Говорили тосты - смешные, милые:
- Пусть дорога вашей жизни зарастет нежными цветами! Ведь дети - цветы жизни. Превратим Ташкент в город-сад!- сказал Урманов. Мы хохотали.
- И барашки пусть будут беленькие-беленькие и кудрявые,- ни с того, ни с сего добавил Акрамов - начальник отделения и сам смутился.
- Счастье - это волшебная птица,- философствовал сильно подвыпивший папа, чокаясь с подполковником. Тонкую ножку рюмки он держал сильными потрескавшимися пальцами осторожно, как бабочку, волосы у него торчали хохолком.
«Милый папка! Неужели ты спокоен, неужели так просто без волнения расстаешься со своей дочкой? Ну, посмотри же на меня, взгляни ласково, ободри, как это было раньше, когда ты утешал меня плачущую … Ой, папка, папка! … «- думала я, с трудом сдерживая девчоночьи слезы.
Хохотушка Зойка, кудрявая, как те барашки, о которых говорил Акрамов, почему-то сидела печальная, уткнувшись в тарелку. Спокойная, рассудительная Катя ее тормошила. Но Зойка отмахивалась или поднимала на подругу умоляющие глаза. И тут, за столом, я вспомнила, что Зоя долго упорствовала, не хотела идти на нашу свадьбу. Пришлось пустить в ход даже угрозы - и разговаривать перестану, и дружить. «Как только выберется свободная минутка, поговорю с ней, узнаю, в чем дело»,- решила я. Ох, подружки мои, подружки! ..
Свободную минутку выбрать не удалось. Из-за стола - на танцы.
Меня приглашали наперебой!, я даже боялась, что Миша приревнует. Особенно за мной ухаживал статный белокурый лейтенант Митя. Веселый, ребячливый, он так и увивался за мной. Миша звал его Митей беленьким. И этот беленький кружился вокруг меня комаром, а я с опаской поглядывала на мужа. Не обидится ли? Как мало я еще знаю своего Мишу! А мой Миша оказался на высоте. Когда мы с Митей закончили очередной танец, Миша подошел к нам и сказал сердито:
- Знаешь что, Митенька, отбивать жену в первый же вечер - свинство.
- Эх, Мишенька,- вздохнул Митя,- бей меня, колоти, но не перестану я тебе завидовать.
- Ты скрытно, скрытно, Митенька, завидуй. Внутренне страдай. Не проявляй эмоции.
Миша говорил серьезно, сдвинув брови, а я поняла, что он шутит, и мне так захотелось его поцеловать! Но ведь народ вокруг. И странно -собственного мужа стыдно поцеловать при народе… Куда это годится?-Хоть бы «Горько!» крикнули, что ли.
Про себя я весь вечер Мишу называл мужем. Это новое, необыкновенное слово так и кружилось у меня в голове, каждую минуту готово было слететь с языка. Надо бы спросить маму, так ли она себя чувствовала в первый день. Зоя ушла очень рано. Ни о чем я ее так и не расспросила. Она же сказала коротко: «Дома не все в порядке».
В шумном веселье я бы, пожалуй, и забыла о Зое - как еще собственные радости частенько застилают нам глаза, и мы не видим горя других,- если бы о ней не заговорил Митя.
- Эта девушка ваша подруга?-спросил он.
- Да,- ответила я.- Вместе учимся в институте. И вы знаете компанию, в которой она бывает?
- Какую компанию?-удивилась я.- Студенческую?
- О, нет. Вы, я вижу … Как-нибудь я расскажу вам об этих разболтанных людях.
И о разговоре с Митей я тоже забыла. Все-таки свадьба, не каждый день ее справляют!
ОТ АВТОРА
В начале надо рассказать немного о Пашке. Молодой еще он был, усы только-только пробивались, а биография его уже на трех листах не умещалась. По скитался парень, всего повидал.
От родителей Пашка оторвался рано: отца своего вовсе не знал, мать умерла, когда мальчишка под стол пешком ходил. И остался он один как перст. Дружки, конечно, попадались, и немало их было, да все временные. Как волчонок, оторвавшиеся от стаи, бегал он по белому свету.
Была у Пашки одна страсть: презирал умничающих людей. Любил он затесаться в кучку студентов и слушать, как одни ругают Пикассо, другие защищают, одни за Хемингуэя, другие за Шолохова. Он и сам прочитал кое-что Хемингуэя и Ремарка. Постоит Пашка, послушает, выберет самого заядлого спорщика, подкараулит вечерком, наставит нож и ехидно скажет: «Выкладывай медяки, пока я не расписался!»
Стоит и наблюдает, как парень трясущимися руками шарит по карманам. Потом скажет из Хемингуэя: «Кафе Селект. Бульвар Монпарнас. Адью!» и махнет рукой.
А недавно с Пашкой произошла удивительная, прямо-таки исключительная история.
Эта ночь была голубая, прохладная, и звезды блестели, как кошачьи глаза. На улице, по которой вышагивал Пашка - ни фонарей, ни бреха собачьего. Шел Пашка, посвистывая, заложив руку в карман,- перекладывал ножик в ладони. И случилось тут гражданин с портфелем.
Остановил Пашка гражданина и портфель потребовал, да и временем поинтересовался Косясь на нож и дрожа, гражданин отвернул обшлаг и с жалостью посмотрел на золотые часы.
- А часики вполне приличные,- сказал Пашка вежливо. Он никогда не обращался со своими «клиентами» грубо. Работал по принципу: «Будем взаимно вежливы».
- Вы, молодой человек, хоть документы отдаете, - взмолился гражданин.
- Это можно,- согласился Пашка,- документы мне ни к чему,-и заглянул в портфель.
Паренек-то он был довольно хилый, весь его авторитет держался на острие ножа, да и то перочинного, и гражданин, не долго думая, заехал Пашке по уху. Пашка охнул, но не испугался - раньше и не то бывало. Взмахнул он ножиком, Чтоб метку на гражданине оставить, да тут, откуда ни возьмись, милиционер появился с двумя дружинниками - Костей и Махмудом, как потом выяснилось.
Дальше все пошло, как ,по маслу: милиционер отобрал ножик и повел Пашку и гражданина в отделение. Пришли. За столом дежурного сидел лейтенант - уже знакомый нам Михаил Вязов: он подменил дежурного на часок. Посадил лейтенант и преступника и пострадавшего гражданина на стулья и за протокол взялся. Спрашивает Пашку:
- Грабил?
- В кошки-мышки не играю,- не стал запираться Пашка.- Только в протоколе слово «грабил» не пишите, гражданин начальник, слово грубое. Я ведь вежливо попросил… Пусть пострадавший подтвердит. Я, так сказать, попросил взаймы без отдачи - у гражданина то лишние деньги водятся, а у меня их нет. Портфель он сам отдал, а потом драться полез.
- Так,- прервал Вязов словоохотливого преступника.- Ваша фамилия?
- Павел Тимофеевич Окороков.
- Настоящая?
- Кличек не люблю.
- Не первый раз попадаешься?
- Бывало.
- Значит, любишь на жизнь смотреть сквозь решетку?
- Эка, вокруг все умники, а я один дурак! ..
Нет, Пашка не смеялся, не шутил, только в глазах поблескивали злые искры, да в уголках губ притаились презрительные морщинки.
И смотрел он прямо - с вызовом, нахально.
- Ну что ж, судить будем,- задав еще несколько вопросов, заключил Вязов и обратился к гражданину.- Ваша фамилия? Паспорт имеется?
Тут-то гражданин, до сих пор молчавший, да поглядывавший исподлобья, вдруг за кипятился:
- Паспорт я вам дам, пожалуйста! Но разрешите вам, товарищ лейтенант сделать замечание. Плохо вы работаете, если у вас по улицам такие пацаны с ножами шляются. Безобразие! Честному человеку по городу спокойно пройтись нельзя. За что вам деньги платят, почетный мундир на вас надели …
Гражданин до того разошелся, что вскочил, замахал руками. Розовый подбородок заколыхался.
Глаза круглые, водянистые. Шляпа съехала набок.
Возмущался гражданин искренне, поэтому Вязов поглядывал на него сочувственно, не прерывал. Пусть человек выговорится. Да и неудобно старшего по возрасту прерывать, тем более пострадавшего. А самому грустно стало. Откуда же берутся вот такие мальчишки? Не родятся же они ворами, ребятишки эти!
Выговорился гражданин и сел. Вытащил носовой платок.
- Плоховато нам горожане помогают,- сказал Вязов в оправдание и уткнулся в паспорт гражданина. Но тут же поднял глаза и внимательно, может быть, с излишним даже интересом оглядел преступника и пострадавшего и неожиданно спросил:
- Вы, случайно, не родственники?
- Еще чего не хватало!- воскликнул возмущенно гражданин.
- Удивительное совпадение,- продолжал между тем Вязов, прищурившись.- Вас зовут Тимофеем Павловичем Окороковым, а его - Павлом Тимофеевичем Окороковым. Постоите, - постоите! Да вы односельчане: родились в одном селе - Романовке, Калининской области! .. Удивительное совпадение,- повторил Вязов, вглядываясь в сидящих перед ним парня и толстяка.
- Вот так карусель,- удивился Пашка. Положение его, конечно, было не из приятных - судить должны, тюрьма обеспечена, да обстоятельства оказались такие, что он даже повеселел. Не часто случается ограбить однофамильца, да еще земляка.- Вы, может, и мою покойную матушку, Екатерину Петровну Окорокову, Знаете?- обратился он к толстяку.
- Катю?!- пораженно спросил тот.
- Кем же эта Катя вам приходится?- теперь уже строго спросил Вязов, отодвигая в сторону протокол.
- Моя первая жена …
- Значит … - Пашка не договорил, вскочил и расхохотался:- Вот это здорово! Значит, я собственного папашу … - и он снова залился невеселым смехом.
Находившиеся в кабинете дежурного сотрудники отделения с интересом посматривали на папашу и его сынка: кто хмуро, кто с усмешкой. Вязов встал.
- Как же это вы, гражданин Окороков, своего собственного сына не узнали? - Я его никогда не видел …
- Бросил жену, когда она родить собралась?
Окороков-отец молчал, маленьким розовым платком вытирал круглое лоснящееся лицо, в кабинете густела напряженная тишина.
Вязов поправил на голове фуражку, по-военному разгладил складки на мундире и спросил строго:
- Что же теперь делать будем?
Следствие начнем или вы сами посемейному разберетесь?
Откровенно говоря, мне сейчас трудно определить, кто из вас кого ограбил. Сын хотел взять у вас, гражданин Окороков, деньги и часы, а вы его душу ограбили. Так как же?
- Задачка … - почесал Пашка затылок. Опять помолчали. За окном ошарашено выстрелил мотор и зарокотал, словно крупнокалиберный! пулемет Вязов вздрогнул, рубанул рукой по воздуху: