачку папирос и не заметил, как сломал ее. У него была своя версия, более определенная. Возникла она два дня назад. Материалов он успел собрать мало и поэтому сидел сейчас взволнованный и нерешительный. В кабинете находились опытные работники городского управления, и ему очень не хотелось, чтобы над ним подтрунивали, считая выскочкой. И все же он поднялся.
Офицеры смотрели на него с интересом. Все они знали историю поимки преступника Старинова в горах, и Михаил, оглядев присутствующих, понял, что напрасно опасался.
— У меня есть предположение: преступление на кладбище совершила нищенка Лебедева, которая арестована за кражу ребенка.
— Какие у вас основания? Она одна убивала? Для чего же труп был закопан? — посыпались вопросы.
— На все вопросы я ответить не могу, — сказал Михаил, — у меня очень мало материалов, но они есть. Прежде всего, экспертиза установила: следы у могилы оставила Лебедева…
— Это еще не точно, туфли у Лебедевой новые, прямо из магазина, — возразил полный капитан, участвовавший в осмотре квартиры Венковой.
— Кроме того, я нашел на кладбище спичечную коробку в оправе. Она принадлежала Виктору Копытову, а парень по моим наблюдениям, был связан со старухой и Лебедевой.
— И это еще надо доказать, — сказал капитан.
— Всякая версия требует доказательства, — обиделся Михаил и сел.
Офицеры зашумели. Урманов махнул рукой и все затихли.
— Никому не запрещено высказывать предположения, товарищи. Пусть лейтенант Вязов разрабатывает свою версию силами отделения. Это делу не повредит.
Максим Петрович слушал молча, непрерывно курил, изредка поглядывал на Михаила, хмурился. Только к концу совещания он высказал пожелание, чтобы поинтересовались взаимоотношениями, которые могли быть между девушкой и служителями церкви.
— Я не возражаю, — сказал подполковник. — Если удастся получить какие-либо данные, они могут пригодиться, как я полагаю. Может быть, вы сами, Максим Петрович, займетесь этим делом? Оно ведь вас тоже интересует…
— Пожалуйста, — согласился Максим Петрович, — только лучше будет, если я просто приму участие.
— Понимаю. С кем бы вам хотелось поработать?
— Не надо особенно-то привлекать внимание служителей церкви, прямо вмешивая работников уголовного розыска. Лучше бы, мне кажется, послать работника отделения милиции, которого в округе знают.
— Ну, что ж, могу вам пока порекомендовать лейтенанта Вязова, — взглянув в сторону Михаила, сказал подполковник. — Вот он здесь сидит. Он из отделения майора Копытова, неплохой оперативник и сообразительный малый.
— Мы с ним знакомы, — улыбнулся Максим Петрович, — вместе в больнице загорали. В общем… я не возражаю.
— Договорились.
Михаил не возражал, даже обрадовался: поработать с Максимом Петровичем было лестно, ведь он ловил не просто воришек или хулиганов, а преступников большего масштаба.
После совещания Максим Петрович похлопал Михаила по плечу и предупредил, что вызовет, когда потребуется.
— Возможно, завтра, — добавил он.
Михаил, распрощавшись с Максимом Петровичем, направился в приемную начальника управления. Долго сидел в кресле, выкурил две папиросы. Секретарь — пожилая полная женщина — много раз взглядывала на него с недоумением, но не тревожила вопросами: к начальнику не очень-то решаются заходить лейтенанты. Михаил же не заходил в кабинет не из-за нерешительности, он обдумывал свой разговор с полковником.
Докурив вторую папиросу, он попросил секретаря доложить о себе.
Полковник встретил его дружески, подал через стол руку, указал на кресло, поинтересовался здоровьем. Михаил пошутил:
— В больницу надо посылать в наказание.
— Но малость хоть отдохнул, — засмеялся полковник.
Они посмеялись, посетовали на скуку в больницах, полковник покряхтел, говоря о своих пятидесяти пяти годах и почти таком же количестве болезней.
— Если по врачам бегать, они найдут еще десятка полтор