Антология советского детектива-29. Компиляция. Книги 1-20 — страница 210 из 342

Да здравствует прокурор!

Глава 1

Превозмогая пульсирующую боль в висках, Глухов нашарил в кармане пиджака сигареты и, раздражаясь, долго щелкал в темноте зажигалкой. Через минуту-другую, придя в чувству, он поднялся с кровати и враскоряку, хватаясь за косяки, побрел на кухню в поисках спиртного. Странное дело, в трезвом состоянии он брезгливо вздрагивал при одной только мысли о Зинаидиной перине. Но после всякой очередной попойки с совершенно необъяснимой и железной закономерностью на следующее утро просыпался у нее. Причем инициатором, это он знал наверняка, был он сам.

Обругав себя последними словами, Глухов прихватил полстакана водки и вернулся в спальню. Включил свет.

Постель была смята и истерзана, словно поле боя после хорошей бомбежки. Женщина лежала на животе, неловко подвернув под себя руку. Вторая безвольной плетью свисала на пол. На заднице губной помадой была ярко намалевана мишень.

Он подобрал с полу одеяло, набросил на бесчувственное тело. Поставил рядом полстакана водки. «Адье, мадам!» — пробормотал он, чувствуя, что фраза получилась отменно пошлой. Как и все остальное, что было у него с этой женщиной.

С поднятым воротником, сунув руки в карманы, Глухов бледной тенью скользнул в туманном переулке и вышел на остановку. До прихода автобуса успел выкурить еще сигарету и последним кое-как втиснулся в переполненный салон.

Дома, подымаясь на третий этаж, Глухов увидел на коврике перед дверью громоздкую тушу Саттара. Пес лежал, опустив тяжелую морду на лапы и из-под вывороченных, красных век наблюдал за хозяином. Мясистые брыли широко разъехались по грязной циновке, будто спущенная резина, и сочились обильно слюной.

— Экая мразь, однако, — с неприязнью пробормотал Глухов, перешагивая через кобеля. — Брысь… пошел!

Отодвинул кобеля ногой в сторону. В ответ послышался короткий, угрожающий рык. Не сразу, а выждав паузу, Саттар лениво поднялся и сел в стороне, спиной, не удостоив хозяина даже взглядом. Глухова так и подмывало влепить этой твари носком башмака под ребра и добавить по ходу еще, влет, по нагло выпирающей сзади мошонке, величиною с добрый кулак. Он вдруг поймал себя на том, что в горле у него начинают перекатываться точно такие же рыкающие звуки.

«Не хватало еще сцепиться на лестничной площадке со своим кобелем», — хмуро подумал Глухов. Провернул ключ.

Первым в квартиру вбежал Саттар, грубо потеснив в дверях хозяина. Сунулся в комнаты, на кухню и лег у дверей в спальню. Вывалил язык.

— Откуда ты взялся, подлец? — мимоходом грубо осведомился Глухов. Ответа, разумеется, не последовало, хотя это не означало, что вопрос не был понят.

В дверь постучали.

Обыкновение стучать, не обращая внимания на кнопку звонка перед носом, имела соседка из квартиры напротив. Так и оказалось. В пространных выражениях она извинилась за вторжение и передала телеграмму, которую принесли вчера, когда Глухова дома не было. Ее очень удивило, что супруга и дочь, отправившиеся в Крым, судя по почтовому штемпелю, так скоро возвращаются. Должно быть, там тоже беспорядки, как и везде.

— Но вы не подумайте, Иван Андреевич, бога ради, что я чересчур любопытна. Телеграмму мне передали в открытом виде, так уж волей-неволей…

Глухов с трудом выпроводил соседку за дверь и с непонимающим видом уставился на телеграмму. Перед глазами, словно живые, прыгали три слова:

ВСТРЕЧАЙ 17-го ТАНЯ

Семнадцатое сегодня. Значит, прибывают с дневным поездом. Еще целых шесть часов ожидания. За это время он трижды успеет сойти с ума. Глухов стиснул в кулаке телеграмму так, что затрещали суставы пальцев и надолго уставился свинцовым взглядом в стену перед собой.

На вокзал он приехал на учебном грузовичке с двумя дополнительными педалями. До прибытия поезда из кабины не выходил, стараясь держать привокзальную площадь и двери в поле зрения. Но все догадки решительно оставил на потом, до получения необходимой информации.

Первой на подножке вагона появилась дочь. Пятнадцатилетняя Даша с радостным визгом повисла у отца на шее. Глухов почувствовал, как у него отлегло от сердца.

— Папа, а где Саттарчик? Почему не пришел? Па-а?

— Дома ваш Сортирчик, успокойся. Готовится к торжественной встрече.

— У-уй, опять! Обзывает…

— Не буду, не буду. Все. По лицу жены, едва взглянув, Глухов сразу понял, что дела обстоят не лучшим образом. Он вздохнул и молча взялся за сумки. Даша куда-то исчезла, но вскоре появилась возле грузовичка.

— Па-а, тут наши девочки из класса. Оказывается, мы вместе ехали. Я с ними, хорошо? Я сама доберусь.

— Доберись. Но не позже восьми вечера.

Дочь упорхнула. Глухов молча наблюдал, как жена Татьяна неловко боком поднялась на подножку и так же боком пристроилась на дерматиновое сиденье. Спросил:

— Что случилось?

— Дома, Ваня, расскажу. Поезжай, — и отвернулась в окно. Но когда грузовичок неторопливо вырулил со стоянки и запрыгал на ухабах, не выдержала — всхлипнула.

— Я боюсь.

Глухов промолчал, чувствуя, что худшие из его опасений, похоже, сбываются. Он приобнял жену свободной рукой за плечи, успокаивая. Дома тоже торопить с рассказом не стал, предоставив событиям идти своим чередом. Сам отправился на кухню варить кофе.

— Госпопи, запах-то! Ты что, не проветриваешь совсем?

— Обыкновенно, псиной, — ухмыльнулся он. Однако форточку на кухне открыл.

Но Татьяна не услышала. С рассеянным видом она села на табурет, сжав узкие, уже загорелые кисти рук между колен. Глухов вдруг подумал, что хотя они с женой прожили в браке почти семнадцать лет, он все же плохо знает ее. Даже не уверен, любит ли она его. Обычно, уступив настояниям, она скучно и монотонно справляла явно постылую ей супружескую обязанность и нередко прерывала в самом разгаре, начав вдруг с увлечением рассказывать, кто и что ей сегодня сказал при встрече, или что ей необходимо купить к завтрашней замечательной кулебяке. Глухов даже фыркнул при этих воспоминаниях. Татьяна шевельнулась на табурете.

— Я боюсь, Ваня, — слабый голосом повторила она.

— Уже слышал. Дальше что?

— Ты… ничего не скрываешь от меня?

— Не понял. Что именно?

— Не знаю. — На некоторое время она замкнулась. И вдруг ее словно прорвало. — Почему они требуют от нас какие-то деньги? Кто они? И сумма… это какая-то фантастика! Откуда у нас такие деньги? Почему именно у нас?

— Погоди. Мы, кажется, достаточно на эту тему говорили. Что тебя не устраивает?

— Не знаю. Я ничего не знаю! — Она уже плакала. — Но это не шутка… Не розыгрыш, как ты утверждал!

— Черт возьми, ты сама только что сказала — это абсурд. Фантастика требовать от нас такую сумму. Надо быть придурком…

— Почему ты отправил нас в Крым?

— Я? Вас?

— Ты испугался, что они исполнят угрозы. Поэтому решил нас с Дашей спрятать у родственника.

— Все с ног на голову! Вспомни, дорогая, напрягись. Подошло время твоего отпуска, так? Ты сама не раз этот разговор начинала — куда бы съездить, хоть ненадолго, отвлечься. Я и предложил. Мне лично было все равно. Но раз уж ты всерьез весь этот розыгрыш восприняла, мы с тобой решили: вы едете к моему двоюродному брату в Крым. Тем более, что Дарья там вообще ни разу не была. Кстати, как он? Чем занимается?

— Работает, — машинально отвечала Татьяна.

— Хм… надо думать.

— Говорит, шабашку нашел, выгодную. Очень довольный.

— Что именно?

— Виллу какому-то тузу строит. С бассейном. Он даже свозил нас на стройку, показывал.

— Вас-то зачем?

Жена не услышала вопрос. Вздохнула.

— Это не розыгрыш. Они… напали на меня.

Глухов поперхнулся и едва не выпустил из рук чашку с остатками кофе. В голове словно лопнула противопехотная мина. Спустя некоторое время хрипло спросил:

— Как это произошло? Где?

— Дикий пляж, помнишь? Сразу за волнорезом, вправо. А дальше бухточка с тенью. Скалы близко подходят. На пляже было многолюдно, мы отправились туда, — Татьяна произносила слова медленно, едва слышным голосом. Голова ее была опущена, и на юбку, на руки падали крупные слезы.

— Кто мы?

— Сева, племянник. Он на год старше Дарьи, длинный. Оба, как пришли, сразу в воду, купаться. Когда я переоделась, они уже заплыли с Дарьей, метров триста от берега. Море блестит, кое-как разглядела две точки. Даже голосов не слышно…

…Татьяна тоже забрела в воду и минуты две-три с наслаждением плескалась, пока не задела рукой медузу, к которым так и не смогла привыкнуть. Выбравшись на берег, расстелила циновку и взялась читать детектив, начатый еще в поезде. Горячее солнце, легкий, ласковый бриз с моря заставили ее смежить глаза, поэтому когда услышала чужие шаги, было уже поздно. Она откинула волосы и хотела повернуть голову, но кто-то грубо наступил ногой прямо ей на шею и вдавил лицом в песок. Кричать она не могла, но почувствовала, что купальника на ней уже нет, его разрезали ножом и сорвали. Она забилась, словно выброшенная на берег рыбина. Еще немного и ей удалось бы освободиться, но в этот момент ее схватили за волосы, рванули вверх и с такой силой снова вдавили лицом в песок, что она потеряла сознание и обмякла…

До Глухова слова жены доходили сквозь красноватый, пульсирующий туман. Он словно получил удар в челюсть. Несмотря на слезы, Татьяна заметила его состояние.

— Наверное, мне не надо было рассказывать тебе. Но я боюсь, что в следующий раз на моем месте окажется Дарья.

Глухов по-прежнему молчал, сцепив зубы. Наконец, дар речи начал к нему возвращаться. Хриплым, лающим голосом спросил:

— Зачем вас туда понесло?

— Ва-ань, откуда же мы… Ты сам сказал, это все розыгрыш. И потом, Крым все-таки.

— Дура! — рявкнул Глухов. — У тебя одно на уме. Забрались в безлюдное место… Голая по сути! Твои две тряпки, величиной с конверт, не в счет. А тут местные подонки… подбирают таких. Тьфу!

На глазах у жены блестели слезы. Она довозилась с застежкой на боку и поднялась с табурета. Цветастая, тонкая юбка скользнула с бедер в ноги. Глухов невольно сглотнул слюну. Коротконогая, развратная Зинаида по сравнению с его Татьяной выглядела жалкой дворняжкой.

Татьяна повернулась к нему правым боком и спустила трусики. На смуглою ягодице сбоку красовался тампон, перехваченный крест-накрест кусками лейкопластыри. Кожа вокруг заметно воспалилась.

— Что это?

— Они ткнули ножом, когда уходили.

— Сколько их было?

— Двое, я думаю.

— Они переговаривались?

— Не знаю… нет. Все молча. Только в самом конце я услышала, кто-то сказал: «Уходим». Одно слово.

— И ничего не видела?

Татьяна молча покачала головой, поправила на себе юбку.

— Они не местные. Они знали, кто я. И знали тебя.

— Меня? — Глухов дернул плечом. — Ну-ка, поясни.

— Ваня, ты, действительно, не понимаешь? Или прикидываешься? — Татьяна смотрела на него с упреком, и он видел, что глаза у нее опять наливаются слезами.

— Отставить слезы! В чем дело, ну?

Слезы хлынули из глаз рекой. Глухов бросился успокаивать. Наконец, она сумела проговорить:

— У тебя шрам, старый. На том же месте. Они, эти двое, твои знакомые… они знали про шрам. Они нарочно меня ткнули ножом, чтобы ты не думал, что это случайность.

— Возможно, ты права, — сдержанно согласился Глухов. — Хотя таких знакомых у моей задницы прибавляется. После каждого банного дня.

— Вань, может, в милицию все-таки? Написать заявление?

Глухов с досадой поморщился.

— Записку читала? Помнишь содержание?

Татьяна слабо кивнула.

— Ты пойми, у легавых свой бардак, дальше некуда. Там сволочь одна осталась и придурки. Как обычно, заволокитят дело и бросят. Вдобавок весь город будет знать, что тебя изнасиловали в Массандре. — Он взглянул на жену, и гордо перехватил колючий спазм. Она казалась совершенно раздавленной свалившейся бедой, и вина за ее жалкую беспомощность лежала на нем. Он порывисто склонился и поцеловал ее в мокрую от слез щеку. — Не бойся. На этот раз я, действительно, вас спрячу. Ни одна собака не сыщет.

— А потом?

— Потом стану разбираться. Сам. Мужики помогут.

Она молча к нему прижалась. Глухов понял, что она почти согласна.

— Ты день-два отдохни с дороги. Я за это время договорюсь.

— Вань, из ведра вынеси. Воняет же. — Она отправилась в спальню, так и не притронувшись к кофе. — Я пойду переодеться.

— Сейчас вынесу, — Глухов приподнял крышку, чтобы убедиться, но ведро было пустым. В этот момент в спальне раздался отчаянный вскрик. Глухову показалось вначале, будто крик донесся с улицы, и он не сразу разобрал, что это голос жены. Метнулся в спальню…

Татьяна с перекошенным от ужаса лицом, бледная, появилась в дверях и мимо него, не глядя, двинулась в ванную, то ли в туалет. Запах вони ударил Глухову в нос, едва он переступил порог. Услышал, как жену в туалете выворачивает наизнанку. Недоумевающим взглядом он обшарил комнату и — невольно отступил. На кровати лежала отрубленная человеческая голова. На него в упор глядели пустые окровавленные глазницы…

Глава 2

Алексей проснулся разом, как от толчка, и сел. Бледный рассвет наполнял комнату, лишая предметы теней. Через форточку сильно сквозило, вздувая парусом шторы. Он нехотя выбрался из постели и босиком прошлепал в прихожую к дребезжащему телефону.

— Валяев. Слушаю.

— Леша, выгляни в окно, — раздался в трубке насмешливый голос Махнева. — Посмотри, дорогой, что там внизу? Возле подъезда?

— Карета, надо полагать?

— Приятно, ей богу, иметь дело с умным человеком. В общем, повязывай галстук и срочно на место происшествия.

В трубке раздались короткие гудки.

Алексей проглотил вчерашний кофе и сошел вниз. Едва хлопнула за ним дверь подъезда, из-за угла вынырнул, кренясь набок, прокурорский «УАЗ» и с визгом осадил у самых ступеней. Алексей отметил про себя, что хотя прокурора Хлыбова давно нет в живых, хлыбовский нахрапистый стиль, даже его манера вождения прочно вошли в обиход работников здешней прокуратуры. Определенно, был в этом человеке некий божественный замысел.

В салоне, кроме водителя, сидел эксперт-криминалист Дьяконов с обиженным на всех и вся видом. Машина рванулась с места и на вираже обоих пассажиров бросило друг на друга.

— Что случилось, Вадим Абрамыч?

— Понятия не имею, — Дьяконов втянул коротко остриженную голову в плечи. — Говорит, сурприз!

— Махнев?

— Все потешается, забавник хренов.

— Нормальная позиция.

— Бог с вами, Алексея Иванович. Это психоз. Способ самозащиты слабого человека. Весьма уязвимого. Уверяю вас, долго не протянет, сдаст позицию.

— Что так?

Дьяконов сокрушенно вздохнул и не ответил.

Машина с асфальта нырнула вправо, в гору. Мелькнула вывеска продовольственного магазина, и они въехали во двор мимо деревянного забора, ограждающего строительную площадку. Из-за кустов с поднятой рукой вышел участковый Суслов. Слегка козырнул.

— Садись, лейтенант, — Алексей толкнул переднюю дверцу. — Проинформируешь.

— Сегодня восемнадцатое? — начал Суслов. — Ночью… время можно уточнить, в дежурную часть поступило устное заявление от гражданки Запольских Веры Ильиничны. Заявительница местная, пенсионерка, проживает по улице Красноармейская, дом 3. Это рядом. Из заявления следует, что ее дочь Глухова Татьяна Васильевна в присутствии мужа Глухова Ивана Андреевича обнаружила у себя в квартире отчлененную человеческую голову. Как голова попала в квартиру, гражданка Запольских объяснить не сумела. Сама она ничего не видела, но со слов дочери знает, что ее и мужа Глухова Ивана Андреевича с помощью угроз шантажировали неизвестные лица. Требуют выплатить крупную сумму денег.

— Сколько?

— Миллион. Заявление Запольских сделала вопреки воле зятя. Глухов будто бы сказал жене, что отчлененную голову необходимо скрыть. Насколько она знает, опять же со слов дочери, неизвестные лица угрожали им расправой в случае, если они обратятся в милицию.

— Голова-то чья?

— Трупа.

Дьяконов фиркнул в своем углу.

— Это понятно. Личность установлена?

— Пока нет.

— К опознанию не предъявляли?

— Головы тоже нет. Пока.

— То есть?

— Глухов ее закопал.

— Понятно. Стало быть, он пошел закапывать, а теща вопреки воле зятя отправилась в милицию? С заявлением? — Дьяконов снова фыркнул.

Алексей посмотрел на него с укоризной.

— Глухов сейчас где?

— Откапывает, — усмехнулся Суслов. — Это в районе гаражей СМУ-7. На свалке.

— Хозяева в квартире есть?

— Нет. Там наши, Суляев с напарником работают.

— Пойти взглянуть, — Алексей выбрался из машины и придержал дверцу.

— Суляев, говоришь? — Дьяконов выставил полную ногу, но вылезать не спешил. — Я тогда на кой нужен там?

Алексей рассмеялся.

— Ладно, коли так. Но уж на свалку, извини, мы тебя сегодня доставим.

Нога убралась.

— Остряки долбаны…

Квартира оказалась точной копией той, где проживал Алексей. Значит, дома принадлежали к одной серии. И замки, он сразу обратил внимание, внешне выглядели одинаково. Алексей нашарил в кармане ключ и попытался вставить. Ключ легко входил в замочную скважину, но провернуть его не удалось. Других запоров, кроме цепочки на косяке, не было. Криминалисты подтвердили:

— Повреждений на замке нет. Дверь открывали ключом.

— Как насчет лоджии?

— Лоджия застеклена. На шпингалетах, на стекле, на переплетах толстый слой пыли.

— Закрыта, что ли?

— Там вообще свалка. Вернее, склад, — вмешался Суслов. — Квартира на самом деле принадлежит другому человеку.

— Выходит, Глуховы — поднаниматели?

— Все трое прописаны у тещи, улица Красноармейская, 3.

— Анатолий Степанович, ключи пусть будут за тобой. Проверь, пожалуйста. В том числе основного квартиросъемщика. Узнай, кто такой? Кто из посторонних мог иметь к ключу доступ? Не терялся ли?

— Проверим.

Обстановка в квартире на миллион явно не тянула. Похоже, Глуховы сидели на чемоданах. Суслов подтвердил догадку: уже два года. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Пол-России, в том числе он, сидят на чемодане. Иногда всю жизнь.

В прихожей, на вешалке, Алексей заметил смотанный поводок с толстым кожаным ошейником, украшенным бляшками. В углу — собачий коврик и миска. Судя по размерам ошейника, собака была крупная. Любопытно, где она находилась в тот момент, когда сюда вошел преступник?

— Из квартиры что-нибудь пропало?

— Еще не выяснили.

— Место работы Глухова?

— Замдиректора в СПТУ номер 13 по учебно-воспитательною работе.

Алексей сразу вспомнил этого человека. Отставной хрипун в чине то ли майора, то ли капитана — так, кажется, он определил его для себя. Наверняка, жертва повальной демобилизации. В таком случае сидение на чемоданах и убогость обстановки вполне объяснимы. Но тогда миллион повисает в воздухе.

— Анатолий Ступанович, ты с нами?

— Да. Приказано дождаться и проводить.

На улице почти рассвело. Появились редкие и вялые, как осенние мухи, прохожие. Один из таких, с трехлитровой банкой в авоське, еще полусонный, ковырял в носу и с лицом идиота беззастенчиво пялил глаза на машину. На нем было выцветшее трико, заправленное в пестрые носки, и некогда лакированные штиблеты. Признак мужественности, еще не опавший после утреннего сна, выпирал под тонкой тканью, словно ручка на боковой дверце «УАЗа».

— А? Каков гусь? — Дьяконов разглядывал типа с нескрываемым удовольствием. — Хар-рош! Целая эпоха. Представь, когда он, такой вот, предстанет перед Господом, а? То-то смеху будет.

— Поехали.

Машина тронулась с места, и «эпоха» с пальцем в носу скрылась за ржавыми кустами акации.

Свалка оказалась за городом, в перелеске, одна из тех стихийных, нижем не узаконенных, которые возникают, как грибы, на окраинах, неподалеку от строящихся объектов. Бытовых отходов здесь было мало. В основном строительный мусор, опил с отходами древесины, кирпичный бой, смятая «мазовская» кабина и прочий разный хлам. «УАЗ» свернул с тракта через широкое поле, изъезженное вдоль и поперек тяжелыми машинами. Весной здесь было что-то посеяно, какая-то кормовая культура. Теперь из-под колес переваливающегося с боку на бок «УАЗа» серыми, грязными клочьями срывалось воронье и носилось в воздухе с многоголосым ором.

— Анатолий Степанович, съезди за понятыми, — попросил Алексей, выходя из машины.

К нему подошел старший в опергруппе сержант Скобов, представился. Потом кивнул на Глухова. Тот сидел на опрокинутом ведре ко всем спиной. Курил.

— Почти час искал. Мне, говорит, она ни к чему. Сами ищите.

— Обидели дядю? — осведомился Алексей, оценив позу.

— Задаю вопрос: где остальное? Ну, туловище? А этот сразу на дыбы. Все, без адвоката не разговариваю. Теперь молчит.

— Пожалуй, я бы тоже обиделся.

Обогнув кучу деревянных отходов, они подошли к вырытой яме. На дне ее, из земли, перемешанной с опилом, торчали края истертого полиэтиленового пакета. Рядом валилась лопата с укороченным черенком. Обычно такие лопаты возят с собой по бездорожью водители легковых автомашин. По знаку сержанта один из оперативников начал осторожно огребать землю вокруг пакета. Углубившись до середины, взял пакет с двух сторон за края и вытянул наружу. Представшее их глазам зрелище напоминало дурной сон. С большим трудом верилось, что подобное зверство могло быть сотворено человеческими руками.

Судя по помаде на губах, остаткам макияжа и проколотым мочкам ушей, голова принадлежала женщине. Достаточно молодой. Голова была обрита наголо — грубо, наспех, с многочисленными глубокими порезами и снятыми лоскутами кожи. Брови тоже были выбриты. Оба глазных яблока вырезаны, многочисленные глубокие порезы имелись на лице, надрезы на веках и в углах глаз. В окровавленных зубах была закушена раздавленная сигарета.

Подошел Суслов с понятыми.

— Будем предъявлять к опознанию?

— В таком виде? Не думаю. Тут живого места нет.

— Значит, на экспертизу?

— Да. Пусть поработают медики. Желательно знать дату смерти. Потом, Анатолий Степанович, вам придется побывать на кладбище. Проверьте, нет ли разрытых могил и обезглавленных женских трупов. Кто был похоронен и когда? Когда разрыли? Если концы сойдутся, три даты нетрудно будет сопоставить.

Алексей заполнил протокол осмотра и дал подписать понятым. Затем подошел к Глухову.

— Здравствуйте, Иван Андреевич.

Тот слегка повернулся и кивнул, молча. Но, похоже, узнал.

— За сержанта я должен принести вам извинения…

— Давайте так, — перебил Глухов. — Никто никому ничего не должен. И без подходов. Вы спрашиваете, я отвечаю. Все.

— А как же адвокат? — Алексей улыбнулся.

— Какой адвокат?

— Сержант сказал, что без адвоката вы разговаривать отказываетесь.

— Шутит казарма. Знает, что мы не в Европе.

— Тогда начнем. Но лучше в машине, там удобнее.

В машине Алексей достал из папки бланк протокола, заполнил анкетную часть и предупредил об ответственности за дачу ложных показаний.

— Иван Андреевич, первый вопрос по существу дела. Почему вы не обратились в милицию, а решили скрыть преступление?

— Чье преступление? Мое?

— Ну, зачем же так сразу?

— Хорошо, давай не сразу. Я, дорогой прокурор, свидетелем убийства не был. Как я мог что-то скрыть?

— По-вашему, это не убийство?

— Все повреждения на голове носят посмертный характер. Я на трупы нагляделся, десятерым гаврикам достанет. — Глухов небрежно кивнул в сторону оперативников. — Голову отрезали у трупа. Но я при этом, уверяю вас, не присутствовал. Не говоря уже об убийстве.

Он говорил резко, насмешливо и смотрел прямо в глаза. Алексей понял, что разговор предстоит длинный и, возможно, безрезультатный.

— Мне, Иван Андреевич, почему-то казалось, мы с вами в этом деле союзники.

— Хреновые из вас союзнички, — отрезал Глухов.

— Это почему?

— Потому что вы видите во мне преступника. Сержант требует показать, где я закопал туловище. Вы пугаете меня ответственностью за дачу ложных показаний. Обвиняете в том, будто я скрыл факт убийства. С союзниками, дорогой прокурор, так не поступают.

— Полно ребячиться, Иван Андреевич, за сержанта я перед вами извинился. Об ответственности за дачу ложных показаний мы обязаны предупредить свидетеля, прежде чем допросить. Такая форма, и вы это знаете. Что касается вашей находки, то вы обязаны были об этом заявить. Вы же скрыли, а теперь становитесь в позу. Зачем?

— Хотите, скажу, какой следующий вопрос вертится у вас на языке? Вот-вот сорвется. Даже удивительно, что вы до сих пор его не задали. Ну, так как?

— Я слушаю.

— Вам, уважаемый прокурор, не терпится выяснить, откуда у меня взялись такие деньги. Аж целый миллион! А может, два? Это при моей-то должностенке, да еще в системе образования. Так?.. Наверняка, тут дело не чисто, думаете вы. И нельзя ли этот миллион, а может два, обратить в доход государства. Преступник думает так же. Он желает слупить с меня миллион. Правда, в свою пользу. И тоже пугает. Но в отличие от вас поступает честнее, не хитрит и не набивается в союзники. Он так и говорит: я собираясь тебя ограбить.

Алексей рассмеялся.

— Ваш ответ, Иван Андреевич, я знаю заранее. Миллиона у вас нет, так?

— Вот именно. И никогда не было.

— Дело в том, — продолжал Алексей, — что на данном историческом отрезке заработать миллион честным путем невозможно. Нет законодательной базы. Любой миллион, тем более два, оказавшись в частных руках, имеют криминальное происхождение. Спекуляция, бандитизм, наркотики, махинации с валютой и тому подобное. Вы меня понимаете. Стало быть, честный человек с миллионом в кармане — абсолютным нонсенс. Поэтому на честный ответ с вашей стороны я и не рассчитывал. Особенно в том случае, если бы миллион у вас, действительно, имелся. А то, что вы скажете, и что в конечном счете сказали, я знал без вас.

Некоторое время оба молчали. Было ясно, что черта под дискуссией подведена. Наконец, Глухов сказал:

— Ладно, прокурор. Хватит воду в ступе толочь. Спрашивай, что надо. И разбегаемся.

— Вопрос тот же самый. Почему вы не обратились к нам сразу?

— Вначале не придал значения, да и сейчас… Хотя далеко зашел гад.

— До этого случая вам угрожали?

— Обещал пришить всех троих. В случае неуплаты. Или в случае, если надумаю обратиться в милицию.

— Вас это остановило?

— Я же сказал: не придавал значения.

— Преступник сообщался с вами письменно? Или по телефону?

— Две записки. Вторая там, в пакете. Он ее к голове на гвоздь приколотил.

Алексей выглянул из машины:

— Вадим Абрамович! Записку нашли?

Через минуту подошел Дьяконов. На руках у него были надеты резиновые перчатки. Подал следователю перемазанную, в подозрительных пятнах четвертушку бумаги. Пояснил.

— В пакете валялась, на дне.

На четвертушке крупными печатными буквами, вероятно, шариковой ручкой было написано:

ИВАН ЭТО ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ У ТЕБЯ ОСТАЛОСЬ ТРИ ДНИ НА ОЧЕРЕДИ ТВОЙ ДОЧ

Без знаков препинания и прописных букв, с ошибками. Но неграмотный текст вполне мог оказаться имитацией.

— Что-то еще?

Дьяконов с сомнением пожал плечами.

— На срезе шеи налипли частицы какого-то вещества. Надо сделать смыв. И тоже на экспертизу. Кстати, — он просунул голову в машину к Глухову. — У вас дома дырокол имеется?

— Чего нет, того нет.

— Угу. Кусочки бумаги на шее — от дырокола.

— Бумага та же? — Алексей ткнул пальцем в записку.

— Трудно сказать. Хотя дырокол, как будто, с изъяном. С индивидуальными признаками, пригодными для идентификации.

Переговорив с Дьяконовым, Алексей снова обернулся к Глухову. Тот молчал, глядя отсутствующими глазами в окно. Он настолько ушел в свои мысли, что Алексею пришлось дважды повторить свой вопрос.

— Первая записка?.. Валяется где-то, в столе. Небось, ваши орлы уже нашарили.

— Конверт сохранился?

— Лежала в почтовом ящике. Без конверта.

— Что в записке?

— Как я должен отдать миллион. — Глухов усмехнулся.

— Ну-ка, ну-ка?

— Я должен повесить в окне, на кухне, красную тряпку. Знак. И ждать дальнейших указаний.

— А вы повесьте.

— Поздно, прокурор! Теперь ваши дознаватели бегают по подъездам и каждого спрашивают: вы тут не видели на днях подозрительного гражданина? Он зашел в девяносто вторую квартиру к Глухову. Под мышкой держал отрезанную голову. Вон… взгляни.

Он кивнул в сторону дороги, через поле. Там, на обочине, собралась кучка людей. В одном из них Алексей разглядел понятого, дежурного вахтера из соседних гаражей. Тот что-то говорил и часто тыкал рукой в сторону милицейских машин возле свалки, на одной из которых безмолвно вращалась синяя мигалка.

— Да, реклама солидная, — согласился Алексея.

— И миллион жалко отдавать, — мрачно съязвил Глухов.

— Иван Андреевич, поскольку миллиона у вас нет и не было, то шантажировать вас не имеет никакого смысла. Однако вам угрожают, в том числе действием. У вас есть соображений на этот счет? Скажем, друзья-хохмачи? Враги? Или знакомые психи? Обиженная и оскорбленная женщине?

— Женщина… ха! — Глухов рассмеялся, хрипло, надреснуто.

— Напрасно недооцениваете, — Алексей пожал плечами. — Недавно допрашивал, из совхоза «Северный» обвиняемая. Пришла баба домой после вечерней дойки. Вхожу, говорит, во двор и слышу — на сеновале хихикают. У меня, говорит, сердце от злости зашлось, насилу на ногах устояла. Походила по двору, будто ничего не знаю, а потом — к лестнице на сеновал. Вытащила из угла ржавую борону. И зубьями вверх опрокинула. Сама ушла в магазин. Когда вернулась, во дворе толпа народу собралась. Мужа с одной конторской дамой с зубьев снимают. Он первый впотьмах на борону спрыгнул и закричал. Любовница перепугалась, хотела убежать. И тоже на зубья спрыгнула. Нога насквозь у обоих. Жаль, говорит, соседи помешали, я бы топором посекла их тут же, на бороне.

— Вы с «олигофренами», кажется, имели дело? — перебил Глухов.

— Учащийся контингент?

— Они самые. Единственный способ привести эту публику в чувство — поголовная кастрация. Все остальное пустая трата времени.

— У вас есть основания кого-то подозревать?

— Два разбойных нападения, не считая мелочей. Это как? Основание?

— Лично на вас?

— Главным образом.

— Значит, на других из вашего коллектива тоже нападали? В двух словах — об обстоятельствах?

— Какие там обстоятельства! Первый раз напали возле подъезда. Похоже, поджидали. Человека три или четыре, темно было. Лиц тем более не разглядел. Но просчитались ребятки. Им бы по куску арматуры взять, а они… В общем, не получилось. Я и сам люблю помахаться. Ей богу, даже удовольствие подучил.

— Понятно, и когда это произошло?

— Сейчас скажу. Сегодня восемнадцатое? В конце прошлого месяца дело было, двадцать третьего. Ровно неделю спустя — второй случай. Мы с Охорзиным возвращались.

«Это который Киряй Киряич», — вспомнил Алексей из показаний эспэтэушников.

— Тоже ввечеру было. Идем не спеша, разговариваем. Вдруг мимо носа кирпич… вернее, половина. Это на улице Шмидта произошло, возле новостройки. Судя по траектории, кирпич саданули из окна. Сверху-вниз.

— Квартиры проверили?

— Да. Но Охорзин со мной не пошел. Даже у подъезда отказался стоять. Короче, «олигофрены» смылись, пока я из подъезда в подъезд по этажам бегал. Правда, лежбище нашел. В углу матрас, бутылки под ногами катаются. И табаком воняет… не выветрилось еще. Мочиться и срать ходили в соседнюю комнату.

— По времени последовательность вроде просматривается. Но этого маловато, как вы думаете?

— Чего маловато?

— Маловато, если мы хотим увязать шантаж с этими двумя эпизодами, разнопорядковые вещи.

— А миллион?! — рявкнул Глухов. — Дурацкая цифра! Предел мечтаний подрастающего идиота. Насмотрятся телерадиобредятины, и с ножом на большую дорогу.

— Убедительно, но, увы, не факт.

— Голова смущает? Изуродовали?

— Голова тоже. Смущает способ доставки ее на дом.

— Ерунда, — отмахнулся Глухов. — Если ключ изготовить, в два счета сообразят. У меня самого два ключа… вот они, а я почти все кабинеты в училище ими запираю. Универсальные. У «олигофренов», кстати, отобрал.

— И когда, вы полагаете, голову пронесли?

— Позавчера. Меня сутки не было дома. Надеюсь, алиби не придется доказывать?

Алексей кивнул.

— Когда утром позавчера уходил, головы не было.

— А собака?

— Собака у тещи пропадала. А вчера с утра и до полудня, до нашего прихода, караулила квартиру. Не выпускал.

— Супруга с дочерью были, кажется, в отъезде?

— Были.

— Ну, хорошо. — Алексей дал подписать протокол и захлопнул папку. — В ближайшие день-два вы мне понадобитесь. Где вас удобнее найти?

— По рабочему телефону. Если куда-то уйду, Зинаида доложит.

— Иван Андреевич, если не возражаете, еще вопрос. Не для протокола. Вы, как я понял, года три не дослужили?

— Верно. Три года. Теперь таким, как я, досрочникам, пенсию начисляют со дня увольнения в запас.

— Сами подали?

— Сам! Ввиду полной и окончательной победы! — Глухов вдруг хохотнул и крепко ударил себя кулаком по колену. — Военно-промышленный комплекс, дорогой прокурор, наголову разгромил собственную страну. Ни одна чужая армия такого разору нанести не способна.

Он выбрался из машины.

— Бывай, прокурор, — и двинулся через поле в сторону тракта.

Глава 3

Когда Алексей вошел в кабинет начальника РОВД, подполковник Савиных и его заместитель, словно по команде, обратили в его сторону любопытные, прощупывающие взгляды. Он понял, что о возможном назначении его на должность прокурора района этим людям вполне известно, хотя решение с ними никто не согласовывал. В лучшем случае поставили в известность. Сейчас оба терялось в тревожых догадках, поскольку причины подобного назначения представлялись им абсолютно невразумительными.

Внимание начальства было столь явным, что остальные присутствующие тоже начали оборачиваться в его сторону. Сидящий у окна Крук, следователь облпрокуратуры по особо важным делам, со скрипом развернулся на стуле и уставился на вошедшего сонными, неподвижными глазами. Желая снять грозящую стать неловкой паузу, Алексей взглянул на часы.

— Я опоздал?

— Начнем, пожалуй, — не отвечая прямо на вопрос, буркнул подполковник. Перевел взгляд на дверь. — Кто там в коридоре? Пусть заходят.

Оперуполномоченный Ибрагимов бесшумно скользнул в коридор.

— Итак, слово за вами, Евгений Генрихович. Прошу.

Крук шевельнулся, давая понять, что слышит, но продолжал пребывать в полудремотном состоянии. Наконец, когда все расселись, он заговорил, медленно роняя слова:

— К великому моему сожалению, оба раза я не участвовал в осмотре места происшествия. Ни в случае убийства следователя прокуратуры Шуляка, полгода тому назад. Ни в случае убийства Вениамина Гавриловича Хлыбова, вашего районного прокурора. К великому моему сожалению, дело Шуляка попало ко мне из третьих рук, что, сами понимаете, не способствует успеху расследования. Кроме того, у меня масса претензий по методам ведения следственной и оперативно-розыскной работы, как в том, так и в другом случае. Что я имею в виду? Прежде всего поражает непрофессионализм. Вопиющий.

— Следователи ваши. Из областной прокуратуры, — вставил полковник Савиных, перебирая лежащие на столе бумаги.

— Знакомясь с материалами дела, я понял так, что к приезду следственной группы место происшествия оцеплено не было. Болтались случайные люди. Не приняты необходимые меры по сохранению и фиксации следов преступления. Первоначальное положение трупов неизвестно. Найдено множество отпечатков, не имеющих отношения к делу. И так далее. В результате, картина получилась искаженной.

— Беспрецедентный случай в нашей практике, — развел руками замначальника Шутов, грузный мужчина с хриплым, надсаженным голосом. — Естественно, паника. Самые крутые меры. Переборщили, словом.

— В случае с Хлыбовым прецедент имелся. Однако все повторилось, до мелочей.

Крук помолчал и, не дождавшись возражений, продолжал разворачивать перед членами оперативно-следственной группы общую невеселую картину. Алексей слушал с возрастающим интересом, хотя все так называемые претензии знал наперед до последнего слова. По редким, настороженным взглядам вокруг он видел, что остальные члены группы испытывают те же чувства, что и он. Доверия здесь никто ни к кому не питал, тем более к словам. То, что Крук называл «непрофессионализмом», на самом деле было сработано достаточно профессионально под непрофессионализм. Сейчас на его глазах в номенклатурно-бюрократических играх начинался новый этап. Начальство, пусть нехотя, сквозь зубы, но признает допущенные в ходе следствий «ошибки и просчеты». Следующим шагом будут намечены неотложные меры по их исправлению на основе «глубокого анализа». Все это протоколируется и будет подшито с единственном и абсолютно шкурной целью — обезопасить себя на будущее, если, не приведи господи, когда-нибудь придется держать ответ.

Новый этап может означать одно: следствие по делу окончательно загнано в тупик. Все настолько безнадежно, что любые мероприятия при любой глубине анализа с привлечением следственных работников самой высокой квалификации ни к чему не приведут. Начальство в этом, кажется, уверилось, поэтому не исключено, что для следственной работы будет предоставлена необходимая свобода действий.

Особый интерес у Алексея вызвала фигура самого Крука, который лишь на днях принял к своему производству дело Хлыбова и, похоже, намеревался объединить оба дела в одно. По прежней своей работе в Первомайской районной прокуратуре ему не раз приходилось встречаться с Круком. Похоже, именно ему выпала роль следственного работника самой высокой квалификации, который, возглавляя группу, своими умными, по-немецки скрупулезными действиями при полной и всесторонней поддержке местных органов дознания блестяще докажет в конце концов полную безнадежность этих дел, ибо все возможное и даже невозможное будет сделано. В результате, «непрофессиональные» действия заинтересованных лиц на начальном этапе расследования окажутся полностью реабилитированы и, возможно, забыты.

Любопытно, знает ли Крук о назначенной ему роли? Или «его играют» втемную?

Атмосфера подозрительности и безнадежности особенно сгустилась, когда следственные и оперативные работники по настоянию Крука один за другим стали отчитываться за отработку закрепленных за ними в ходе официального расследования версий. Крук, помимо отчета, предлагал каждому внести собственные предложения или сделать выводы из проделанной ранее работы; двум следователям из соседнего района учинил настоящий допрос, подняв их на ноги, как школьников. Видно было, что Крук таким способом хотел переломить прежнее исполнительское, равнодушное отношение к делу. Но его расчет задеть самолюбия, оскорбить, быть может вызвать огонь на себя и заставить высказать обиды, чтобы в конечном счете извлечь из заварухи рациональное зерно, успеха не имел. Самолюбия были давно растоптаны, обиды всерьез никто не принимал, даже напротив: такого рода накачки и разгоны были привычны и почитались за должное. Поэтому стена недоверия вместо того, чтобы рухнуть, продолжала расти.

Было бы лучше, подумал Алексей, если бы Крук явился на оперативку со свежей, неординарной идеей. Тогда он без труда втянул бы присутствующих в обсуждение и тем самым заставил людей откровенно высказаться. Скорее всего, такой идеи у Крука не было.

Некоторую разрядку внес своим выступлением оперуполномоченный Ибрагимов. В очередной раз не добившись результата, Крук остановил взгляд полусонных глаз на смуглом, непроницаемом лице уполномоченного.

— Рафик Хамматович, вы имеете что-то добавить к словам коллеги?

Ибрагимов поднялся.

— Прошу вас.

— Давайте попробуем исходить из характера потерпевшего Хлыбова. Это человек крайне самолюбивый, свои обиды он никому никогда не прощал. Здесь многие с ним работали, думаю мои слова подтвердят. Предположим, Хлыбов вдруг узнал, чем занималась его жена наедине с потерпевшим Шуляком. Какие могли быть последствия, нетрудно догадаться. Если кто-то все же сомневается, вспомните загадочную смерть первого мужа Хлыбовой, который оказался у него поперек дороги.

При обыске у Анны Хлыбовой был изъят ключ от квартиры потерпевшего Шуляка. Что если этот ключ на короткое время попал в руки Хлыбова, и он им воспользовался?

Крук криво усмехнулся.

— По-вашему, заполучив ключ, Хлыбов зарезал любовника жены? Потом угрызения совести заставили его покончить жизнь самоубийством?

— Ударом ножа в спину, — послышалась мрачная реплика. Ибрагимов выставил ладонь.

— Мы все хорошо знаем, что потерпевший Шуляк и жена Хлыбова относились к возникшему у них чувству серьезно. Зато семейные отношения Хлыбова с супругой день ото дня ухудшались и часто заканчивались скандалом или запоями. Поэтому не исключено, что во время скандала в состоянии опьянения или аффекта Хлыбова схватилась за нож и нанесла тот роковой удар. Другой вариант: потерпевший Хлыбов сам спровоцировал удар ножом, когда однажды рассказал ей, как он расправился с любовником, наверняка зная, что доказать на него она не сумеет. Наконец, Хлыбова могла знать сама или подозревать мужа в смерти любовника. Долгое время она вынашивала свой замысел мести, это в какой-то степени объясняет характер нанесенного удара. Сзади в спину. То есть, способом, которым был убит Шуляк.

— У вас имеются доказательства?

— Я изложил свою версию.

Крук пожал плечами.

— Выходит, от фонаря?

— Вы прекрасно знаете, Евгений Генрихович, каким ножом был убит потерпевший Хлыбов. Коли бы преступник был кто-то другой, я не думаю, чтобы он пошел убивать в расчете, что найдет орудие преступления по месту жительства своей будущей жертвы. И последнее. Не слишком ли доверчиво опытный розыскник, прокурор района подставлял свою спину возможному убийце? Или убийца находился у него вне подозрений, что маловероятно, или убийцей являлась его собственная супруга.

— Разрешите мне, — подал голос исполняющий обязанности районного прокурора Сапожников.

— Прошу, Семен Саввович.

— С покойным Вениамином Гавриловичем бок о бок я проработал около пятнадцати лет и достаточно хорошо его знал. Так вот, прошу принять к сведению: до женитьбы Хлыбов запоями не страдал. Выпивал, это случалось, но как все нормальные люди. Не более. И еще момент. До женитьбы около двух лет Хлыбов втайне от первого мужа крутил с чужой женой что называется преступную любовь. После женитьбы, не прошло и двух лет, преступную любовь втайне от Хлыбова начал крутить с его женой Шуляк.

— В итоге, мы имеем три трупа, — просипел Шутов.

Сапожников поморщился от подобной категоричности, однако опровергать не стал.

— Во всяком случае, закономерность просматривается.

Алексею сделалось не по себе. Предложенная версия своей простотой и наивностью напоминала кувалду и была столь же сокрушительно. Беспрецедентная резня в районною прокуратуре исчерпывалась таким образом обычной любовною интрижкой и обрубала все концы. Бедная Анна!

После непродолжительного молчания Крук остановил полусонный взгляд вновь на Ибрагимове.

— Рафик Хамматович, дело за малым. Вам осталось объяснить, каким образом Анна Хлыбова умудрялась оказаться дома в то самое время, когда она сидела в гостях? У подруги, кажется? На этот счет у вас тоже имеются соображения?

— Имеются, — невозмутимо подтвердил оперуполномоченный. — Если помните, в тот роковой вечер подозреваемая Хлыбова находилась в состоянии сильного алкогольного опьянения.

— Не только Хлыбова, — перебил Шутов. — Они затем и собирались у этой… подруги.

— Это так, — подтвердил Ибрагимов. — Но вначале они занимались сеансами спиритизма. Крутили тарелочки и вызывали духов. После очередного сеанса Хлыбова почувствовала недомогание и ушла в спальню. Хозяйка проводила ее и тут же вернулась к столу. Сколько прошло времени с момента ухода и до момента появления подозреваемой, остальные гости, занятые вызыванием духов, сказать не могли. От десять минут до получаса, такой разброс мнений. Я специально еще раз уточнил. Теперь… Дом частный, окно спальни легко открывается и выходит в сад. Давайте на минуту допустим, что подозреваемая неожиданно решила вернуться домой и, чтобы не мешать сеансу, выбралась через окно. Я проверил хронометраж, получается десять-двенадцать минут быстрой ходьбы. Обратно после случившегося под влиянием сильного душевного волнения подозреваемая могла добежать за пять-семь минут. И лечь в постель. В том виде, как ее застала впоследствии хозяйка. Таким образом, — подытожил Ибрагимов, — алиби подозреваемой представляется весьма сомнительным.

Крук молчал. Подполковник Савиных сосредоточенно крутил в руках красно-синий карандаш и тоже не спешил с заключительным вердиктом.

Следует отдать Ибрагимову должное, его версия удачно разрешала многие запутанные и противоречивые моменты. При умело подобранном доказательственном материале местные правоохранительные органы в перспективе могли свалить с плеч сразу несколько дел из разряда безнадежнх, связанных с тяжкими преступлениями. Это становилось опасно. Еще несколько минут подобной болтовни, и ни один аргумент в пользу Анны не станут даже слушать.

Алексей попросил слова.

— Насколько я понял, Рафик Хамматович пока не имеет ни одного проверенного факта, который мог бы его версию подтвердить. Поэтому нам не следует на уровне догадок и сомнительных предположений выносить Анне Хлыбовой окончательные оценки.

— Какие оценки? Вы о чем? — не понял Шутов.

— Пожалуйста, могу повторить. Низкий морально-нравственный облик подозреваемой, — Алексей интонацией выделил слово «подозреваемая» и подождал, пока смысл сказанного вполне дойдет до присутствующих. — Пристрастие к употреблению алкоголя. Вплоть до запоев. Преступная любовь. Хотелось бы знать, уважаемый Семен Саввович, на какую статью в Уголовном кодексе вы ссылаетесь, оценивая это деяние как преступное? В итоге, мы с вами договорились до того, что готовы повесить на подозреваемую ни много ни мало — целых три трупа.

— А что? Три трупа вокруг одной дамы — не факт?

Подполковник Савиных постучал карандашом в стол, пресекая начинающиеся разговоры. Затем с ворчливой нотой в голосе заметил:

— Критиковать чужие версии мы умеем неплохо. Вероятно, Алексей Иванович, у вас есть своя, более взвешенная?

— В состав оперативной группы меня включили вчера. По настоянию Евгения Генриховича Крука, вы это знаете. Поэтому с материалами дела я знаком поверхностно.

Подполковник откинулся на спинку кресла и сделал глубоко разочарованное лицо. Дескать, о чем вообще можно говорить с человеком, который не владеет материалом.

— У вас все, Алексей Иванович?

— Не совсем. Ради пользы дела я могу предложить вниманию группы версию Игоря Бортникова.

— Не нужно! — отрезал Савиных. — Все соображения Бортникова в материалах дела имеются. Советую ознакомиться, молодой человек. И побыстрее.

По его налитому свинцом, отчужденному взгляду Алексей понял, что слова не получит, если немедленно, сию минуту не выложит крупный козырь. Чтобы ударило по мозгам.

— Кстати, накануне отъезда следователь Бортников в моем присутствии предсказал районному прокурору Хлыбову смерть.

Он произнес фразу спокойным, без выражения голосом, но у старого лицедея, несмотря на известную выдержку, отвалилась челюсть.

— Разумеется, лучше узнать все от самого Бортникова. Еще лучше включить его в состав следственной группы.

— Игорь переходит в коммерческую структуру, — заметил Крук.

— Я знаю. Но в помощи он не откажет, особенно если гарантировать ему определенную свободу действий.

— Это каким же образом Бортников предсказал смерть Хлыбову? Что за чушь? — Савиных хотя и заглотил наживку, но глядел с подозрением.

— Каким образом, знает только он сам. А произошло это при следующих обстоятельствах. В ночь перед отъездом я зашел к Бортникову в номер гостиницы. Мы переговорили, и он собрался уходить, когда в номере появился Хлыбов. Между собой они находились в неприязненных отношениях, и разговаривать с ним Бортников не захотел. Стоя в дверях, одетый, он сказал Хлыбову, что тот по сути уже покойник. «У тебя, Хлыбов, времени осталось — выкурить последнюю трубку и успеть проститься с женой», — его дословная фраза. На следующий день, вы знаете, Хлыбова нашли мертвым.

Рассказанный эпизод произвел эффект разорвавшейся бомбы. Даже Крук утратил обычное сонное оцепенение и слегка подался вперед.

— Выходят, Бортников знал, кто убийца?

— Предполагал, вы хотите сказать? Не думаю. Скорее всего он хорошо просчитал обстоятельства и вывел систему координат. Смерть Хлыбова, я полагаю, вписывалась в эту систему с точностью до минут.

В данном случае Алексей блефовал, но разыгрывать парапсихологические пассажи перед подобной аудиторией сейчас было бы неразумно.

— Знал и не предотвратил, — буркнул подполковник, буровя следователя глазами.

— Он предупредил Хлыбова. Имеющий уши да услышит.

— Вы знакомы с его системой? — осведомился Крук, уводя разговор от опасного направления.

— В общих чертах. Я бы назвал это методом исключений.

— Продолжайте.

— Прежде всего Бортников поднял все дела, которые Шуляк вел в течение года. И тщательно проанализировал. Одно из дел о крупных хищениях в совхозе «Северный» он изложил в качестве примера. От пересказа я сейчас воздержусь, отмечу только результат. Совхоз разворован дотла, по сути его больше не существует. Кстати, Шуляк составил два любопытных списка: список обескровленных совхозных объектов, с одной стороны, с другой, список левых объектов, на которых работали шабашники, используя совхозные стройматериалы, технику, а также деньги, вырученные от продажи неучтенной сельхозпродукции. Вот этот второй список с именами так называемых владельцев после смерти Шуляка таинственным образом исчез. Исчезли подобные списки по другом делам, а вместе с ними многие документы, имеющие доказательственное значение. Но, как вы понимаете, Шуляк работал не в одиночку. Одновременно была задействована масса людей, назначались экспертизы, финансовые проверки, живы и здравствуют многочисленные свидетели. Короче, за непродолжительный срок Бортников сумел многое восстановить из утраченного. Картина привела его в шок. Во время нашей последней встречи он выразился коротко:

— У власти воры. Практически у Шуляка не было ни одного шанса выжить.

Напомню, что во время осмотра квартиры Шуляка, когда его впервые обнаружили мертвым, неизвестно откуда на голову следственной группы свалился генерал-майор милиции Свешников. Господин Свешников, как выяснилось, проживает и благоденствует в Москве. Но именно он один из организаторов официального расследования. Его имя, кстати, тоже числится в списке, который удалось восстановить Бортникову.

— Бред! — рявкнул подполковник с плохо скрытой угрозой в голосе. — Бред сивой кобылы, господин начинающий!

— Заговорила вохра лагерная, — пробормотал кто-то у Алексея за спиной.

— Не стоит так волноваться, Василий Васильевич. Вас ни в одном из списков нет. Но ваше понятное чувство долга, привычку военного человека подчиняться распоряжениям сверху, наконец ваше личное мужество используют иногда не лучшим образом.

Алексей выдержал налитый кровью, свирепый взгляд подполковника.

— Мне продолжать?

— Василь Васильич? — Крук вопросительно вскинул бровь, повернувшись к подполковнику. Савиных явно колебался. Однако прекратить разговор лично для него означало признание собственной вины. Он махнул рукой.

— С убийством Шуляка, а затем Хлыбова господа свешниковы поторопились, — продолжал Алексей. — Сейчас все без разбору хозяйственные преступления именуются бизнесом. Крупные хищения социалистической собственности — приватизацией. Но убийство, пусть даже в интересах бизнеса, пока квалифицируется как тяжкое преступление.

— Давайте ближе к делу, — буркнул Шутов.

— Так вот, о методе исключений. Бортников сопоставил восстановленные списки и обнаружил: если одни имена встречаются раз, от силы два, и достаточно случайно, то другие сквозят по всем спискам. Вместе они составляют устойчивую преступную группу с наработанными, криминальными связями.

Убийство Хлыбова, спустя полгода после убийства Шуляка, позволяет еще раз сократить список подозреваемых. Каким образом? Рафик Хамматович верно заметил: опытный в прошлом розыскник, прокурор района безбоязненно подставил преступнику спину. Вероятно, он не подозревал его истинных намерений. Кроме того, преступник был вхож в дом Хлыбова на правах старого знакомого. Если кто-то сомневается, вспомните: часто ли, пусть даже по долгу службы, Хлыбов принимал у себя дома посторонних? Тем более, когда у него наступали запои. Это обстоятельство ввиду служебного положения тщательно скрывалось. Отключался даже телефон. Но преступник хорошо знал, что Анны Хлыбовой дома нет. То есть, опять же был в курсе семейных событий. Я думаю, с помощью Хлыбовой мы сможем установить круг лиц, которые были вхожи в дом, несмотря на замкнутый образ жизни потерпевшего.

Надеюсь, здесь не надо доказывать, что оба убийства совершены одним и тем же лицом. Удар хорошо поставлен. Он был нанесен Хлыбову сквозь спинку плетеного кресла с сокрушительной силой. Рукоять ножа вдавилась в тело вместе с элементами плетения и оставила на коже отчетливый след. В обоих случаях он пришелся в область сердца с точностью до квадратного сантиметра. Среди подозреваемых, мне кажется, следует поискать человека, проходившего службу в ОМОНе, в ВДВ, в войсках специального назначения, в горячих точках. Это еще раз поможет сузить круг.

Алексей замолчал.

— Вы не допускаете, что оба убийства могут быть заказные?

— Допускаю.

Глава 4

Обед в кафе «Лакомка» оказался на редкость отвратительным. Красно-синий борщ из гнилых овощах, недоваренный, есть было невозможно. Алексей отставил тарелку в сторону. На второе за отсутствием выбора пришлось взять котлету с перловой кашей и подливкой. Перловая каша была сварена на воде, котлета слеплена из перловой каши, сваренной на воде с хлебом, а от подливы пахло больницей и помоями. При таких тошнотворных обедах администрации следовало бы на выходе завести ящик с гигиеническими пакетами для пострадавших. А вообще, по данному факту вполне можно было возбуждать уголовное дело, квалифицируя его как сознательную попытку массового отравления.

— Не любите вы нас, девушки, — невесело пошутил Алексей, возвращаясь к стойке за своим чаем, который, судя по цвету, заваривали неделю назад.

— А за что вас любить? — огрызнулась плотная молодуха в высоком кокошнике, едва скосив на него накрашенные глаза.

— И в самом деле, — согласился он.

Продолжать разговор молодуха не пожелала. Тяжело покачивая бедрами, она двинулась от стойки вглубь кухни и плюхнулась там на стул между плитой и хлеборезкой.

После кафе Алексеи заглянул к себе в канцелярию. Людмила Васильевна хорошела день ото дня, и эту заслугу Алексей скромно приписывал себе, опасаясь, однако, что однажды она похорошеет настолько, что, как порядочный человек он просто обязан будет на ней жениться. И не дай бог, ему жениться где-то на стороне. Он даже боялся представить, с какими глазами явится однажды сюда, в канцелярию, будучи женатым на другой. Наверное, после этого с ним будут разговаривать точь-в-точь, как та молодуха из кафе «Лакомка».

— Для меня что-нибудь есть?

— Две телефонограммы. Справка. Одно заключение, — мягким, неуловимо грациозным жестом она передала ему бумаги, и ее пальцы невзначай коснулись его руки. Но недавний обед, с которым молодой организм яростно сражался за выживание, помешал ему в полной мере оценить всю прелесть момента. Не уловив ответного движения, сдержанным тоном она добавила:

— Вас ждал Сапожников. Просил зайти, когда вернетесь.

— Почему ждал?

— Он будет через два часа.

— Угу.

С этим глупым «угу» Алексей отправился к себе в кабинет, испытывая нечто вроде угрызений совести. Это показалось ему нехорошим симптомом, поскольку его совесть была кристально чиста. В кабинете Алексей сел на стул и, после некоторых раздумий, пришел к выводу: если он хочет иметь чистую совесть и не испытывать угрызений, ему следует купить цветы, бутылку шампанского и вступить с Людмилой Васильевной в ни во что не обязывающие отношения. Пока не обязывающие. А вообще, если у человека есть совесть, то у него часто нет выхода.

Он вздохнул и взялся за поступившие на его имя бумаги.

Районная прокуратура

Валяеву

СПРАВКА

1. По Вашему поручению мной проверены все захоронения трехнедельном давности на городском кладбище. Разрытых могил и расчлененных женских трупов не обнаружено. Проверка проведена с привлечением обслуживающего персонала и администрации.

2. Основной квартиросъемщик Самоуков Г.Г., сдавший квартиру в поднаем Глухову И.А., в настоящее время проживают в п. Нефтеюганск Ханты-Мансийского национального округа. Свой ключ от квартиры оставил сестре Самоуковой А.Г. по адресу… Ключ по моей просьбе Самоукова А.Г. показала, а также сообщила, что ключ не пропадал, и она никому его не передавала.

Участковый инспектор

Суслов

Обе телефонограммы и заключение к делу о вымогательстве отношения не имели. Алексей отложил их в сторону. Затем поставил перед собой пишущую машинку и начал печатать.

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

о возбуждении уголовного дела и принятии к своему производству.

16 июля 1990 года старший следователь прокуратуры Н-го района, юрист 3-го класса Валяев ознакомился с заявлением гр-ки Запольских В.И. по факту вымогательства крупной суммы денег у дочери Глуховой Т.В. и зятя Глухова И.А. неизвестными лицами с применением угроз. В результате, 16 июля в квартиру Глуховых вымогателями была подброшена отчлененная человеческая голова. Принимая во внимание, что по этому делу в силу ст. 108 УПК требуется производство предварительного следствия, постановил:

1. Возбудить уголовное дело о вымогательстве, а также убийстве по признакам преступления, предусмотренным ст. ст. 148, 102 УК РСФСР.

2. Дело принять к своему производству.

3. Копию настоящего постановления направить прокурору Н-го района.

Стар. следователь, юрист 3-го класса

Валяев

В адрес ЭКО УВД Алексей отпечатал постановления о назначении физико-химической экспертизы для определения микрочастиц вещества, обнаруженных на шее потерпевшей по месту отчленения. На экспертизу направлялись также частицы бумаги, выбитые дыроколом, для определения ее вида и сферы использования и образцы бумаги, на которых в адрес Глуховых были написаны две угрожающие записки.

Затем через УВД области он отправил запрос в городские и районные отделы внутренних дел с требованием сообщить о зарегистрированных женских трупах с признаками насильственной смерти, расчленениях.

Еще около получаса Алексей формулировал вопросы, которые собирался поставить на разрешение судмедэксперту Голдобиной. Он делал это скрупулезно и не раз перемарывал, чтобы избежать мелочных придирок вплоть до пропущенных в спешке знаков препинания, которые Голдобина, вероятно, не снимая резиновых перчаток, проставляла в его бумагах жирным черным фломастером. С известных пор эта крутая дама начала презирать его за глупые разговоры о разгуливающих по ночам мертвецах, еще пуще — за обещанный допрос в присутствии свидетелей, который не состоялся. А не состоялся он потому, разумеется, что предмета для разговора, по мнению Голдобиной, попросту не существовало.

И все же, если его разговоры такие глупые, а фантазии такие невыносимо дурацкие, то это скорее повод для смеха, и только. Чтобы длительное время испытывать к дураку презрение, близкое к ненависти, и не лениться при этом устраивать мелочные придирки нужно иметь более веские основания.

Алексей представил на мгновение, что сделает с его трупом паталогоанатом Голдобина, если когда-нибудь он попадет к ней на стол… Брр!

Алексей передернул плечами и повернул голову. В дверях с сигаретой в руке стоял Вася… Василий Степанович, в своем обычном сером костюме с галстуком и сквозь дым молча за ним наблюдал.

— Чего тебе, Вася? — помолчав, спросил Алексей проникновенно ласковым голосом. Таким голосом, по его понятиям, обращались к юродивым выходящие из церковных дверей после службы богатые прихожане. Вася, как ни странно, обращение понял.

— Так, — односложно ответил он. — Посмотреть.

— На что смотреть, помилуй?

— На героя, — отвечал Вася. И со значением добавил. — На живого героя.

Алексей рассмеялся.

— Ты знаешь, — признался он, — как раз сейчас я представил себе, что я — труп. И лежу я на столе у Голдобиной, уже вспоротый. От сих до сих… Запустила она в меня обе руки и говорит: «Вот видишь, голубчик? А ты боялся.» Потом показала красной рукой на другой стол и засмеялась. «Зато Васенька у нас ничего не боится. Правда, Вася?» Но ты почему-то ей не ответил.

Вася окутался дымом.

— Почему?

— Не знаю. Наверное, задумался. Надолго.

Алексей щелкнул несколько раз пальцем по кнопкам пишущей машинки и снова повернулся к дверям. Но Васи там уже не было, и очередная порция черного юмора осталась невостребованной. Вместо него в комнату сквозь тающий слоями дым вплывала Людмила Васильевна. Было видно, что юбка на ней сегодня сантиметров на двадцать короче обычного и явно на грани риска. Выглядела она ослепительно. Алексей чуть дольше приличного задержал взгляд на круглых с очаровательными ямочками коленях.

— У вас замечательно красивые ноги! — с наивно-простодушным видом громко восхитился он. И даже покачал головой. — Особенно левая.

— Спасибо! — фыркнула Людмила Васильевна и круто развернулась, как на подиуме. — Вас просит к себе Сапожников.

Она обиженно двинулась к выходу, не забывая однако демонстрировать ноги. Между прочим, для вызовов удобнее пользоваться внутренней связью. Хотя это выглядит не столь эффектно. С этой мыслью он вошел следом в приемную и демонстративно скосил глаза под стол.

— Удивительно красивые ноги.

— Да ну вас!

Сапожников сидел на месте. В одной руке ИО держал перед глазами заполненный бланк, другой машинально помешивал в чашке дымящийся кофе. Едва Алексей открыл дверь. Сапожников поднялся навстречу и предложил стул.

— Хотите кофе?

— Не откажусь.

На взгляд Алексея, Сапожников был вечный зам. На редкость усидчивый, вполне интеллигентный человек и очень большой дипломат, он вез на себе всю бумажную, рутинную работу в прокуратуре, в том числе за Хлыбова. Но тот же Хлыбов однажды в сердцах на него прикрикнул: «Да будьте вы немного сволочью, Семен Саввович! Нельзя же так.» И это было справедливое замечание.

— Есть что-нибудь существенное? — спросил Сапожников, наблюдая, как из кофеварки душистой струйкою сцеживается кофе. Алексей понял, что его спрашивают о сегодняшнем деле, по факту вымогательства.

— Существенного ничего.

Сапожников поставил перед ним кофе. Сел сам.

— Дело серьезное, Алексей Иванович. Все основания думать, что объем работы предстоит большой. В общем, так. Собирайте, какие сможете, материалы, а мы постараемся организовать оперативно-следственную группу. Группу возглавите вы.

— Ну-у, об этом говорить рано, Семен Саввович, — удивленно протянул Алексей. — Ни одной мало-мальски приемлемой версии, никаких фактов. И потом, где вы возьмете людей?

— Люди найдутся. Тот же Соковнин Василий Степанович.

Алексей засмеялся.

— У Василия Степановича на шее десять поруганных девственниц. И три замужних. Два розыскных дела. Одно самоубийство под вопросом. Василии Степанович — конченый человек.

— Предоставьте нам решать…

Алексей вдруг обратил внимание, что Сапожников уже не в первый раз говорит «мы», «нам», вроде от себя, но во множественном числе. Это показалось ему странным. Он с любопытством уставился на Сапожнйкова.

— В чем дело, Семен Саввович?

Сапожников маленькими глотками, не торопясь, допил свои кофе и отставил чашку в сторону на поднос.

— Объем работы чрезвычайно большой, — задумчиво повторил он. — Мы тут посоветовались и решили, Алексей Иванович, в группу Крука вас пока не привлекать. Мера, правда, временная, но на первоначальном этапе распыляться вам не следует. Тем более, что приказ даже и не подписан.

Алексей подумал и легко согласился.

— Это разумно.

— Значит, не возражаете? — Сапожников даже порозовел от удовольствия. Кажется, он ожидал неприятного разговора, объяснений, и это его тяготило.

— Нисколько.

— Вот и хорошо. Кстати, здоровее будете, — улыбнулся он.

Алексей снова согласился.

— Угу. Живой шакал лучше дохлого льва.

Они вместе посмеялись шутке. Потом Алексей усомнился.

— Хотя сразу, Семен Саввович, меня убивать не стали бы. Обычно это мероприятие проводится в три этапа.

— То есть? — не понял Сапожников.

— Первый этап, это когда на неугодного человека пытаются воздействовать чисто административными мерами. Скажем, устранить от ведения дела под каким-нибудь благовидным предлогам. Ради его же собственной пользы. Или ради пользы другого дела, параллельного, чтобы человек не распылялся особенно на первоначальном этапе. Если административные меры почему-либо не срабатывают, начинается второй этап обработки. Неугодного человека — покупают. Или подкармливают. Предлагают должность. И только на последнем, третьем этапе, когда все гуманные способы полностью исчерпаны, а человек так ничего не понял, только тогда с полным основанием ему выписьвавт путевку на тот свет. Самый свежий пример, вы знаете, Виталий Шуляк.

Когда Алекеей закончил. Сапожников смотрел мрачнее тучи и молчал. Наконец, тяжело ворочая языком и уже без дипломятии, спросил:

— Значит, я вас обрабатываю. Я правильно понял?

— Нет, Семен Саввович, не вполне. Вы честный и порядочный человек. Очень покладистый. Иначе на эту тему с вами я не стал бы откровенничать. Но вашими руками меня пытаются обрабатывать.

— Моими руками? И кто они… эти?

— Вероятно, те, с кем вы советовались. Действительно, кто они?

Сапожников хмыкнул:

— В ваших с Бортниковым списках этого человека нет.

— Понятно. Полковник Савиных?

— Да.

— Имя полковника Савиных есть даже в сводном списке, Семен Саввович. Но я не советую информировать его о том, что вы это знаете. Прежде всего для вашей личной безопасности.

— Погодите. Но вы же сами на оперативном совещании…

— Да, солгал. Ну и что?.. Тоже в целях личной безопасности. Тем не менее, вы видите, первоначальная обработка уже началась. Кстати, лично для вас могу пояснить, кто такой генерал-майор милиции Свешников. Этот человек, Семен Саввович, является близким родственником президента так называемого акционерного общества «Российский лес», которое занимается вывозом нашей древесины за границу. Валютная выручка, как вы правильно догадываетесь, оседает в Москве. Этот бизнес доступными ему методами прикрывает именно господин Свешников. Через полковника Савиных в том числе.

Сапожников некоторое время молчал, переваривая неожиданно свалившуюся информацию. Потом настороженно-испуганным голосом спросил:

— Мое имя в списке есть?

— А вы сами как думаете?

— Я думаю, никаких списков нет вообще.

Алексей ухмыльнулся.

— Хотите зарыть голову в песок?

— А вы?..

Это «а вы?» прозвучало совсем некстати, беспомощно, и Алексей вдруг хорошо прочувствовал его состояние. Пятнадцать лет Сапожников тихо-мирно отсиживался за широкой спиной Хлыбова и тянул на себе весь бумажный воз, не вникая, как это ни странно при его должности, в то, что творится вокруг. Эдакий уютный со здоровым румянцем эгоизм. После смерти Хлыбова на короткое время Сапожников возглавил районную прокуратуру и впервые почувствовал себя на пронизывающем до костей сквозняке.

Желая скрыть внезапную растерянность. Сапожников заслонил лицо ладонью. Потом, чтобы хоть что-то сказать, грубо спросил:

— Что вы предлагаете?

— Я? — Алексей удивился вопросу, но тут же понял, что Сапожников открывает и закрывает рот чисто механически, и смысла собственных слов он не понимает.

— Семен Саввович, я хотел бы от первичного, административного этапа обработки моей шкуры перейти сразу ко второму.

— Что?

— Ко второму этапу. Меня это хоть как-то стимулирует. Только пусть черный полковник, с которым вы советуетесь, не перепутает второй этап с третьим.

Сапожников машинально кивнул, и это получилось забавно. Почти договорились.

— Я могу идти?

— Да. Конечно.

Глава 5

Вначале Алексею показалось странным, что Крук так легко сдал его, словно фигуру на шахматной доске ради сомнительного позиционного преимущества. Но, поразмыслив, он решил, что за спиной у Крука и без его ведома кашу варит полковник Савиных. Пятидесятилетняя девственница Семен Саввович Сапожников, как обычно не вникая в обстоятельства, пошел у старого лицедея на поводу. Уже завтра полковник Савиных через того же Сапожникова поставит Крука перед свершившимся фактом. Правда, не очень понятно, почему полковник вдруг так мелко, по-бабьи засуетился? Даже если убийцу удастся в конце концов вычислить, едва ли следствие сумеет предъявить ему мало-мальски обоснованное обвинение.

Еще один темный момент. Для убийцы Шуляк являлся врагом номер один и своими действиями представлял вполне понятную угрозу. Однако «свой человек» Хлыбов спустя время был тоже убит. Почему?.. Разошлись интересы? Или Хлыбов для убийцы никогда своим человеком не был?

На столе звякнул телефон. Какой-то бес внутри будто толкнул Алексея под локоть. Он потянулся за трубкой в полной уверенности, что абонент на том конце провода Хлыбова Анна.

— Здравствуйте, Анна Кирилловна. Я слушаю вас.

Трубка молчала.

— Говорите же, — с улыбкой в голосе повторил он. — Я слушаю.

— Алексей Иванович, вы не могли бы появиться сегодня у меня дома? — услышал он голос Анны. — Я очень, очень прошу вас.

— Разумеется. Но в чем дело?

— Это трудно объяснить в двух словах.

— Вы чего-то боитесь?

— Да! — Она почти вскрикнула. — Боюсь. Я боюсь возвращаться домой.

— Но почему? К вам что, пристают? Преследуют?

— Не знаю. Мне кажется… может быть, это глупо, но там кто-то появляется.

— Это происходит днем?

— Не знаю! С тех пор, после убийства, я была там два раза. Оставалась на ночь.

— Откуда вы звоните?

— Из автомата с набережной.

Алексей взглянул на часы. Было без пятнадцати шесть.

— Анна Кирилловна, давайте встретимся с вами через полчаса. Случайно.

— Случайно? Это как?

— Скажем, в магазине «Фиалка». Вы передадите мне ваши ключи. И постарайтесь сделать это незаметно.

— О-о!

Алексей понял по восклицанию, что своими словами скорее напугал, а не успокоил ее. Он рассмеялся.

— Не расстраивайтесь так, Анна Кирилловна, это всего только мера предосторожности. На всякий случай, вы понимаете?

Она молчала.

— Пока я тоже ничего не знаю. Поэтому приходится действовать с подстраховкой.

— Да, — тихо откликнулась Анна.

— Значит, договорились. Через полчаса в магазине «Фиалка». И, пожалуйста, Анна Кирилловна, пусть наш разговор останется между нами.

— На всякий случай? — Ему показалось, она уже шутит.

— Для чистоты эксперимента.

К магазину «Фиалка» Алексей подошел чуть раньше назначенного времени. Оставшиеся несколько минут он потолкался в гастрономе напротив, изредка оглядывая через оконное стекло улицу. Анна появилась не одна. Рядом с ней по выщербленному тротуару, оживленно болтая, шла какая-то женщина примерно одного с ней возраста. Когда обе скрылись за дверью, Алексеи пересек проезжую часть и вошел следом. Женщины стояли в отделе белья продолжали что-то обсуждать. «Самое время купить себе пасту и шнурки для туфель, — подумал он. — Когда еще удастся сюда заскочить?»

Через минуту за спиной прозвучала совершенно очаровательная, вполне музыкальная фраза:

— Алеша, это вы? Что вы здесь делаете?

— Здравствуйте, Анна Кирилловна. Я выбираю шнурки.

Она рассмеялась.

— Шнурки?

— Да. Мне сказали недавно: если у мужчины такие драные шнурки, как у меня, значит, этот мужчина совершенно не уважает женщин.

— Вы опять на себя наговариваете. И знаете, почему?

— Почему?

— Вы хотите, чтобы вас пожалели.

— Очень хочу.

— Хорошо. В таком случае я помогу вам выбрать шнурки.

— Шнурки я уже выбрал. А нельзя пожалеть меня как-то иначе?

Она взяла его за руку, и Алексей ощутил в ладони связку ключей.

— Я должна прийти домой после вас?

— В половине девятого. И пожалуйста, дождитесь какого-нибудь попутчика.

— Это настолько серьезно?

— Не знаю.

— А вот и Ирина, моя подруга. Знакомьтесь, Алексей Иванович.

Из соседнего отдела со свертком в руке к ним подошла весьма миловидная женщина, одетая разве что не от Кардена. Возможно, на улицах Парижа она выглядела бы элегантно, но здешний убогий антураж любого человека в приличной одежде, кроме телогрейки, превращал в ряженого. Алексей с удовольствием поболтал с дамами, в то же время фиксируя входные двери и стараясь запомнить лица новых посетителей. Наконец, сославшись на неотложные дела, он оставил дам в магазине и отправился на остановку.

В связке, которую передала ему Анна, оказалось семь ключей. Три из них, судя по виду и размерам, были от наружных дверей, остальные от внутренних помещений.

Чтобы не рисоваться лишний раз возле коттеджа, Алексей обошел прокурорскую усадьбу стороной и по сосняку, держась кустов, вышел на зады, к хозяйственным пристройкам. Тяжелая, металлическая дверь с чугунным, литым декором отворилась на удивление легко, как если бы тройные шарниры были запрессованы в подшипники. Алексей ступил внутрь и оказался в длинном переходе с зенитным освещением. Прямо перед ним была еще одна дверь, вероятно, во внутренний дворик, но ключа к ней в связке не оказалось. Влево переход упирался в гараж, как минимум на три-четыре машины, похоже, с подвальным помещением. Рядом — недостроенный бокс с кладями кирпича, теса и аккуратно уложенными кипами гофрированного железа.

Алексей повернул назад, пробуя ключами все попадающиеся двери. Осмотрев, где это оказалось возможным, хозяйственные пристройки, он вошел в дом и запер за собой дверь, ведущую на усадьбу. После убогой казенной квартиры хлыбовский коттедж производил сильное впечатление.

Вдруг, подняв голову, он наткнулся глазами на полустертый крест, начертанный мелом над резной причелиной. Косая перекладинка посередине напомнила ему, что такие же кресты мелом он видел в день приезда у парадного входа. Но до появления хозяйки ломать голову над этим не имело смысла. Алексей прошел на веранду и устроился в углу, в кресле, так, чтобы со стороны его нельзя было разглядеть.

…Когда он взглянул на часы, время приближалось к девяти. Здесь, в лесу, сумерки сгустилось настолько, что окружающие предметы начали терять свои краски и постепенно тускнели. Если до наступления темноты Анна не появится, ему, вероятно, придется ее встречать. Алексей потянулся, разминая затекшие мышцы, и вдруг почувствовал, что под левой лопаткой его что-то царапает. Он повернулся в кресле и — невольно привстал. Плетеная из поливинилхлоридных нитей спинка кресла оказалась прорезана посередине, чуть слева. Несомненно, это было то самое кресло, в котором нашли убитым прокурора Хлыбова. Поэтому оно оказалось в стороне, задвинуто в дальний угол.

Изучая характер повреждений на спинке, Алексей краем глаза заметил мелькнувший между стволов знакомый плащик. Это была Анна. Правда, ее походка показалась ему несколько странной, она дважды споткнулась, видимо, на корнях. Алексей присмотрелся повнимательнее и понял, что женщина явно под шафе!

Она долго возилась с дверным замком и, кажется, нервничала, но Алексей не встал, опасаясь быть замеченным, если за ней, действительно, кто-то следит. Заперев за собой дверь, Анна быстро прошла через веранду, не заметив его в темном углу. Запах ее духов и дорогих сигарет озоном просквозил в воздухе. Он вдруг явственно ощутил, как меняется химический состав его крови. Некоторое время Алексей продолжал оставаться на месте, вглядываясь в сумерки. Но ничего подозрительного снаружи не происходило. Он поднялся и шагнул следом в неосвещенный холл.

— О боже!

Она стояла тут же, за дверью, без сил привалившись к стене, и от неожиданности отшатнулась.

— Как хорошо, что вы пришли, — наконец с облегчением выдохнула она. Только теперь Алексей понял, как тяжело ей возвращаться в огромный пустующий дом, ставший местом страшного преступления. Он подобрал с полу сумочку и взял руку Анны в свою, давая понять, что бояться не нужно. Она качнулась к нему. Всхлипнула.

— Какой кошмарный день. Мне казалось, он никогда не кончится.

— Что-то случилось? Еще?

— Нет, то есть, да! В городе за весь день я не увидела на улицах ни одного интеллигентного, хотя бы просто человеческого лица. Сплошь рожи, какие-то рыла. Порочные, мерзкие, ужасно злые, даже у детей. И все-все угрюмые! Только один, одно лицо, мужчина, мне показался счастливым. Но когда я присмотрелась, то поняла, что он местный дурачок, убогий… Он улыбался каждому и скалил зубы. Это ужасно, ужасно!

Она спрятала мокрое от слез лило у него на груди, но тут же вновь заговорила:

— Нет… вру! Вру, кажется. Десять минут назад, я, уже возвращаясь, увидела рыжую собаку. На канализационном люке. У нее была очень добрая, интеллигентная морда, очень грустная. Я погладила ее, и она лизнула мне руку. — Анна заглянула Алексею в глаза и вдруг спросила:

— Почему вы молчите?

— Потому, что слушаю вас.

— Наверное, мне не следовало так напиваться, — смущенно призналась она. — Но сегодня… это свыше моих сил.

— Не стоит оправдываться, Анна Кирилловна. На вашем месте я сделал бы то же самое.

Она слегка приподнялась и коснулась губами его щеки.

— Как та рыжая собака, да? — И засмеялась. — Алеша, вы, наверное, голодны. Хотите есть?

Алексей сразу вспомнил свой обед в «Лакомке». До сих пор его подташнивало.

— Нет, не думаю.

— Я вам не верю. Мужчины всегда ходят голодные. Я знаю по Хлыбову.

Она провела его в гостиную, где он уже бывал, и хотела включить свет. Но Алексей остановил.

— Вначале, Анна Кирилловна, я спущу гардины. На всякий случай.

Она улыбнулась.

— Распоряжайтесь. Мне необходимо переодеться.

Анна вернулась минут через двадцать, толкая перед собой сервировочный столик с закуской и бутылкой сухого вина. От недавних слез и депрессии не осталось следа, и, судя по играющей на губах улыбке, она готова была в любой момент превратить гостя в испытательный полигон для проверки своей боевой мощи.

— Второе я поставила в духовой шкаф. Но мы можем начинать. Вы готовы?

Алексей поднялся из кресла, намереваясь помочь.

— Нет, нет! Пожалуйста, сидите, Алеша. Я буду за вами ухаживать.

— Анна Кирилловна, пока общение с вами окончательно не вскружило мне голову, я хотел бы прояснить некоторые обстоятельства.

— Что ж, проясните.

— Я понял так, что за два с половиной месяца после убийства Вениамина Гавриловича, вы были здесь всего два раза? Это так?

— Нет. Днем я заходила довольно часто. Здесь у меня вещи и многое, без чего нельзя обойтись. Но на ночь я старалась не оставаться.

— Почему?

— Потому, что я ужасная трусиха.

— По-моему, вы на себя наговариваете. И знаете, почему?

— Не будьте злопамятны, Алеша. Вам это не идет. И потом, я, действительно, трусиха.

— Но вы же не для того меня пригласили, чтобы я помог скрасить вам одиночество?

— А если да, то что?

Алексей хмыкнул, вдруг представив, что телефонный разговор и все последующие действуя Анны всего лишь дамская шутка — весьма оригинальный способ зазвать недогадливую особь мужского пола в гости. Потом обе подруги, Ирина и Анна, за чашкой кофе будут с удовольствием перемывать его косточки. Хотя едва ли. На Анну это мало похоже.

— А если да, то что? — Она повторила вопрос и даже заглянула в глаза, чтобы он не вздумал уклониться.

— Если да?.. Признаться, меня бы это больше устроило.

— Почему-у? — протянула Анна, явно толкуя его слова как признание.

— Потому что я не люблю рисковать своей жизнью. Особенно, если не знаю, что вокруг меня происходит.

— Значит, вы тоже трусиха?

— Ужасная!

На губах у Анны появилась лукавая улыбка.

— Вот ваш бокал, Алеша. Надеюсь, вино добавит вам храбрости.

— Спасибо, — он подержал бокал в руках, слегка пригубил. — Значит, в светлое время суток вы бывали в доме довольно часто. И кроме того дважды оставались здесь на ночь?

— Да.

— Что именно вас напугало? Или кто?

Анна достала из пачки сигарету, щелкнула зажигалкой.

— После смерти Хлыбова я не появлялась здесь недели полторы-две. Потом привела все в порядок… кажется, был воскресный день. Но остаться не смогла. Просидела до темноты, наревелась, а потом… потом собрала кой-какие вещи и ушла.

— Насчет вещей, кстати. У вас ничего не пропало?

— Нет. Но мне показалось, они что-то искали.

— Они?

— Не знаю, — она пожала плечами. — Кажется, у вас это действие называется осмотр места происшествия, да? Мне показалось, был обыск.

— То есть, в ваших вещах рылись? Но почему вы решили, что это были люди из милиции? А не преступник?

— Преступник тоже. Если помните, в милицию и в прокуратуру позвонила я. До их приезда у меня было время осмотреться, — дрожащим голосом произнесла Анна и опустилась на софу, закрыв лицо руками. — Это была ужасная ночь. Я думала: сойду с ума.

Алексей насторожился.

— Я не ослышался? Вы сказали, ночь?

— Да, — она слабо качнула головой.

— Но вы, как известно, появились дома только утром, не так ли? И обнаружили, что Хлыбов мертв, после этого вы стали звонить нам и в милицию?

— Хлыбова я обнаружила мертвым еще в одиннадцатом часу вечера. Накануне.

— Вы были здесь в одиннадцать вечера? — тупо переспросил он.

Анна кивнула. Алексею сделалось не по себе. Нелепая на первый взгляд версия Ибрагимова, в которою алиби Анны ставилось под сомнение, вдруг подтвердилась.

— Но каким образом?

— В тот вечер мне сделалось плохо, когда мы сидели. Противная, ноющая боль под лопаткой. Словно схватило сердце. И голова буквально раскалывалась на части. Я встала и кое-как вышла на улицу. Потом, помню, остановила проходящий грузовик, очень тяжелый. И назвала адрес. Метров двести он не довез меня, молодой парень с усиками. Ему оказалось не по пути.

— И что Хлыбов? Был мертв?

— Вначале я решила, что он пьян. По поза… его голова лежала в тарелке лицом вниз. Я подошла чуть ближе и — увидела нож.

— После чего вы бросились бежать?

— Да! — Анна встала и нервно прошлась по комнате.

— Почему вы решили вернуться, Анна Кирилловна? Время позднее, и потом вы, кажется, были в ссоре с Хлыбовым?

— Я не решала. Все получилось как-то само собой.

Анна извинилась и вышла из комнаты. Вернулась она через несколько минут с маленьким, цветастым подносом, на котором стояли две тарелки, аккуратно прикрытые фольгой.

— Если второе подгорело, в этом виноваты только вы, Алеша.

Он потянул носом.

— Запах чудный.

— В таком случае приступайте. Пока не съедите все, я не стану отвечать на ваши вопросы.

— Согласен.

Итак, никакого алиби у Анны нет. В этом Ибрагимов оказался абсолютно прав, если не считать некоторых малозначительных деталей. Как только Крук и прочие доберутся до нее, она тотчас все выложит, даже не подозревая, какой опасности себя подвергает.

Любопытно, что они там искали у Хлыбова? С одной стороны, милиция. Вернее, кто-то из оперативных работников. С другой, преступник. А может, они искали одно и то же? Или шмоном занималось одно и то же лицо? Почему бы нет, если учесть, что в ночь убийства заняться шмоном ему помешали?

— Совсем недавно, Анна Кирилловна, вам очень крупно повезло. Боюсь, вы об этом даже не подозреваете.

— Повезло… мне? И я об этом не подозреваю?

— Да.

— Тогда какое же это везение, помилуйте?

— Вы, Анна Кирилловна, чудом остались в живых.

— Ради бога, перестаньте меня пугать! И сейчас закричу, слышите? — вилка из рук Анны выпала на тарелку.

— Кричите. Если от этого станет легче.

— Вы жестокий человек, Алеша. Говорите же, в чем дело?

— И знаете, что вас спасло? То, что вы ужасная трусиха. В ту ночь Хлыбов был убит минут за пять-десять до вашего появления. Когда вы вошли, убийца находился в доме. Возможно, он наблюдал за вами, стоя за дверью, и ждал, что вы войдете.

— О Боже…

— Вот именно. Вы однако вовремя испугались и бросились бежать. Не знаю, почему, но преследовать вас он не решился. Возможно, не был уверен, что сумеет догнать. Таким образом вы спугнули преступника. Но он ошибся в вас еще раз. Он рассчитывал, что вы немедленно броситесь в милицию, поэтому вслед за вами сделал ноги. Хотя до вашего появления на веранде намеревался хорошо все обыскать.

Алексей вдруг увидел, что бутылка перед Анной на три четверти пуста. Вылил оставшееся вино в свой бокал.

— Похоже, вы успели здорово набраться храбрости? — с укоризной сказал он.

Анна отрешенно молчала.

— В ту злополучную ночь, Анна Кирилловна, вам повезло еще раз. Не менее крупно. О происшествия вы заявили только на следующий день и тем самым обеспечили себе хорошее алиби. Очень хорошее алиби.

— Меня подозревают в убийстве Хлыбова? — неожиданно спросила она, и Алексей понял, что для нее это не такая уж и новость.

— Им нужен кто-то, на кого можно повесить преступление.

— Хлыбов как-то предупредил: если с ним что-то случится, у тебя… у меня тоже могут быть крупные неприятности. — Она глубоко затянулась и после некоторого молчания вяло добавила: — Не беспокойтесь, Алеша, я все поняла. Пока я молчу, у меня очень хорошее алиби.

Алексей встал. Состояние Анны ему нравилось все меньше. Большое количество выпитого уже начинало сказываться, и он спешил.

— Анна Кирилловна, давайте вернемся к событиям последних дней. Сегодня вы позвонили мне и сказали, что боитесь возвращаться домой. «Мне кажется, — сказали вы, — но там кто-то появляется.» Кто он, вы его знаете? Или, может, догадываетесь?

— Не знаю. И даже не догадываюсь.

— Этот кто-то, кого вы не знаете, появлялся в ваше отсутствие?

— В присутствие тоже.

— Вот как! В таком случае, Анна Кирилловна, с самого начала. И поподробнее, пожалуйста.

— С начала? — Она слегка откинула голову, сбрасывая упавший на глаза темный локон. — И не знаю, где тут начало… Впрочем, да! После обыска у меня пропали кое-какие безделушки. Они симпатичные, но, право, недорогие.

— После обыска?

— По-моему.

— Что именно?

— Браслет… в виде ящера. Две сережки. И цепочка, тоненькая, с нефритом. Это мой камень. Хлыбов не любил украшения, предпочитал дарить вещи.

— Но вы о пропаже не заявили?

— Да… то есть, нет.

— Хм? Да или нет?

— Нет.

— Ну, хорошо. Продолжайте.

— Алеша, почему вы ведете себя со мной, как… как прокурор в следственном изоляторе? Это неумно, в конце концов. Я не настолько пьяна, чтобы не понимать, о чем вы меня спрашиваете.

— Извините, Анна Кирилловна. Я больше не буду.

— Что не будете?

— Ну, прокурором, наверное?

Анна слегка подвинулась, уступая место рядом с собой.

— В таком случае, садитесь сюда и задавайте мне ваши вопросы шепотом. Еще лучше нежным шепотом, если получится.

Алексей не сразу нашел, что сказать. Даже не понял по интонации, шутка это, или она говорит вполне серьезно.

— Почему вы молчите?

— Я не могу, Анна Кирилловна, сесть рядом с вами.

— Почему?

Он не ответил.

— Почему не можете? — В ее голосе почудились слезы.

— Потому, что возле вас я перестаю что-либо соображать, — наконец, пробормотал он. — Вы это хотели услышать?

— Ах, вот почему вы грубите.

Анна поднялась с софы и подошла к нему вплотную, глядя в глаза. Он видел, что с ней что-то происходит безотносительно к нему, и не сделал ни малейшего движения навстречу. Она слегка коснулась пальцами его волос, лица, задержала руку на плече.

— Вы, Алеша, обиделись тогда? Я ушла без объяснений.

— Конечно, нет.

— Почему?

— Потому, Анна Кирилловна, что вы приходили не ко мне.

Он почувствовал, как дрогнули ее пальцы. Но Анна не отвела взгляд.

— Если не обиделись, тогда… — Она запнулась, подбирая нужное слово. — Тогда почему вы так старательно храните дистанцию?

Он пожал плечами.

— Не знаю. Наверное, чтобы ее пройти.

Анна закрыла глаза, словно раздумывая над смыслом его слов. Потом слегка качнулась к нему, и он почувствовал у себя на губах ее влажный, полураскрытый рот.

Глава 6

Ночь за окнами была непроницаема для глаза. Ни огонька. Только в шорохе крон гулял, набирая силу, верховой ветер. Глухо скребла о кровлю близко-растущая ветка.

Алексей опустил край гардины и обернулся, услышав в коридоре нетвердые шаги Анны. Хочет он того, или нет, но события сегодня развиваются в точности по Ибрагимову. Злоупотребление алкоголем, раз. Отсутствие алиби, два. Возможно, последует преступная любовь. Уже имеются три трупа. По логике вещей, ему, вероятно, надлежит быть четвертым в этой компании. Тем более, что мадам Голдобина давно приготовила место у себя в прозекторской и, кажется, его поджидает.

— Алеша, чему вы так гадко ухмыляетесь? — Анна стояла в дверях.

— Над собственной глупостью.

— Вам кажется, вы совершаете глупость? — быстро спросила она.

— Да. Сошел с ума и делаю одну глупость за другой.

— Например?

— Ну, во-первых, я до сих пор не понимаю, как Хлыбов умудрялся чувствовать себя несчастным человеком возле такой роскошной женщины, как Анна?

— Не так уж вы и поглупели, — усмехнулась она. — И потом, прекратите мне постоянно льстить. Это утомляет в таких дозах.

— Не могу, — честно признался он. — Хотя знаю, что делаю еще одну ужасную глупость.

— Хорошо. Видимо, мне придется терпеть. А во-вторых?

— Что, во-вторых?

— Вы сказали, во-первых. Значит…

— А! Ну да. Во-вторых, Анна Кирилловна, у меня дурные предчувствия, а я настолько сделался глуп с вашей очаровательной помощью, что до сих пор не могу прояснить ситуацию.

Анна прошла в гостиную и опустилась на софу.

— Я слушаю, гражданин прокурор. Задавайте ваши вопросы.

Алексей сел рядом и взял узкую ладонь Анны в свою.

— Вы никому не передавали ваши ключи? Кроме меня.

— Нет. Кажется, необходимости не было.

— Значит, все двери в ваше отсутствие обычно закрыты и ключи всегда при вас?

— Да.

— Но кто-то в доме появлялся? И как часто?

— Не знаю. Но недели две назад, три… я обнаружила незапертой дверь в переходе. Там сильно сквозит, если дверь открыта, и я пошла проверить.

— Вас это насторожило?

— Да. В глаза сразу полезли мелочи. Сдвинутый в сторону коврик у порога. Не на месте стопка белья. Бумаги… особенно в кабинете Хлыбова. Хотя, мне показалось, они не хотели оставлять после себя следов.

— В результате, у вас пропали украшения?

— Украшения пропали раньше, после обыска. И прекратите меня ловить на слове. Я не знаю, что они, или он, искал. При желании, имея ключи, можно было вынести все. Здесь некому помешать.

— И вы, зная это, однажды рискнули остаться на ночь?

— Я устала от гостей, ужасно. Мне захотелось остаться в одиночестве, дома. В своей постели. Но потом… потом, конечно, испугалась и заложила дверь в спальню шваброй. Спустя буквально полчаса… я готовилась лечь, как вдруг увидела в зеркале, что ручка замка медленно поворачивается. Раздался щелчок, и дверь подергали. Потом ее рванули, очень сильно, потому что швабра от рывка съехала и заклинила в ручках. Наутро я с трудом сумела ее вынуть.

— Это было вчера?

— Три дня назад.

— Почему вы не позвонили мне сразу?

— Я была в шоке, — тихо отвечала Анна. — Сразу я не сообразила.

— К тому же, ваш телефон не работает? — предположил Алексей. — Вероятно, недели две?

— Почему вы это знаете?

— Анна, милая, дело обстоит очень серьезно. Преступник что-то здесь ищет. Скорее всего, это документы. Или крупная сумма денег, поскольку вещи его не интересуют. Ради этого он убил Хлыбова и намеревался обыскать дом. Но своим неожиданным появлением в тот вечер вы ему помешали. Потом ему мешало начавшееся по делу следствие. Несмотря на это, он точно знает, что документы или деньги, я говорю условно, по-прежнему находятся в доме. Правда, он не знает где и спустя время возобновляет поиски. Вы, Анна Кирилловна, вовремя заметили, что в доме кто-то побывал, очень вовремя испугались и заложили дверь шваброй. Это еще раз спасло вам жизнь.

Анна смотрела на него в упор широко раскрытыми глазами, в которых однако читалось недоумение.

— Алеша, вам что, нравится меня пугать?

— Нисколько. Просто по роду службы я в курсе некоторых обстоятельств, о которых вы знать не можете.

— Но почему я? Что ему от меня нужно?

— То же самое, что он хотел получить от Хлыбова. Ради чего проник в ваш дом. Уже не в первый раз.

— Но я ничего не знаю! Слышите? Ничего, — она беспомощно всхлипнула и ткнулась мокрым от слез липом ему в плечо.

— Анна Кирилловна, пока эта штука находится в доме, вам угрожает опасность. Даже если он ничего из вас не вытянет, вы окажетесь опасным свидетелем. — Алексей слегка придержал ее за плечи, успокаивая. — Сейчас вы соберетесь с мыслями, и мы вместе попробуем просчитать ситуацию, хорошо?.. Преступника, видимо, очень интересовали бумаги. Особенно, сказали вы, в кабинете Хлыбова. Это так?

— Да.

— Почему вы решили?

— Я заметила, что ящики стола и бюро задвинуты наспех, неровно. Корешки книг на полках пляшут. У двух папок развязались тесемки. Хотя Хлыбов бумаг дома не терпел и никогда не приносил, особенно служебные.

— В доме есть сейф?

— Н-нет…

— Почему так неуверенно?

— Сейфа точно нет. Алеша… связки ключей, я вам передавала, у вас?

Алексей взял со стола связку.

— И сумочку, пожалуйста.

Анна поискала в сумочке и выложила перед ним еще одну связку ключей.

— Обычно с собой мы их не носим все. Но одна связка хранилась у меня. А эту Хлыбов держал при себе. Здесь, видите, на ключ больше. Я как-то спросила Хлыбова, откуда взялся у него этот ключ, но он отмахнулся. Я подумала вначале, наверное, ключ служебный. А сейчас, мне кажется, Хлыбов с собой на работу его не носил.

Алексей покрутил в руках круглый никелированный ключ с весьма затейливой бородкой. Замок, судя по размерам ключа, невелик. Скорее всего, мебельный.

— Для начала, Анна Кирилловна, неплохо, — пробормотал он. — Даже очень. И давно он появился, этот ключ?

— Когда я обнаружила? Это было в октябре прошлого года. Я вернулась из Ялты и, кажется… Да, именно тогда.

Алексей улыбнулся.

— Вот видите. Если не сейф, то тайничок в ваше отсутствие Хлыбов себе оборудовал. Я думаю, не ради любовной переписки.

— Зачем? — Анна пожала плечами. — В прокуратуре у Хлыбова был сейф. Огромный, с тремя замками.

— Этим сейфом, Анна Кирилловна, сейчас распоряжаются другие люди. И потом Хлыбов знал, что в прокурорах долго не продержится. Последнее время ему начали подыскивать замену.

— Его боялись?

— На мой взгляд, он сделайся непредсказуем. Извините, Анна Кирилловна, мы отвлеклось от темы. Вспомните, пожалуйста, Хлыбов когда-нибудь пользовался этим ключом в вашем присутствии?.. Какая-то перестановка мебели? Повреждения, царапины? Может, неожиданно для вас появилась обивка на стене? Обычно хозяйки обращают на подобные мелочи внимание.

— Я поняла, о чем вы спрашиваете. Мне надо подумать.

Алексей кивнул и, чтобы не мешать, вышел в прихожую, которая своими размерами скорее походила на холл. Часы показывали около одиннадцати. Приблизительно в это время был убит Хлыбов. Когда Алексей вернулся, Анна сидела в той же позе и задумчиво раскатывала в тонких пальцах сигарету.

— Алеша, я не могу ничего припомнить, — виновато проговорила она.

— Хорошо. Давайте рассуждать иначе. Хлыбов часто что-нибудь мастерил? Скажем, по хозяйству?

— Нет, что вы. Обычно приглашал кого-нибудь со стороны.

— Но тайничок, надо думать, оборудовал сам. Причем незадолго до вашего приезда.

Анна согласилась.

— Когда вы вернулись из Ялты, вас, вероятно, поджидала большая уборка?

— Как обычно. Особенно, если я возвращалась из поездки. Хлыбов вообще был жуткий неряха.

— Я это заметил. Но нас интересует октябрь. Октябрь прошлого года. Вспомните, не остались ли на полу, на ковре или на мебели следы его мастерства? Скажем, металлические опилки. Стружка, щепа. Может, кирпичная крошка?

— Еще бы! Мне прошлось вытаскивать на улицу тяжеленный ковер. К вечеру я была совершенно без рук.

— Где он лежал?

— Ковер? Наверху. Он и сейчас там.

— Мы можем осмотреть?

— Пожалуйста.

Они поднялись на второй этаж по полукруглой деревянной лестнице с резной балюстрадой. Толстая ковровая дорожка на ступенях совершенно скрадывала шаги. К удивлению Алексея, Анна привела его не в кабинет Хлыбова, а в небольшую, очень симпатичную залу с высоким окном и двумя боковыми дверями в смежные помещения. Бронзовая люстра над головой давала ровный, рассеянный свет.

Как только место поисков удалось локализовать, Алексей без труда обнаружил хлыбовскую заначку. Кусок плинтуса длиной сантиметров шестьдесят был аккуратно выпилен, в конус, и плотно вставал на место. Ножовочный рез Хлыбов не поленился закрасить, хотя краска имела более темный оттенок. Алексей отложил кусок плинтуса в сторону и отогнул ковер, действительно, тяжелый и плотный. Под ковром оказался паркетный набор из готовых модульных плит, и тут пришлось повозиться. Наконец, ему удалось с помощью отвертки вывести модуль из шипов и сдвинуть сторону. Скользнувшая вниз отвертка звякнула о крышку металлического сварного ящика, замурованного в потолочном перекрытии. Похоже, Хлыбов приспособил под тайник строительный брак — провалившееся в этом месте бетонное основание пола.

Алексей открыл первую попавшую под руки папку. Ему было достаточно одного взгляда, чтобы понять, какого рода бумаги составляли тайный архив Хлнбова. Из текущих дел главным образом изымались самые убойные документы: акты ревизий, липовые платежки, наряды, фиктивные процентовки, показания самих преступников с их чистосердечными признаниями, показания свидетелей и имена, имена, имена, выведенные из-под удара одряхлевшего советского правосудия.

Для Хлыбова, похоже, этот промысел стал весьма прибыльной статьей дохода. Изъятие из уголовного дела хотя бы одного подобного документа по нынешним правилам игры обходилось клиенту в круглую сумму.

В ворохе бумаг неожиданно промелькнула фамилия Тэн Светланы Васильевны. Алексей хмыкнул и вернулся к началу подборки, озаглавленной: «Выпуск нестандартных колбасных изделий на мясокомбинате местного райпо». В переводе на общепонятный язык это означало — хищение в особо крупных размерах. Алексей углубился в содержание бумаг, которые, хотя и по отдельным эпизодам, вместе давали некоторое общее представление. К тому же, кое-где имелись комментарии, сделанные для памяти рукой Хлыбова.

Все началось с контрольных закупок колбасы органами БХСС. Лабораторнне анализы первых же образцов показали, что колбаса содержит повышенное количество влаги и крахмала. В результате расследования работники БХСС вышли на устойчивую группу расхитителей во главе с директором комбината Завадским. Суть махинации состояла в том, что сверх рецептуры в фарш преступники систематически добавляли муку и воду. Таким образом они создавали излишки колбасы и, соответственно, мяса, якобы пошедшего на изготовление. Об излишках мяса сообщалось на скотобойню, на базу заготовителям и товароведу. Здесь появлялись либо бестоварные накладные, либо излишки, созданные на мясокомбинате, оказывались уже как бы в заготконторе. На эти излишки заготовители оформляли подложные квитанции о закупке скота у населения и из кассы заготконторы получали по ним деньги.

Существовало еще несколько аналогичных каналов превращения излишков мяса в деньги: через межрайсбытбазу и через холодильник, минуя магазины коопторга, чтобы не вовлекать в сбыт торгашей и не увеличивать риск. Такое передвижение «излишков» на стадии приемки скота позволяло присваивать крупные денежные суммы.

Таков был механизм хищений в самых общих чертах. Его удалось воссоздать по крупицам со слов экспедиторов, коптильщиц, шприцовщиц и других рабочих цехов, не вовлеченных в группу. Но на этом все застопорилось. На момент передачи дела из органов милиции в прокуратуру ни один эпизод хищения не был конкретизирован привязкой к подложным документам и, следовательно, не доказан. Объяснялось это, во-первых, тем, что махинации совершались на протяжении длительного времени, начиная с 1972 года, поэтому никто конкретных эпизодов с указанием на определенные документы назвать не мог. Во-вторых, в производственном акте на изготовление ежедневной партии колбасы излишки не отмечались, выход колбасы показывался по норме, и за многие месяцы ревизия такого превышения не установила. По сути, единственным реальным доказательством хищении оставались все те же результаты лабораторных исследований.

Дело сдвинулось с мертвой точки, когда следствие привлекло к ревизии независимого специалиста из областного управления по мясомолочной промышленности. Этим специалистом оказалась Тэн Светлана Васильевна. В архиве Хлыбова находилось несколько протоколов допроса Тэн, из которых Алексей понял, каким образом в технологической цепочке — от закупки скота до выхода готовой колбасы — удавалось создавать и утаивать излишки мяса и превращать мясо в наличные деньги, не выходя за вертушку. Вся преступная группа, в основном родственники, начиная от директора Завадского и кончая заготовителем Черных, всего около десяти человек, были выявлены, каждый со своей мерой участия. Вина каждого была полностью доказана.

Однако протоколы допросов эксперта в конечном счете оказались в архиве у Хлыбова. Завадский, Алексей это знал, второй год благополучно пребывал на пенсии. Стало быть, до правосудия дело так и не дошло. Тэн из областного управления перебралась в район и стада мастером колбасного цеха. Правда, с правом назначать прокурора района.

Алексей невольно усмехнулся. Странная рокировка. Наверняка, у этой историй имеется любопытное продолжение.

Изъятые из дела документы тянули лет на восемь-десять каждому из расхитителей. Чтобы не оказаться за решеткой и благополучно выйти на пенсию, Завадский и компания должны были притащить Хлыбову по чемодану деревянных, как минумум. И поставить до конца жизни на довольствие. Похоже, так оно и случилось. Баранью вырезку мясокомбинатовская экспедиция доставляла Хлыбову в парном виде прямо на кухонный стол. Слухи об этом ходили.

Словно в подтверждение догадки, в очередной раз запустив руку, Алексей наткнулся в тайнике на увесистый падет, заклеенный крест-накрест лейкопластырем. Он отодрал ленту и развернул провощенную бумагу прямо на полу. В пакете, завернутые в целлофан, лежали тугие пачки приватизационных чеков — сотни по три в каждой. Отдельно, тоже в пачках, акции различных акционерных объединений и предприятий на весьма крупную сумму. И доллары. Количество зеленых Алексей не взялся определять.

— Анна. Кирилловна, вам снова крупно повезло. Вы сказочно богатая женщина.

Анна с бокалом в руке приблизилась и узким носком туфли тронула пакет. Ее слегка качнуло в сторону, и она оперлась на его плечо.

— Это все принадлежит мне?

— Думаю, да.

— Разве я не должна сдать бумаги и деньги в доход государства?

Он не ответил.

— А что посоветуете вы, Алеша?

— Вы, Анна Кирилловна, законная наследница и вправе распоряжаться на свое усмотрение.

Алексей выудил из тайника очередную папку и с головой погрузился в бумаги. На этот раз речь шла о хищениях денежных средств, совершаемых при заготовке леса. Дело, как он понял, было выделено в самостоятельное Виталием Шуляком за полгода до смерти. Сам Шуляк в это время занимался расследованием хищений в совхозе «Северный».

В обосновательной части постановления красным карандашом размашисто была отчеркнута фамилия — Вартанян. Судя по тому, что кончик карандаша вспорол бумагу, отчеркивал Хлыбов.

Алексей постарался вспомнить, что он слышал о человеке по фамилии Вартанян… Пожалуй, не стишком много. Бригадир шабашников из Закавказья, одновременно числится рабочим в совхозе «Северный». Вошел в сговор с совхозным начальством. Торговал краденой пшеницей и стройматериалами в северных районах области. Фигура, похоже, третьестепенная, хотя фамилия исправно кочует из одного дела в другое.

Он вновь углубился в документы: в служебную переписку, бесконечные наряды на отпуск леса, платежные поручения, кассовые ордера, ведомости о начислении заработной платы, приходные и расходные документы по складу, путевые листы, подложные доверенности, липовые платежки, поддельные подписи, свидетельские показания различных лик. Постепенно перед его глазами начала вырисовываться картина тотального разбоя, который творится в государственных лесах на территории района.

Директора трех местных леспромхозов, пользуясь тем, что совхозы и колхозы, а также приезжие заготовители испытывают большую потребность в деловой древесине, выделяли им для разработки лесные делянки. Но деньги за это взыскивали как за уже готовую продукцию. Председатели колхозов и директора совхозов, в частности, директор совхоза «Северный» Гирев, вместо того, чтобы на выделенных под разработку делянках организовать разработку древесины силами рабочих совхоза, привлекал для этого бригаду шабашников Вартаняна и в течение многих лет заключал с ними договора. Но шабашники из Закавказья разработку делянок фактически не производили. Сам Вартанян являлся скорее «коммерческим посредником». На деле это означало следующее. Вартанян вступал в преступный сговор с должностными липами леспромхозов различных уровней, и те за взятки продавали им готовую продукцию, причем в объемах многократно превышающих потребности самого совхоза. Судя по товарным накладный, «лишний» лес уходил налево и, в частности, в Армению.

Должностные лица леспромхозов, чтобы скрыть факт реализации готовой продукции, заполонили всю отчетность подложными документами на якобы проводившиеся работы, как то: валка леса, трелевка, раскряжевка, вывозка, погрузка и т. п.

Подложные документы чаще всего оформлялись на представителей совхоза «Северный», направленных якобы на заготовку. То есть, опять же на членов бригады Вартаняна. Кроме того, членов бригады принимали на работу в штат леспромхоза и начисляли им и на других подставных лиц заработную плату. Начисленные незаконно деньги за «работы»» которые никогда не производились, изымали по подложным доверенностям или путем подделки подписей в платежных ведомостях…

Алексей задумался. Соцэкономика в лице собственной номенклатуры взрастила на свою шею беспощадного могильщика. Виталий Шуляк вывел следствие на расхитителей и теперь мертв. Совхозное дело, которое вел Шуляк, и дело о разбое в лесу оказались похоронены. С другой стороны, на базе преступной группы леспромхозовских деятелей, плюс сюда шабашники Вартаняна, выросло и процветает акционерное объединение «Российский лес» со своими торгово-посредническими конторами в Москве и за границей. Деятельность объединения прикрывает господин из Москвы, генерал-майор Свешников с подвластными ему силовыми структурами. По сути, акционерное объединение бесконтрольно вывозит даровую государственную древесину за бугор, имеет карманную милицию, которая содержится за государственный счет, то есть за счет рядового налогоплательщика, и по бешеным ценам продает лес все тому же налогоплательщику. Чем не Эльдорадо?

Бортников прав. В подобной ситуации у Шуляка, действительно, не было ни малейшего шанса выжить.

Алексей оторвался от бумаг и посмотрел в сторону Анны. Пакет с «наследством» был водружен посреди стола, две пачки с ценными бумагами свалились и лежали забытые на полу. Сама Анна сидела, подпирая голову руками, и незрячим взглядом смотрела перед собой в пространство. Перед ней стояла новая бутылка вина, уже открытая, и два бокала. Она почувствовала на себе его взгляд и повернула голову. Алексей увидел на щеках следы слез.

— Хлыбова жалко, — тихо произнесла Анна.

Он кивнул. Среди перевернутых папок в глубине тайника что-то изжелта блеснуло. Алексей пошарил рукой на дне и извлек обойму к пистолету Макарова. Потом еще одну, и еще. Пистолета, правда, не обнаружил.

— Анна Кирилловна, у Хлыбова оружие имелось?

— Да. Он привез что-то.

— Привез?

— Хлопковое дело, вы знаете. Хлыбов был там в командировке. — Анна наполнила бокалы. — Алеша, вам не надоело копаться в бумагах? В конце концов, это невежливо.

— На мой взгляд, Анна Кирилловна, этот архив стоил Хлыбову жизни. Возможно, стоил бы должности, останься Хлыбов в живых.

— Почему вы решили?

— Однажды он использовал материалы архива для шантажа. И довел клиента до самоубийства. Поскольку клиентов здесь, причем весьма серьезных, десятка три, то они естественно, насторожились. Кто-то, возможно, испугался по-настоящему и решил принять меры превентивного характера.

— Клиент, которого он довел до самоубийства, мой муж?

Алексей промолчал.

— Наверное, я приношу людям одни…

Она не договорила. Внезапно ее глаза расширились, и Анна шатнулась в угол, непроизвольно вскидывая перед собой руку. Алексей буквально кожей почувствовал легкое движение воздуха у себя за спиной. Мелькнула тень. Он резко отшвырнул назад громоздкое кресло, на котором сидел, и метнулся в сторону, с грохотом опрокидывая подставку возле зеркала. Под руку попал бронзовый старинный шандал. Но когда он вскочил на ноги, держа двумя руками шандал перед собой, то увидел в дверях только спину убегавшего. С силой Алексей швырнул тяжелую бронзу в дверной проем и кинулся следом, но Анна с криком повисла у него на шее.

— Нет! Алеша… у него нож!

Он грубо сбросил ее руки с шеи, однако Анна повисла на нем, с неожиданной силой ухватившись за одежду, и протащилась следом несколько шагов. Время было потеряно.

— Да отпустите же наконец! — рявкнул он, освобождая рукав. — Так-то вы помогаете ловить преступников.

Ни слова не говоря. Анна исчезла в соседней комнате и тотчас появилась назад. В руках у нее был «Макаров». Алексей выхватил у нее из рук пистолет и по весу понял, что магазин пуст. Нашарил в тайнике обойму.

В это время свет мигнул, и дом погрузился в темноту. Алексей тотчас вспомнил, где он видел распределительный щит — в подсобном помещении, возле выхода на зады усадьбы. Значит, преступник в данный момент там, а не поджидает где-то за дверью или за углом.

— Заприте дверь, Анна Кирилловна.

Впотьмах, держась за перила, он в два прыжка махнул с лестницы, рискуя переломать ноги, и через окно веранды выпрыгнул наружу. Бросился в обход дома.

Светло-серая металлическая дверь смутно маячила в темноте и, кажется, была открыта. Но находится ли преступник все еще в доме? Или успел выскользнуть и засел в кустах, выжидая, когда фигура преследующего обозначится не светлом фоне? Это в случае, если кроме ножа у него имеется огнестрельное оружие. Но тогда зачем понадобилось вырубать свет? Может, он остался в доме и решил поиграть в кошки-мышки?.. Вариант возможный, поскольку напасть врасплох не удалось. Тогда почему он не воспользовался пистолетом или обрезом сразу после того, как не успел достать ножом? Вывод один: огнестрельного оружия у преступника с собой нет. Выходя на дело, он полагал, что в доме окажется только женщина. Это, во-первых, а во-вторых, свет он выключил, желая задержать преследующего. Не всякий сунется в темноту, да еще в незнакомом доме, опасаясь угодить под нож.

Алексей нашарил в темноте у ног два увесистых булыжника и швырнул по очереди в близко-растущие кусты. Все было тихо. Он выждал некоторое время и быстро скользнул мимо открытой двери, провоцируя возможное нападение. Припал к земле…

Нападения однако не последовало, и Алексей двинулся вдоль стены, с осторожностью ощупывая пространство перед собой, у ног. Где-то недалеко от входа, он вспомнил, валялось брошенное строителями пустое ведро. Пошарил рукой — нащупал ведро, поднял его, крепко зажав дужку между пальцев, чтобы не звякнула. Вновь повернул к выходу. Стоя за косяком, примерился и с силой швырнул ведро в черный проем подсобки. Расчет был на то, что нервы у преступника, если он затаился, натянуть до предела, и так или иначе он обнаружит свое присутствие — откроет стрельбу или хотя бы отвлечется от входа.

Пустое ведро ударило в противоположную стену и загремело в глубине помещения, подобно гранате. С дребезгом покатилось по полу. Алексей был уже внутри и лежал на полу, вжавшись в угол.

Никакого движения, кроме угасающих вибраций пустого ведра на полу. Он выждал минуты две, напряженно вслушиваясь в тишину. Или у преступника исключительно крепкие нервы, или он давно сбежал. Это называется, ловить в темной комнате черную кошку, которой там нет. Алексей встал.

Внезапно дверь из коридора открылась, и луч света от фонаря мотнулся по стенам. Он едва успел прянуть в тень в сторону и лег ничком за какой-то мебелью. Выкинул перед собой ствол. Луч неторопливо обежал помещение и остановился на распределительном щите с открытой дверцей. Каково же было его удивление, когда в отраженном свете возле щита он увидел Анну. Некоторое время она всматривалась в расположение переключателей, а затем включила именно тот, который был нужен. Из коридора через дверной проем упал на пол квадрат света. Анна закрыла щит и направилась к наружной двери, видимо, желая ее запереть. Луч от фонаря скользнул по полу и словно наткнулся на высокую фигуру, прислонившуюся к косяку.

— Ах! — Она испуганно вскрикнула, и фонарь выпал из ее рук на пол.

— Что-то я не пойму, — проворчал Алексей, — то ли вы безрассудно храбры, то ли наивны по безрассудства?

— Как вы меня напугали, Боже мой! — Анна тяжело оперлась ему на руку.

— Разве? По-моему, если б вы чуть-чуть поторопились, Анна Кирилловна, мы успели бы блокировать преступника с двух сторон, — язвительно заметил он.

— У нас часто выскакивают пробки, и я подумала, что… — Она виновато запнулась. — Алеша, я, наверное, ужасно глупая, да?

— Не стану возражать, — буркнул он, запирая дверь на внутренний засов.

Он вспомнил вдруг, что с вечера тоже запер дверь на засов. Следовательно, попасть в дом снаружи через эту дверь было невозможно. Алексей пересек холл и вышел на веранду. Парадная дверь была по-прежнему закрыта. Он вернулся в соединяющую галерею и снова проверил все двери, Анна молча следовала за ним.

— Алеша, в чем дело?

— Такое впечатление, будто существует еще одна связка ключей. Третья.

— Да-а. Хлыбов хранил ее в хозяйственном шкафу. Наверху.

— Стоит пойти взглянуть. Но в любом случае вам следует сменить в доме замки. Кстати, вы не узнали его?

— На нем, на голове, была натянута лыжная шапочка. До подбородка.

— Мне тоже так показалось.

— И потом, все произошло так быстро, что я…

— Хорошо, а фигура? Манера держаться? Постанов головы? Руки? Между прочим, Анна Кирилловна, это один из ваших знакомых. Хорошо знакомых. Настолько, что он не хуже вашего знаком с расположением комнат, а также где и что у вас лежит. В том числе запасные ключи. Думаю, без маски вы видели его десятки раз.

Анна покачала головой.

— Возможно, завтра при встрече он поцелует вам ручку и скажет, как расчудесно вы выглядите.

— Это ужасно, я понимаю, но я… никого не могу вспомнить.

Они поднялись в гостиную комнату на втором этаже. По пути Алексей подобрал бронзовый шандал, который бросил вслед убегающему преступнику. Мысленно представил траекторию полета и пришел к выводу, что шандал должен был разбить витражное окно, занимающее пролет высотой около трех метров. Больше деваться ему было некуда. Но поскольку этого не произошло, бросок пришелся в цель. После удара таким предметом преступник предпочел унести ноги, а не играть в кошки-мышки.

Ключи, третья связка, лежали на месте, во встроенном шкафу, дверь которого Алексей принял поначалу за отделочную панель. В ответ на вопрошающий взгляд Анны он пожал плечами и налил полный бокал вина. Залпом опрокинул его, желая снять напряжение.

— Вот так, да? Надираетесь в одиночку, — возмутилась Анна. — А я?

— Вы надирались в одиночку весь вечер, Анна Кирилловна, и вас никто не стыдил. Хотя… я готов повторить.

— Это вы виноваты, что я надиралась в одиночку.

— Почему я?

— Воспитанные люди после стольких комплиментов женщину в одиночестве не бросают. Не сидят в стороне, уткнув нос в бумаги.

— В таком случае, когда вы звонили мне в прокуратуру, надо было так и сказать. Мне одиноко и скучно, я ищу собутыльника.

— И вы бы пришли?

— Хотел бы я посмотреть на идиота, который откажется от такой компании, — ухмыльнулся он.

— О-о! Тогда, почему вы все время ворчите?

— Ворчу? Я? На вас?!

— Ага, так вы даже не замечаете, какой брюзгливый тон взяли по отношению ко мне!

— Еще чего? Недавно вам показалось, будто я говорю слишком много комплиментов, и вам приходится терпеть. Спустя полчаса вы доказываете мне, будто я на вас ворчу. Где правда, Анна Кирилловна?

— И то и другое правда! Я…

— Стоп! Эдак мы далеко зайдем.

— Но я…

— Минуту, Анна Кирилловна. Вы хотели иметь собутыльника, считайте, он перед вами. И прекратим эти семейные дрязги.

Она вздохнула и прижала тонкие палью к вискам.

— Господи, я так давно не скандалила. Меня несет…

Алексей наполнил бокалы.

— Давайте выпьем за сказочно богатую женщину Анну Хлыбову. Он поднял валявшееся в стороне кресло и сел. Анна с непринужденной грацией устроилась у него на коленях.

— Алеша, вы прошли, наконец, свою дистанцию? Мне наскучило ждать.

И жест, и слова были настолько неожиданны, что он совершенно смешался. Не дождавшись ответа, она заглянула ему в глаза.

— Выглядит так, будто я вас соблазняю?

Он кивнул.

— В известном смысле, да.

Анна вскочила на ноги, едва не расплескав бокал, который был у нее в руке. Но Алексей удержал ее.

— Вы слишком красивы, Анна Кирилловна, и… словом, нужно много нахальства, чтобы претендовать на вас. Извините, у меня с этим не густо.

Некоторое время Анна обдумывала его слова, потом вновь опустилась к нему на колени. Лукавая улыбка заиграла у нее на губах.

— Кажется, теперь я понимаю, почему мне так редко везло на хороших людей. Они недостаточно нахальны?

— Тем не менее, отдельные экземпляры все же вам попадались, — заметил он. Анна уловила ревнивую нотку в его голосе и отозвалась тихим смехом.

— О, да! Но мне проходится соблазнять их самой, — она поцеловала его в губы и зашептала, дыша в ухо: — Они или ворчат в моем присутствии, глядя в сторону, или говорят комплименты. Признайтесь, Алеша, что вы таким образом защищались?

Он замотал головой.

— Не стану признаваться.

— Почему-у?

— Потому что стыдно…

— Ага!

— Вам стыдно, Анна Кирилловна, припирать меня к стенке. В конце концов, это вы ведете себя как прокурор…

* * *

…Измученная ласками, Анна неподвижно лежала рядом, положив голову ему на грудь. В свете ночника он видел только темную, тяжелую россыпь волос, скрывающих лицо и плечи. Он с наслаждением погрузил в них руку. Волосы Анны слегка потрескивали и искрились в темноте голубоватыми сполохами, струясь меж пальцев — явный признак страстной натуры.

— Алеша, почему ты не спишь? — низким, глухим голосом спросила она.

— Сплю. Уже сплю.

— Я слышу, ты хлопаешь глазами.

Он рассмеялся:

— Мне спать нельзя.

— Нельзя? Почему?

— В данный момент я на дежурстве.

Анна мгновенно села, откинула назад волосы:

— Ты думаешь, он может вернуться? Снова?

— Не исключено. Или выкинет какой-нибудь номер.

— Это как?

— Например, подожжет усадьбу. Чтобы уничтожить архив.

Она подумала и не согласилась:

— Он мог сделать это еще при Хлыбове. Не убивая.

— Здравая мысль. Значит, архив ему нужен.

— Зачем?

— Ну, там собран неплохой компромат. А это дает известную власть, рычаги.

— В таком случае, он обязательно придет, — мрачно подытожила Анна.

— Полагаю, он уже здесь. Возможно, не один.

В испуге она вскочила с постели и спохватилась, только поймав на себе его откровенно восхищенный взгляд.

— Швабра в углу, за бюро, — подсказал он, коварно оттягивая момент ее возвращения в постель. И выдал себя с ушами. Тем не менее, Анна прочно заклинила дверь шваброй и неторопливо забралась под одеяло.

— Ты нарочно разыгрываешь эти сцены, да? Чтобы подглядывать?

Он ухмыльнулся.

— По-моему, ты сама воспользовалась случаем, чтобы устроить это шарман-шоу. Разве нет?

Анна вспыхнула от негодования, но он, смеясь, закрыл ей рот поцелуем и не отпускал до тех пор, пока она не утихла.

— Кстати, у меня вопрос. И задаю его уже в третий раз, но никак не получу ответа. То ли у меня слишком тихий голос, то ли у вас, уважаемая Анна Кирилловна, плохой слух.

— Ужасный! Обычно я пропускав глупости мимо ушей.

— Не думаю. За вашим молчанием, Анна Кирилловна, мне чудится какая-то тайна.

— Что за вопрос? — наконец с осторожностью спросила она.

— Меня интересует, каким образом Хлыбов умудрялся чувствовать себя несчастным человеком возле такой роскошной женщины как вы? Вы тоже, если не ошибаюсь, не были с ним счастливы?

Она долго не отвечала.

— В чем дело? Я обидел тебя?

Она покачала головой. Всхлипнула:

— Жалко… Хлыбова.

— Ты любила его?

— Да. Это было как наваждение. Я и сейчас, кажется, продолжаю любить.

Он промолчал.

— Ты мне не веришь?

— Не знаю. Факты, во всяком случае, говорят о другом.

— Известные тебе факты… известные всему городу факты, Алеша, не говорят ни о чем.

Он понял вдруг, что допустил бестактность, бесцеремонно вторгшись в отношения Анны с Хлыбовым.

— Извини, ради Бога. И давай прекратим этот разговор. Но Анна неожиданно воспротивилась.

— Я отвечу на вопрос. Хлыбову теперь все равно, а я… едва ли я смогу рассказать такое кому-то еще. — Она помолчала, собираясь с мыслями. — Ты знаешь уже, Хлыбов сделал все, чтобы уничтожить Павла. Павел — мой первый муж. И он заметался. Начал искать старые связи, покровителей, но однажды, возвращаясь из области, попал в автомобильную катастрофу. Здесь все говорят о самоубийстве, нет, это была случайность. Такие люди добровольно с жизнью не расстаются.

Что касается Хлыбова, я была без ума от него. Мы оба вели себя как безумцы. Помнишь строчку: «…и утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я!» Что-то в этом роде происходило с нами. Накануне похорон Хлыбов не выдержал и явился прямо на квартиру, ко гробу. Минуты две он молча стоял над телом, сунув руки в карманы. Потом обошел гроб и взял меня за руку выше локтя.

— Мне нужно сказать вам пару слов, Анна Кирилловна.

Я была оглушена всем случившимся. Значение слов, последовательность тех событий, лица я восстановила в памяти лишь позднее. Он проводил меня в задние комнаты, дверь у меня за спиной запер на ключ. Когда я поняла, чего ради он это сделал, было поздно. Хлыбов набросился и начал сдирать с меня одежду. Вначале я пыталась оттолкнуть его, но неожиданно с каким-то тайным, сатанинским восторгом ощутила, что мне это даже нравится. Порочная, ужасная любовь у гроба! Летишь вниз, замирая от страха, словно тебя сбросили в пропасть. Наверное, это и есть грехопадение, да?

Алексей не перебивал.

— Меня можно осуждать. Но мы оба, повторяю, были поражены безумием. Ничего подобного прежде я не испытывала. И все же было стыдно, гадко, когда я увидела вдруг, что мы занимаемся этим на нашей с Павлом супружеской постели, которая еще не остыла от тела покойного. Мне даже показалось, Хлыбов проделал все это намеренно, глумясь над покойным. Не одна страсть была тому причиной.

Потом за дверью раздались чьи-то шаги. Они приближались, и я, помню, сильно напугалась, что кто-нибудь войдет. Я знала, дверь заперта. Но меня охватил такой ужас… шаги отзывались в ушах грохотом железнодорожного состава. Казалось, дрожат сами стены. Под дверью они стихли. Минутой спустя кто-то сильно ударил в дверь. Хлыбову это не понравилось, и он с бранью рванулся к порогу.

— Пошел прочь, дурак!

Ответа не было, хотя под дверью кто-то стоял. Потом шаги удалились. Подавленные, мы вскоре вернулись в залу. Она была пуста. Все ушли. Только гроб с телом, один, стоял в углу, и удушливо пахло сиренью. Я боялась смотреть туда, но Хлыбов остановился и больно стиснул мне пальцы. Тело покойного лежало в гробу лицом вниз. Его правая рука свисала на пол, и свеча была смята в кулаке. От ужаса я оцепенела и не могла сдвинуться с места, но Хлыбов, кажется, пересилил себя. С кривой усмешкой он направился к гробу и похлопал покойного по спине.

— Не переживай так, Павлуша! — его дословная фраза. Я выбежала вон.

Спустя время мы поженились, — продолжала Анна после некоторой паузы. — Но Хлыбов… Хлыбова поразило мужское бессилие. Он много лечился, ездил даже за границу. Мы продолжали любить друг друга — все напрасно. Когда у нас в доме появились вы, Алеша, Хлыбов, действительно, выглядел несчастным возле обожаемой им Анны. Мне он сказал, что я свободна от каких-либо обязательств перед ним. Могу поступать, как угодно. Разумеется, он тяжело переживал случившееся. Потом у него начались эти ужасные запои.

Она снова расплакалась, и Алексей не сразу сумел ее успокоить. Наконец, сквозь слезы Анна попыталась улыбнуться.

— Право, я не хотела устраивать истерику, Алеша. Это обычная реакция на сочувствие, со мной бывает.

Он поцеловал ее в мокрое от слез лицо, и Анна с доверчивостью прижалась к нему, затихла.

— Кресты над дверью, они имеют отношение к вашей истории? — спросил он.

— Какие кресты? — вяло переспросила Анна. — Ах, да! Кресты? Разумеется. Когда мы вселялись сюда в прошлом году, отец Амвросий, он по соседству строит, благословил нас, а дом, жилище, как это называется? Освятил? Да, освятил. И над дверями проставил везде эти кресты. «Чтобы нежить зря не шаталася», — сказал он. Они вначале дружили с Хлыбовым, а потом, как сказал Хлыбов, «расплевались».

— Что так?

— Трудно сказать. Мне отец Амвросий нравится, занятный дядечка. А Хлыбов однажды взъелся. У этого попа, говорит, за душой ничего святого. Он своим богом груши околачивает. Прихожан, то есть. Хлыбов, вообще, лобил красно выражаться.

Алексей улыбнулся, вспомнив свои разговоры с Хлыбовым.

Глава 7

Наутро Алексей побросал папки в одолженную у Анны сумку и распрощался с хозяйкой.

— Алексей Иванович, — Анна глазами указала на сумку, — это не слишком опасно? Для вас лично?

— Пожалуй, — согласился он. — Но я не собираюсь хранить бумаги у себя. К тому же, большая часть устарела. Морально.

Оба чувствовали, что в отношениях между ними осталась некая недосказанность. Но так было даже лучше.

Алексей прошел через веранду и, открыв дверь, внезапно столкнулся нос к носу с бородатым плотным человеком, одетым в рабочий комбинезон. Тот слегка отпрянул, придерживая дверь, но маленькие, острые глазки ощупывали фигуру молодого человека с явным любопытством.

— Фамилия? — грубо осведомился Алексей, мысленно примеряя на незнакомца лыжную шапочку с прорезями для глаз.

По росту вчерашний налетчик и бородатый незнакомец в комбинезоне, пожалуй, соответствовало друг другу, но комплекцией сильно различались. Тот, вчерашний, был резок, подвижен и, несомненно, худощав. Этот напротив того казался грузен, плечист, но плечист как-то по-бабьи, округло. Голые до локтя руки, пухлые, белые, без волосяного покрова тоже выглядели совершенно по-бабьи. Разумеется, преступников могло быть двое, даже трое. Если они продолжают охотиться за архивом, то почему бы им не сделать еще одну попытку? Момент, кажется, удачный.

Алексей бросил взгляд через дверь, по сторонам и шагнул через порог, заставив незнакомка попятиться.

— Ваша фамилия, гражданин? — настойчиво повторил он и подержал возле бороды, довольно редкой, свое удостоверение.

— Это отец Амвросий, — сказала Анна, появляясь следом на веранде. — Знакомьтесь, Алексей Иванович.

— Правду говоришь, ласточка, чистую правду. Отец Амвросий я, это в сане. А в миру фамилия моя Перепехин, Георгием нареченный. По батюшке Васильевич, позвольте отрекомендоваться. А вы, стало быть, Алексей Иванович, из прокуратуры?

— Из прокуратуры, — подтвердил Алексей.

Каким-то непостижимым образом отец Амвросий просочился мимо него на веранду и уже пожимал руки Анны своими большими, пухлыми ладонями.

— А вы чудненько выглядите, ласточка. Прелесть, как чудненько. Глядя на вас, впору Богу молится. Экую красотищу сотворил. Вот не хотите ли, я вас попадьей сделаю? А? Ха-ха-ха!

— Да ведь у вас есть попадья, Георгий Васильевич, — тоже смеясь, отвечала Анна.

— А мы в шею ее, в шею! Пущай в миру попрыгает, блоха некована.

— Как можно в шею? Ведь это грех! Что вы такое говорите?

— Эва, грех! Грехи мы сами отпускаем. Другим, — похохатывал отец Амвросий, обнимая Анну за плечи. — Неуж себе не отпустить, ласточка, а? Дак у нас в без того на десять годов вперед отпущено. Греши не хочу!

Голос у отца Амвросия был звучный, полетистый и разом заполнил веранду густыми, округлыми звуками. Стоя на веранде, Алексей услышал доносящиеся из-за деревьев, видимо, с соседней дачи, голоса, глухой рев тяжелого дизеля, лязг.

— Мы ведь зачем обеспокоить вас решили? — продолжал отец Амвросий, обращаясь теперь уже к обоим. — Ваш благоверный, ласточка, царствие ему небесное, когда жив был, изрядний запасец сделал. Железо, шифер, стекло, кирпич опять же. С большим избытком. Сам сказывал. И от щедрот своих лишнее собирался на нашу бедность пожертвовать. За умеренную плату, разумеется. Не по курсу. Ну, правду сказать, мы тогда с покойничком дружбу крепко водили. За рюмочкой вечерами сиживали, все было. Тогда и пообещал. А потом, когда кошка промеж нас пробежала, он помнить забыл про обещанное. Так уж вы, ласточка, ежели насчет распродаж чего надумаете, про нас, Христа ради, тоже не забывайте. А мы в наших молитвах по три раза на дню вас поминать будем.

Анна охотно обещала разобраться с хлыбовскими неликвидами в ближайшее время, как только ее оставят в покое, и со слезами пожаловалась попу на ночной налет и преследования. Алексей искоса наблюдал за реакцией отца Амвросия на рассказ. Ему показалось, что женщинам, должно быть, нравится ходить к нему на исповеди и плакаться.

— Алексей Иванович! — спохватилась вдруг Анна. — Я, наверное, разглашаю материалы следствия, да? Я такая болтушка!

Алексей покачал головой.

— Георгий Васильевич, — обратился он к священнику. — По какой причине вы так круто разошлись с Хлыбовым? Что-то серьезное?

— Именно разошлись, молодой человек! Это вы точнехонько употребили, — оживленно подхватил отец Амвросий. — А вот серьезная причина или нет, все зависит от точки зрения на предмет.

Анна неожиданно рассмеялась, но тотчас сделала виноватое лицо.

— Извините. Я приготовлю кофе.

— Вот-вот! Точкой зрения на предмет мы и достали Хлыбова, покойничка, царствие ему небесное. А вот забавница наша, Аннушка, — он с огорчением покивал ей вслед, — считает, что на точке зрения у нас пунктик навязчивый образовался, оттого смеется.

Алексей ничего не понимал.

— Что за предмет, Георгий Васильевич? — нетерпеливо спросил он.

— Основополагающий! — пухлый указательный перст батюшки вознесся высоко над его головой. — Душа у него не на месте сделалась, у покойничка. Почву из-под ног выбило, он и заметался, аки лист на ветру. Как сядем бывало, все о добре и зле пытался толковать, стержень себе нащупывал. Слушали, слушали мы, как он, болезный, в понятиях путается, сам себе противоречит, да и говорим: «Нету, уважаемый Вениамин Гаврилович, никакого добра. И зла в природе тоже нету. Вот так-то. Не пре-ду-смот-рено! Природой-матушкой не предусмотрено.»

Он, душа неприкаянна, так глаза на нас и повыпучил. Мол, чем докажешь, анафема? — Отец Амвросий хохотнул с подмигом и взял доверительно Алексея под руку. — Ну-с, а мы ему для наглядности, чтобы ярче било, анекдотец старый, с бороденкой, примера ради. Про двух девок. Да вы, молодой человек, и сами слышали. Вот две девки собрались однажды по ягоды. А одна, поробчее, говорит другой: «А может, не ходить, а? Того гляди, изнасилуют. Вон народ какой нынче пошел, одни паразиты.» А подружку, глядя на нее, смех разбирает. «Дура, — говорит, — ты дура. Тебя-де когда насиловать станут, ты только расслабься хорошенько и постарайся получить удовольствие.»

Вот мы тогда спрашиваем у покойничка, у Хлыбова: где тут есть добро, а где так называемое или предполагаемое зло? Нету тут ни того, ни другого, и быть не может. Зато есть две точки зрения на известные обстоятельства у двух озабоченных дурех. На факт изнасилования, выражаясь языком вашей родной прокуратуры. Голубчик, говорим, Вениамин Гаврилович, если вы в данных интимных обстоятельствах разбираючись, станете опять понятиями добра и зла оперировать, то враз и запутаете все дело. Потому как не предусмотрено, повторяю, природой-матушкой. Есть одно понятие — точка зрения, продиктованная личным, групповым или общественным интересом. Отсюда и пляши, как от печки, тогда все тебе будет ясненько.

Глядим мы, вроде задумался покойничек. Мозгует сидит. Потом скривило его, как от клюквы, и говорит: «Да ты марксист, батюшка, а не священник!» Обозвал, словом, вместо того, чтобы резоны представить.

Ладно, думаем, бранное слово на вороту не виснет. Мы тебя, голубчик, с другого боку сейчас объедем. Вот ты, Вениамин Гаврилович, все про добро мне толкуешь. А что такое добро, по-твоему? Если ты мне добро делаешь, то в надежде, что и я к тебе тоже с добром приду. На худой конец рассчитываешь, что тебе твое добро свыше зачтется? Дак ведь сие эгоизм, голубчик, чистой воды! Ты — мне, я тебе получается? Бартер! И стоит за твоим добром не что иное, как расчет, основанный на личном интересе. Ибо, в третий раз повторяю, матушкой-природой никакое добро не предусмотрено. Хитродумцы всякие навыдумывали, желая скрыть от других свой шкурный интерес. Дымовая завеса! Ну, а ежели интерес не свой, а чужой, да еще поперек своего? Тогда у них это зло называется. У хитродумцев. И вся арифметика.

Милосердие, любовь, сочувствие, сострадание… Что там еще? Тоже суть понятия вторичные, производные. Как добро или зло. Стало быть, тоже ничего нам не объясняют, а только запутывают. Да вы поразмыслите, говорю, сами, Вениамин Гаврилович, голубчик, что такое, к примеру, есть сострадание? Сопереживание чужому страданию, не так ли? Но… перенесенное на себя. А каково бы я-то себя чувствовал, если бы не его, а меня угораздило, такого доброго, хорошего? Бр-р! Дай пожалею бедолагу, авось и пронесет беду, цел останусь.

Ну? Где тут оно, ваше так называемое сострадание, голубчик, с милосердием? Тут эгоизм один, да еще с задней опасливой и лицемерной мыслишкой: «если хорош покажусь, то, авось, пронесет». Разве нет?

Правду сказать, молодой человек Алексей Иванович, не всякая сострадательная душа понимает это опасливое, трусливое лицемерие. Большей частью люди неразвитые упиваются собой, сострадаючи другому. Красуются перед Господом, вот он я, какой хорошенькой! А, стало быть, грешат, голубчик. Грешат! Дорогу в ад себе топчут!

— А бескорыстие? — быстро спросил Алексей. — Тоже из этого порядка? Что и сострадание? Или как-то иначе?

— Вот-вот! — весело подхватил отед Амвросий, подмигивая. — Покойничек Хлыбов тоже про бескорыстие осведомился единожды. Да ядовито так! Дескать, где он тут, эгоизм с интересом, коли бескорыстие? Поди растолкуй ему. А что толковать, когда это самое бескорыстие, по сути, является синонимом преступления. Или скажем так: скрывает под собой преступление. Наворовал человек, награбил или там наторговал, что по нынешним воровским временам одно и то же, а кусок проглотить весь не в силах. Велик кусок, не по брюху. Он с ним туда, сюда. Главное, люди знают, что вор, по глазам догадываются. Вот тогда он начинает бескорыстие проявлять, благодетельствовать. Толику на больных детишек пожертвует. Или меценатом вдруг объявится. На храм отпишет от краденого. Да не просто так, а по телевидению, в печати свое бескорыстие всенародно отрекомендует. Поэтому, голубчик вы наш, Вениамин Гаврилович, говорим мы, нет ничего отвратительнее из всех ваших добродетельных понятий вот этого публичного бескорыстия. И потом, что есть бескорыстие вообще? Ведь это жест, не более того. Чтобы опять же покрасоваться, если не перед людьми, то перед Господом себя выставить: какой я хорошенькой. Лицемерие одно, бескорыстие. Это ежели в общих чертах рассуждать о самом понятии. Но, не дай бог, конкретного человека взять, кто с бескорыстием носится, такая клоака откроется…

Мы, молодой человек, каждодневно по роду занятий имеем удовольствие лицезреть, каким образом прихожане возносят молитвы Богу в местном храме. «Дай мне, Господи… дай. Дай! Дай!! Дай!!!» Со скрежетом зубовным, без смирения. Без благодарности за дарованное. Требуют, едва не кулаком стучат. Подобное молебствование точнее назвать отправлением религиозных потребностей граждан, как в официальных документах значится. По нужде в церковь людишки ходят. Кто по-большому, кто по-маленькому, кто по тому и другому. Дорогу в ад торят, сами того не ведая.

Отец Амвросий замолчал, не выпуская однако руку собеседника из своей, и снизу вверх засматривал ему в глаза. Кажется, ждал очередного вопроса с азартом записного полемиста. Наконец, вопрос последовал:

— Если бескорыстие, по-вашему, на самом деле лицемерие, или даже преступление, я правильно понял? Не говоря уже о сострадании, о милосердии, тогда выходит, что человек изначально сидит по уши в дерьме? Безвылазно?

— Эва, заладили с Вениамин Гаврилычем-то! Слово в слово, — рассмеялся священник, искренне дивясь совпадению. Потом уставил пухлый палец Алексею в грудь. — Отчего же безвылазно? Вовсе нет. Вы не воруйте шире пуза-то, господа хорошие, тогда и бескорыстие проявлять не понадобится. Ведь это вы прежде, чем крохи на бедность пожертвовать, тысячекрат у детишек отняли и в болезнь вогнали. Поэтому от Господа всем нам заповедано: «Не укради!» А не «яви бескорыстие», ибо оно есть преступное лицемерие.

Алексей вдруг почувствовал, что отупел от этого напористого глубокомыслия, и украдкой зевнул. Вошла Анна с подносом в руках и, судя по улыбке, заигравшей на губах, с одного взгляда оценила его состояние.

— Алексей Иванович, не обращайте внимания. Отец Амвросий — это тип зануды, очень опасный. Хлыбов после таких разговоров всегда жаловался, что у него скулы сводит судорогой от зевоты.

— Отшучивался покойничек, царствие ему небесное. Но мы-то, ласточка, всегда знали, что вы его мнений на наш счет никогда не разделяли.

Алексей пожал плечами, спросил:

— Я все же не понял, Георгий Васильевич, из вашего доклада, почему вы с Хлыбовым разошлись?

— Вот по этому самому и разошлись, молодой человек. По причине уязвленного самолюбия. Вы, небось, на экране наблюдали, как боксеры на ринге меж собой хлещутся? Один другому как ни ударит, все по мордам да по мордам. А противник его один воздух кулаками впустую месит. Так и у нас. Не терпел покойничек возле себя никакого инакомыслия. Вот ежели бы мы в рот ему глядели, поддакивали бы на его глупые разглагольствования, вот тогда, глядишь, и по сю пору в друзьях ходили.

— Значит, вы по мордам его? Я правильно понял?

— По мозгам, оно точнее будет, крепко прикладывался. Отрицать не стану. Дак ведь на том церковь стоит, чтобы в веру заблудшую овцу обращать. Кого мытьем, кого катаньем. Кого просто так — за компанию.

— И что? Не захотел Хлыбов в веру обращаться?

— А куда ему, душе неприкаянной, деваться было? — Отец Амвросий широко и удивленно развел руками. — Догматы советские давно все похерены, идолы пали. До денег тоже не великий охотник был. Правду сказать, такие души тяжко к вере идут, обиняками, с большим сомнением. Однако идут. И Хлыбов, покойничек, туда шел. Вот ласточка наша не дадут соврать, если бы захотела, — весело заключил он, принимая из рук хозяйки чашку с кофе.

— Пожалуй, да, — не сразу подтвердила Анна. — У нас… у него была возможность кое в чем убедиться. Самому. Я вам рассказывала, если помните.

— Да. Это весомый аргумент, — согласился Алексеи.

— К сожалению, не единственный, — сухо произнесла Анна, почувствовав в его голосе усмешку.

— Извините, Анна Кирилловна, я по другому поводу. Не помню от Хлыбова в адрес церкви ни одного ласкового слова. Скорее наоборот.

— Что правда, то правда! — вновь встрял отец Амвросий. — Ну дак, одно дело церковь вдоль и поперек лаять, другое совсем на Господа нашего хулу клепать.

— Именно так, Георгий Васильевич. На Господа, нашего. И на Святое писание. Кстати, Святое писание Хлыбов назвал самой лживой и человеконенавистнической книжонкой, какую ему доводилось держать в руках. «Если, — сказал он мне, — Господь наш сотворил человека по образу и подобию своему, то подобие божье — вон оно, в коридоре под конвоем дожидается. Насильник и педераст, растлитель малолетних, вымогатель, вор, редкий подонок Семен Фалалеев, по кличке Елдак. Это, что ли, подобие божие? Если нет, тогда одно из двух: либо место Господа нашего за решеткой, как насильника и педераста, либо Святое писание лжет напропалую, и человека по образу и подобию своему сотворил Сатана. Для чего сотворил? Чтобы гармонию божественную, миропорядок в дерьмо превратить.» Вот если, говорит, переписать Святую книгу, исходя из того, что человека сотворил Сатана, а Господь с тех пор творение Сатаны изничтожить пытается, свести под корень, вот тогда все становится на свои места.

— Сатана творение божье в искушение вверг. Ибо сам к созиданию не способен!

Священник с подозрительностью оглядел Алексея.

— Что-то мы за Хлыбовым таких рассуждений вроде не слыхивали прежде. Хотя манера та самая, признаться… — Он с сомнением покрутил головой.

— Это понятно. Вы разошлись, и давно, кажется?

— Разошлись, верно. А вы от себя, молодой человек, ничего часом не добавили? К рассуждениям?

— Совсем немного разве. Слова кое-где переставил. — Алексей повернулся к Анне: — Анна Кирилловна, вы, кажется, упомянули, что случай убедиться у Хлыбова был не единственный. Вы не могли бы рассказать подробнее?

— Да, конечно. Правда, свидетелем я не была, — Анна заколебалась. — Может, отец Амвросий вам лучше расскажет?

— Нет, нет! Рассказывайте, ласточка. Мы с вами одинаково знаем.

Анна кивнула.

— Хлыбов пил, вы знаете. Часто один, — медленно начала она. — Но пил как-то угрюмо, с раздражением. Потом я стала замечать, что нередко он прислушивается к звукам извне. Ему чудились шаги, иногда удары в стену. Однажды ему показалось, кто-то стоит под дверью и бормочет.

— Вы тоже слышали?

— Не знаю… Нет. Некоторое время Хлыбов вслушивался, даже привстал. Потом в ярости запустил в дверь кофейником и разбил вдребезги. Вышел сам. Долгое время Хлыбова не было. А когда он наконец вернулся, лицо было перекошено уродливой гримасой. Так бывает, когда у человека порез. Руки дрожали. Я спросила, с кем он так задержался?

— Один мерзавец, — и Хлыбов грязно выругался.

Я продолжала настаивать, несколько раз повторила вопрос. Наконец он ответил:

— Не знаю. У него темное лицо.

— Павел?

— Он черный! — рявкнул Хлыбов. Больше расспрашивать я не решилась, но подумала, что у него, безусловно, белая горячка, и он бредит наяву. Некоторое время мы… отец Амвросий тоже, так и считали.

Однажды я оставила их вдвоем в гостиной и поднялась наверх. Прошло, наверное, около получаса, когда сквозь сон я услышала выстрелы. Их было шесть или семь. Хлыбов, когда я спускалась вниз, стоял в холле, глядя в одну точку, явно не в себе. Сильно пахло порохом. Сзади него, в дверях, я увидела отца Амвросия. Вы, кажется, были растеряны?

— Напуган, ласточка, до смерти! Чего уж там… Все разговоры говорили, тихо-мирно. Вдруг вскочил, глаза бешеные, да — в дверь! Пистолет из кармана на ходу рвет. Потом за дверью давай палить. В кого, батюшка, спрашиваю, палишь? Здесь, отвечает, на этом самом месте стоял, каналья. Возле стены. Оглядели мы потом стенку, когда в себя пришли. Вокруг поискали — ни одной отметины. Куда пули делись? А гильзы стреляные тут, под ногами валяются. Все собственноручно собрал. И усмехается. Я, говорит, с такого расстояния мухе глаз вышибу… Вот такая история, молодой человек. Хотите верьте, хотите нет, — отец Амвросий широко развел руками.

— Похоже, с запахом серы история-то?

— Истинно так! — подтвердил священник, не уловив обычной в таких случаях иронии. — С того самого раза мы тоже уверовали, что не от запоев это, как поначалу думали. Наяву он приходил.

— Кто он? — с осторожностью спросил Алексей, боясь, что священник оставит эту скользкую тему.

— Да ведь и мы со слов знаем, — уклонился тот. — За что купили, за то и продаем.

— Отец Амвросий, — с досадой проговорил Алексей. — По-моему, это вопрос именно вашей компетенции. По роду занятий, как священник, вы обязаны были составить какое-то мнение. Поверьте, я спрашиваю не из досужего любопытства.

— Мнение? Отчего ж не сказать, — усмехнулся священник, пожимая округлыми, полными плечами. — Только проку от наших рассуждений вам много не будет.

— И все же. Кто он?

— Нежить.

— ???

— Мертвец это был. Души в нем нету, а потому ликом темен. Стерт лик.

Алексей почувствовал, как у него по спине пробежали мурашки.

— Ну, допустим. А где душа?

— Мытарят ее, бедную. Там… Не допускают до Господа. И телу мертву покою в земле нет. Бродит оно.

— Значит, Хлыбов стрелял в мертвеца?

— Убить хотел, — усмехнулся священник. Алексей представил мертвое тело в темном углу, нашпигованное свинцом.

— Вы, Георгий Васильевич, как это все себе объясняете?

— Никак! Своим скудним умишком мы и пытать не стали. Однако в церковных анналах полюбопытствовали, признаться. По летописным сводам полистать пришлось, изрядно. Так вот… в Радзивиловской летописи от 1082 года наткнулись мы на упоминание о древнем городе Полоцке. Вернее сказать, о нашествии навий на Полоцк и нападении на тамошних жителей.

Священник заметил в глазах у собеседника вопрос и поспешил уточнить:

— Навии… сие и есть мертвецы. В летописи, что вовсе удивительно, даже гравюра оказалась приложена. Правда, до крайности примитивная, но тем ценнее, ибо ближе к источнику. Безликий мертвец раздирает надвое несчастного на пороге его дома. В самом тексте безымянный летописец сообщает, что смута была на Руси великая, и вся во граде Полоцке, стар и млад, в окаянстве погрязли и опаскудели до потери образа человечего. Тогда чаша терпения господня иссякла, отворотил он лик от малых сих, и хлынули на Полоцк навии злы, и зачали грызти и терзати, на части рвати всякого, не разбирая полу и возрасту…

Летописные разыскания отца Амвросия для Анны были тоже в новинку. Бросив на нее взгляд, Алексей увидел широко раскрытые глаза, полные страха, и подумал, что в ближайшие дни этому дому суждено пустовать. По своей воле хозяйка навряд ли сюда вернется.

Отец Амвросий тоже заметил состояние Анны и взялся ее утешать. По его словам выходило, что нынешние мертвецы смирны, безвинного человека нипочем не тронут, а он сам — сущий дурень, такого страху зазря нагнал.

По этому поводу на столе появилась бутылка вина, и Алексей, сославшись на дела, поспешил откланяться.

Глава 8

Алексей рассортировал архив Хлыбова на две части. Необходимые документы сунул в свой кейс, остальное запер в сейфе. Затем сел на телефон.

Первый звонок — председателю местного райпо. Официальным тоном законника-буквоеда он справился, какие меры приняты на мясокомбинате по представлению прокурора за номером таким-то от такого-то?.. Никакого представления по мясокомбинату в природе не существовало, и, если бы председатель вздумал уточнить, то Алексею пришлось бы выкручиваться. Но, как он и рассчитивал, выкручиваться начал сам председатель райпо. Он уверил старшего следователя, что на мясокомбинате произведена комплексная проверка и по ее итогам две недели назад состоялось общее собрание коллектива. На всех виновных наложены взыскания, произведены денежные начеты. Причины, позволяющие расхищать продукцию мясокомбината, устраняются. Алексей ухмыльнулся. Обычный словоблок, почти идиома. От прокуратуры он выразил удовлетворение проделанной работой, кроме того высказал предположение, что после приватизации мясокомбината подобные кражи станут бессмыслицей.

— Мы на это рассчитываем, — после некоторой паузы последовал осторожный ответ.

— Приватизация пойдет как обычно? Через акционирование?

— Думаю, да.

— Кто согласился быть учредителем? — продолжал блефовать Алексей.

— Вам список организаций? — голос председателя звучал все более сдержанно.

— Да, для сведения. Ваши данные пройдут у нас в комплексе мер, принятых вами для предотвращения в дальнейшем подобных краж, — успокоил Алексей.

— Одну минуту. Я продиктую. Но это все предварительные наброски. Сами знаете, закона о приватизации еще нет.

«Тем не менее, приватизация продолжается», — мысленно досказал за него Алексеи. Под диктовку он составил список из нескольких организации-учредителей и напротив каждой организации, выписал из справочника фамилию ее руководителя.

Следующий звонком в администрацию района он запросил список членов недавно назначенной комиссии по приватизации. Затем оба списка положил на стол перед собой. Полюбовался и выложил рядом третий. Из кейса. Теперь картина была полной. Учредители, они же члены комиссии по приватизации, они же — организаторы хищений…

В дверь постучали.

— Открыто. Входите.

В кабинет вошел участковый инспектор Суслов. Поздоровался.

— Садись, Анатолий Степанович. Новости есть?

— Соседка Глуховых по лестничной площадке утверждает, что жена и дочь вернулись из поездки в Крым раньше запланированного. Накануне отъезда она разговаривала с Глуховой. По ее словам, первоначально они хотели провести отпуск в Массандре целиком.

— А провели?

— С учетом дороги около трех дней. Можно уточнить.

— Выглядит так, будто сбежали?

— Похоже на то.

— Сама Глухова чем объясняет свой отъезд?

— В городе их нет. Скрываются. Глухов тоже сегодня в ночь отсутствовал. Домой вернулся под утро.

— Понятно. Значит, показаний Глуховой у нас нет.

Алексей снял трубку, намереваясь позвонить в СПТУ, но в дверь просунулась крупная физиономия Дьяконова.

— Так мы едем или нет, господа хорошие? — недовольным тоном осведомился он.

— Мы, Вадим Абрамович, ждем вас. Чтобы ехать, — уточнил Алексей, подымаясь из-за стола.

Судмедэксперт Голдобина встретила их в больничном коридоре, насквозь провонявшем хлоркой, и предложила надеть белые, до дыр застиранные халаты. Убедившись, что халаты надеты, двинулась впереди.

— Ваше экспертное заключение, извольте получить.

На ходу, не оглядываясь, Голдобина подала через плечо несколько страниц машинописи.

— Гнилостные изменения в тканях, состояние головного мозга, состояние сосудов позволяют судить, что ваша подопечная скончалась около двух недель назад. Более точный срок можно определить, имея труп. Что касается причины смерти, ничего нового вам не сообщу. Ищите труп.

Голдобина рубила фразы резко, акцентированно, словно вбивала в череп гвозди. По крайней мере именно так ее манеру излагать Алексей ощущал на себе. Интересно, подумал он, была ли эта мадам когда-нибудь замужем? А если была, то кто, любопытно знать, ее муж? Он представил себя на мгновение в роли мужа Голдобиной. В одной с ней супружеской постели! И содрогнулся.

— Голова, — продолжала судмедэксперт, раскуривая на ходу сигарету, — отделена посмертно острорежущим предметом. Режущая кромка длиной около пятнадцати сантиметров, с зазубринами. Линия отчленения проходит между первым и вторым шейным позвонком. Возраст потерпевшей, учитывая состояние зубов, кожных покровов, других признаков, от шестнадцати до двадцати-двадцати одного года. Остальные подробности найдете в экспертном заключении.

Сильным движением Голдобина открыла обитую листовой сталью дверь с табличкой «Посторонним ход воспрещен».

— Прошу проходить.

Из-за густого трупного запаха Алексею пришлось сделать над собой усилие, чтобы ступить через порог. Голдобина заметила это.

— Откройте фрамуги, черт бы вас… — промычал сквозь зубы Дьяконов.

Голдобина передернула плечом и хрипло прокаркала какой-то белой фигуре, копошащейся среди мертвых тел.

— Эрнестик, я попрошу вас открыть на время форточки. У нас сегодня дамы.

Из разных углов послышался смех. Худощавый Эрнестик в длинном, явно на вырост халате бросил в таз нечто вроде садового секатора. Недовольно буркнул:

— Я открою. Но мух. Дина Александровна, ловить будете сами.

Голдобина повернулась к гостям.

— Пройдите сюда.

Вслед за ней они протиснулись в небольшую боковушку, служащую лабораторией, с несколькими стеллажами и вертушками, уставленными сплошь множеством разноцветных пробирок, колб, бутылей с химреактивами и оборудованием. В лаборатории трупов но было, за исключением одного, женского, с наброшенным на лицо дерюжным мешком. Одежда на трупе была высоко забрана, между ног, забитая до половины, блестела пустая бутылка из-под водки. Голдобина невозмутимо поправила на трупе одежду. Окуталась густым облаком дыма.

Алексей поискал глазами по сторонам:

— Ну и где наша подопечная?

Голдобина молча приблизилась к подоконнику и сняла накрахмаленную салфетку с какого-то бесформенного предмета. Скомкала салфетку в руке.

— Ваша подопечная.

С эмалированного подноса на сотрудников взирала вставными глазами голова Чераневой Тани. Участковый инспектор и следователь с минуту подавленно разглядывали этот шедевр ритуального искусства.

Работа по туалету обезображенной преступником головы, действительно, была проделана профессионально. Глубокие разрезы на лице, на веках аккуратно зашиты и замазаны тональной крем-пудрой. На голове красовался роскошный рыжий шиньон. Брови и накладные ресницы подклеены именно те, какие были у живой. Правая бровь слегка приподнята, что придавало выражению лица чуть удивленный и наивный вид. Даже цвет глаз был подобран светло-коричневый, Алексей хорошо это запомнил.

Смерть выдавила на губах покойной ту самую загадочную полуулыбку-полугримасу, какую он замечал на лицах большинства здешних покойников.

— Превосходная работа, — глухим голосом отметил он. — Даже цвет глаз угадали.

— Мы не гадали, — отрезала Голдобина. — У потерпевшей сохранился в глазнице обрывок радужки. Залип. По нему были подобраны протезы.

— Ни разу не слышал, что в городу практикует протезист, — буркнул Дьяконов, распаковывая свою фотоаппаратуру.

— Протезиста нет. Это мои личные связи. Кстати, обязана вас уведомить. фиксирующих растворов и морозильных емкостей, как видите, мы не имеем. Поэтому хранить вашу подопечную, пока отыщется труп, не намерены. Постарайтесь иметь это в виду.

Голдобина вышла.

— Анатолий Степанович, доставь сюда Черанева-папашу. Будем проводить опознание.

Итак, последняя соучастница дикого преступления в Волковке мертва. Алексей вновь обернулся к окну. Живая Черанева, циничная, зачуханная давалка из подворотни с размалеванной физиономией, сильно проигрывала этому мертвому лицу. Смерть стерла с него убогую суетность, и теперь с эмалированного подноса взирало величавое лицо красивой женщины. Похоже, только расставшись с жизнью, она сумела обрести себя.

Голос участкового инспектора вывел его из задумчивости.

— Черанев в коридоре. Ждет, — сухо доложил он. Алексей кивнул.

— Веди родителя.

Лицо Черанева-папаши показалось знакомым. Лисья, испитая физиономия с обильными складками кожи, словно отставшими от лицевых костей. Вел он себя с неприятной угодливостью и походил на собаку, которую много били.

— Где вы работаете?

— От Союзпечати… продавец я. Продавцом, значит, — бегая глазами по сторонам, отвечал тот.

— Это в киоске, что ли? На вокзале? — вспомнил наконец Алексей, где он мог видеть это лицо.

Черанев охотно закивал и начал было намекать на какие-то особые отношения с покойным Хлыбовым, на поручения и вдруг смолк. Его глаза, похожие на две стертые пуговицы, испуганно остановились, наткнувшись на стеклянный взгляд дочери. Спустя минуту Черанев суетливо зашарил по карманам в поисках папирос. Но закурить забыл.

— Узнаете?

— А?..

И неожиданно, невпопад хихикнул. Алексей понял, что смешок нервный, но сдержать себя не мог.

— Смешно, правда?

— Ну! — угодливо поддакнул тот, явно не сознавая, кто и о чем его спрашивает.

— Допрыгалась, дурочка, — наконец выдавил он. — Я вроде как не отец ей теперь, по закону-то. Лишили меня. Ей двенадцать лет было, ну… когда запил. А вон как, еще хуже вышло.

Алексей предложил Чераневу подписать протокол опознания и сам вывел его в коридор. 3адав несколько вопросов, он выяснил, что никаких отношений в последнее время отец с дочерью не поддерживал. Куда Черанева могла уйти две недели назад, с кем, он ничего не знает. Сам Черанев живет примаком у одной женщины, она вдовая, из-за нее, собственно, он перестал встречаться с дочерью.

Из прежних дел Алексей знал, что мать Чераневой скончалась от рака легких после десяти лет работы в аккумуляторном цехе металлургического комбината. Сам Черанев, как оказалось, не знал даже этого.

В райотделе милиции Алексей затребовал данные на гражданку Чераневу Т.Ф. с дактокартой обеих рук и фотографиями. Вернувшись в прокуратуру, он подготовил запрос в адрес ИЦ УВД о розыске трупа. И задумался.

Обезображенное до неузнаваемости лицо наводило на мысль, что преступник из числа старых знакомых Чераневой. Или опасается, что его могли видеть в обществе потерпевшей накануне смерти, поэтому позаботился обрубить ниточку. Если все так, то свидетели где-то существуют. С другой стороны, со дня смерти потерпевшей прошло две недели, а труп до сих пор не обнаружен. И вдруг «всплывает» голова. Сомнительно, чтобы преступник хранил ее эти две недели у себя. Можно предположить, что, задумав новое преступление, он решил использовать голову убитой для устрашений очередной жертвы. Для этого убийца вернулся на место преступления, затем отрезал у трупа «острорежущим предметом» голову и, приколотив гвоздем записку, подкинул голову в квартиру… Если все так, труп Чераневой пока цел и в настоящее время находится на месте преступления. Или там, куда убийце удалось его переместить. Возможно, он расправился с жертвой в другой местности, с иным административным подчинением. Пожалуй, после сцены в ресторане, перепуганная, Черанева могла уехать из города сама, куда угодно.

Алексей отправил подготовленный запрос и набрал номер телефона СПТУ номер 13.

— Иван Андреевич?

— Я.

— Добрый день. Валяев из прокуратуры. Мне необходимо побеседовать с вашей женой. И дочерью.

— Исключено, — отрубил хриплый голос. — В городе их нет. Причину вы знаете.

— Догадываюсь.

— Вот так. Если невтерпеж, беседуйте со мной. Я знаю столько же.

Алексей подумал и спросил в лоб:

— Ваши жена и дочь провели в Крыму три дня. Хотя, мы знаем, они рассчитывали провести там отпуск. Что произошло?

— Насчет отпуска, чушь. Дура-баба вам надвое сказала. А уехали раньше срока, это правда. Сейчас вся уголовная сволочь, которая два года назад на Колыме мерзлоту долбила, на курортах болтается. Татуировку на пляжах нежат. Поэтому порядочные люди едут отдыхать на Колыму… Минуточку… Тебе чего?

Было слышно, как Глухов прикрыл мембрану ладонью. Потом, ничего не объясняя, бросил трубку на рычаги. Алексей подождал с минуту, слушая короткие гудки, и вновь набрал номер. Как он предполагал, телефон на том конце провода взяла Зинаида. Он представился, напомнил свой прошлый визит, сказал пару удачных комплиментов и наконец услышал в трубке нежно расслабленное мурлыканье.

— Зиночка, э-э… ласточка, я только что разговаривал с Иваном Андреевичем. Вы его случайно не съели? Куда он запропастился?

Зиночка фыркнула и сказала, что такую бяку она нипочем есть не станет. А к Ивану Андреевичу пришел… ворвался Охорзин Кирилл Кириллович. Такой смешной, перепуганный какой-то. Они теперь к гаражам поскакали. Я в окно их вижу. Глухов впереди, а Охорзин… ой! Упал! Упал, бедненький…

Алексей наконец поблагодарил Зинаиду и пообещал перезвонить позднее.

* * *

Возле гаража, оглянувшись, Глухов увидел, что Охорзин отряхивает от грязи штанину и прячет в карман пиджака выкатившуюся бутылку. Зло покатал желваками.

— Комедию ломаешь? — процедил он, когда Охорзин, прихрамывая, подковылял к дверям гаража.

— Какую комедию? Ты о чем это? — растерянно замигал тот по-стариковски блеклыми, голубыми глазками.

— Если выпить захотел, так и скажи. А ты… по больному, как сука!

Наконец до Охорзина дошло.

— Стой! Стой, дурак! Куда? Ты взгляни вначале, не поленись. Ну?!

Глухов неуверенно остановился.

— Иди давай. Сучить меня потом будешь, щенок!

Он с лязгом отбросил сварную дверь и вслед за Глуховым шагнул в каменное нутро гаража. Щелкнул выключателем. Грузовик стоял на месте, как оставил его сам Глухов после ночной поездки.

— Я, понимаешь, кой-какую мебелишку соседу обещал перевезти. Полез в кузов, а там эта… нога!

Глухов уже стоял на скате, держась руками за борт. Среди пустых ведер и мешков, которые валялись тут неизвестно зачем, увидел желтеющую ступню, явно женскую. Одним рывком он поднялся в кузов и отбросил в сторону пыльную мешковину.

Нога была отрезана по коленному суставу. Кое-где на ногтях еще держались остатки педикюра. К икроножной мышце булавкой была пришпилена записка.

ДАЛЕКО НЕ УБЕЖИШ НА ОЧЕРЕДИ ТВОЙ ДОЧ ВКЛЮЧИЛИ СЧЕТЧИК

Глава 9

В конце рабочего дня Алексей забрал в местном отделении связи две посылки, которые перед отъездом отправил себе сам. Дома, вскрывая один из ящиков, он обнаружил, что из вложенных вещей исчезли две шерстяные фуфайки и несколько пачек индийского чая. Вместо них для веса ящик на треть был забит кипами пожелтевших бланков какого-то госснабовского ведомства. К счастью, вторая посылка со справочниками по криминалистике и юридической литературой оказалась нетронута.

Красть, собственно говоря, у него было нечего. Все движимое и недвижимое свободно помещалось в большой дорожный баул. Однако за последний месяц это была третья по счету кража его личного имущества.

В восьмом часу вечера Алексей спустился вниз. По пути забросил пустые ящики в бак для мусора. Какая-то старуха, не дожидаясь, пока он скроется с глаз, выудила оба ящика из помойки и, грузно переваливаясь, поволокла добычу в соседний подъезд.

Было еще светло, когда Алексей выбрался на одну из окраинных улочек. Опасаясь забрести не туда, остановил случайного прохожего.

— Улица Либкнехта, это где? Дом 85.

Плотный, лет пятидесяти дядька с минуту разглядывал его с головы до пят. Алексей заподозрил даже, что впопыхах надел пыльник наизнанку. Повторял вопрос. Красное, с прожилками лицо вдруг разъехалось в широкой ухмылке.

— Пошел ты на х… Козел!

И дядька повернул прочь. Алексей с трудом подавил в себе вспышку ярости. Физически ощущая, как сгорают в этом огне миллионы нервных клеток. Затем, успокоясь, утешил себя тем, что поступил по-христиански.

Нужный адрес Алексей отыскал сам. Это была почти окраина города. Маленький, покосившийся домишко с одним оконцем на фасаде едва выглядывал из-за стоящего подле громадного «Кировца». Когда Алексей подошел ближе, то увидел, что все четыре ската у трактора-гиганта проколоты. Выбиты стекла в кабине, железное нутро тоже разворочено и растащено. Судя по облупленной краске и ржавым пятнам на корпусе, он простоял тут не один год и начал врастать в землю.

Под окошком, заклеенным синей изолентой, на табуретке сидела бабушка. Как и табуретка, бабушка была невероятно ветхая и даже не пошевелилась, когда Алексей остановился рядом. Он поздоровался и опустился перед старухой на корточки, чтобы она могла видеть его лицо. Но старуха глядела сквозь него пустим, стылым взглядом.

— Бабуля? Скажите, Таня Черанева здесь проживает?

Он смотрел, как сознание медленно возвращаются в ее пустые глаза. Потом дрогнули пальцы на коленях, уродливые, покрытые пигментными пятнами. Как будто своим вопросом он возвращал старуху с того света. Наконец, она его увидела.

— Кричи шибче, милок. Глухая я, — услышал он слабый, шамкающий голос.

Алексей прокричал свой вопрос ей на ухо, и старуха закивала.

— Здеся, здеся она. Ушла куды-то.

— Куда?!

Но на большее старухиных сил не хватило. Сознание вновь покинуло ее, взгляд опустел и подернулся ледком. Алексей оставил старуху и вошел в избу. Внутри оказалось довольно опрятно. Стены без обоев, но бревна выскоблены и промыты дочиста. Частые, свежекрашенные половицы. В Таниной комнате вдоль стены стояла узкая кушетка, в изголовье на тумбочке — увядающий, осенний букет. Чем-то неуловимым эта комнатка напоминала комнату Иры Калетиной. Такая же стопка модных журналов и несколько забытых на кушетке кассет.

В шкафу среди упавших блузок, тряпья он нашел спрятанный однокассетник. Однокассетник оказался японский, правда, китайского производства. И то, что он был спрятан, единственная здесь ценная вещь, давало повод думать о намеренном отъезде или же бегстве хозяйки из дома.

С полчаса Алексей гонял магнитофонные записи в слабой надежде на какое-нибудь звуковое послание, но ничего, кроме современного музыкального хлама, на кассетах не оказалось. Он заглянул в буфет, в хлебницу — всюду было пусто.

Рейд по соседям тоже ничего не дал. Хотя двое супругов уверенно доказывали ему, будто видели Чераневу то ли вчера, то ли позавчера возле дома. Алексей закончил тем, что попросил одну из соседок, чье лицо показалось ему приветливым, приглядеть за старухой до завтра в накормить ее.

Уходя, он еще раз оглянулся на покосившуюся избушку. Картина показалась ему примечательной. Разграбленный, ржавый трактор (наверняка, болтается на балансе у какой-нибудь организации) и дряхлая старуха под окном возле догнивающей избы. Крыша избушки едва достигает коньком до кабины гиганта социндустрии.

— И осталась старуха у разбитого трактора, — невесело усмехнулся он, глядя на этот скорбный памятник эпохе развитого социализма.

Некоторое время Алексей шагал, погруженный в раздумья. Было непонятно, за кем он гонится по этому порочному (или выморочному?) кругу. Может, в самом деле, как во граде Полоцке, мертвые хватают живых, рвут их на части? Хотя… как правило, когда преступника находят, то оказываются, что это вполне конкретный злодей.

Алексей свернул в боковую улочку и остановился. Место показалось знакомим. Он стоял напротив дома Калетиной. Под знакомым, качающимся фонарем. Лампа над головой горела, но свет не достигал полотна дороги, теряясь на полпути.

Алексей поколебался и толкнул калитку. Мелькнула мысль, что ему трудно будет объяснить полубезумной хозяйке этого дома цель своего визита. Впрочем, она не любопытна. В этот момент в просвете между зарослями черемухи он увидел удаляющуюся женскую фигуру. Она была в темном платке и платье, шла торопливо с опущенной низко головой. Что-то почудилось в ее облике знакомое. Вернее, в том чувстве, которое она вызывала — чувство замкнувшегося в себе несчастья. Это была Калетина. Алексей вышел следом на улицу, оставив калитку открытой.

— Здравствуйте. Вы помните меня?

Она вздрогнула, слегка даже отшатнулась, но продолжала идти, по-прежнему не подымая глаз.

— Мне хотелось бы поговорить с вами, — продолжал Алексей с мягкой настойчивостью. — Вы, я вижу, уходите?

— Ухожу, — прошелестело в ответ.

— Может, мне проводить вас? Или я мог бы подождать?

— Да, — услышал он после паузы. — Подождите.

Она ушла, так и не взглянув на него, скрылась в каком-то переулке, между дворами. Алексей повернул назад к дому, не слишком уверенный, что сумел договориться.

На противоположной стороне улицы перед кучей песка он увидел тщедушного мужичонку с недельной щетиной на лице. Тот стоял, опершись на лопату, и сверлил его глазами из-под надвинутой на глаза кепки. На нем была заляпанная старой краской спецодежда и галоши на босу ногу. Когда Алексей поравнялся, мужичонка вопросительно буркнул:

— Из органов?

— Допустим.

— В позапрошлый месяц, во вторник приезжал, ну? К этой… На «УАЗе», кажись.

Алексей промолчал, выжидая не без любопытства, что последует дальше. Мужичонка поскреб щетину и неожиданно грязно выругался.

— Под замок ее, стерву, мать-размать… Ну? Дело говорю.

— За что под замок? — усомнился Алексей.

— Степана Гирева знаешь? В СМУ на автокране вкалывает, три года как с химии…

Мужичонка зашелся опять длинно и грязно матом по одному ему известному поводу. Потом в его пространном и путаном рассказе появились какие-то кроли, две пары. Выяснилось в конце концов, что это кролики, которые были куплены то ли у Степана Гирева, то ли у кого-то из Степановых родственников, и сколько его, суку, пришлось поить водярой. Потом вновь мужичонка начал перебирать чью-то родню, матерился и сплевывал под ноги, тыкал большим пальцем за плечо и рубил ребром ладони воздух.

Алексей понял, что из затянувшейся тирады без посторонней помощи этому пошехонцу не выбраться. «Типичная клиника, — заключил он, с любопытством наблюдая оратора. — Нечто вроде разжижения мозгов в запущенной стадии сифлиса.»

— Ну, и при чем тут Калетина?

Мужичонка вдруг с подозрением, исподлобья уставился на Алексея, как на недоумка. Тот в очередной раз остро почувствовал себя совершенным иностранцем, Миклухо-Маклаем.

— Ты че, бля, думаешь? Ушла? Квартал вокруг обежит, и домой!

Он оглянулся по сторонам и с видом заговорщика поманил Алексея к себе. Алексей подставил ухо.

— Дома! Дома, говорю, сидит, ну? Торкнись поди в ворота, падло буду!

Алексей недоверчиво хмыкнул. Но мужичонка, шаркая галошами и озираясь, уже семенил к своему палисаду. Однако не ушел, а встал поодаль, зорко наблюдая за дальнейшими действиями «органов».

Как и в прошлый раз дверь легко подалась. Похоже, ее тут никогда не запирали. Алексей поднял глаза и застыл от неожиданности. Перед ним в дверном проеме плавало бледное лицо с вопрошающе устремленными перед собой глазами. Темнота внутри съедала очертания фигуры, и оттого лицо казалось картонной маской, подвешенной под притолокою на невидимой нити.

— Извините, я не заметил, когда вы прошли.

Бледная маска едва заметно шевельнулась.

— Я думаю, нам следует поговорить. Если позволите? — Он сделал шаг вперед и остановился, выжидая.

— Проходите.

В доме царил полумрак с запахом гнили и сырости. Алексей осторожно двинулся следом, едва угадывая впереди легкое движение воздуха. Хозяйка остановилась посреди комнаты лицом к гостю. Оглядевшись, Алексей узнал комнату покойной дочери. Портрет Иры в траурной раме, выполненный халтурщиком из местного фотоателье, смотрел на них со стены с напряженной, вымученной улыбкой.

— В мае месяце я был у вас. Вы помните?

Женщина молчала. Было похоже, внешние события нимало ее не занимали. В том числе он сам — всего лишь очередная докука, которую необходимо перетерпеть и забыть.

— Мы тогда говорили о вашей дочери. Ире Калетиной.

— Да.

Веки дрогнули, и она остановила на нем встревоженный взгляд. «Помнит, — отметил Алексей. — Во всяком случае то, что касается дочери.»

— Вы говорили, она бывает у вас? Это так?

— Приходит.

— Вам не кажется это странным, учитывая, что Иры вот уже год нет в живых?

Калетина вновь потупилась. В быстро густеющих сумерках ему показалось, что плечи ее вздрагивают. Алексей подошел к портрету на стене, чтобы как-то разрушить дурацкую мизансцену и собственную не менее дурацкую роль строго вопрошающего учителя.

— Она привязана ко мне и не может уйти совсем, — тихо прошелестело в темноте.

— Вы тоже любили ее?

— Да.

— В прошлый раз, когда я провожал Иру, я просил разрешения навестить ее еще раз. Она согласилась, как будто. Могу я поговорить с ней?

Он затаил дыхание, чувствуя, что в своем любопытстве зашел слишком далеко. Ответ как всегда последовал не сразу.

— Не знаю.

— Мне бы очень хотелось. Если возможно, — с настойчивостью добавил он, не слыша в ответе категорического отказа.

— Это зависит от Ириши.

— Когда? Сегодня, завтра?.. Где она?

— Здесь.

Калетина неловко повернулась и вышла из комнаты. Алексей постоял в растерянности и опустился на софу. Прошло минут десять-пятнадцать, хозяйка не возвращалась. Он подумал вдруг, что ответ Калетиной мог означать что угодно. Например, память о покойной, которая, как боль, постоянно здесь, в сердце матери. Или что-то в этом роде.

Он заметил белеющий в сумерках возле двери выключатель и пощелкал кнопкой. Свет почему-то не горел. Алексей потуже прокрутил лампу в люстре и снова пощелкал. Безуспешно. Ждать больше не имело смысла. Впотьмах, ударяясь плечами о многочисленные косяки, он кое-как выбрался наружу. И вдруг столкнулся с хозяйкой в калитке. Похоже, она откуда-то возвращалась, одетая в темное, в темном платке, прошла мимо, даже не взглянув. И скрылась в доме.

— Черт знает что… — Он пожал плечами и вышел на дорогу, чувствуя себя идиотом.

На столбе бросились в глаза обрывки провода на изоляторах, около полуметра длиной. Остальное было смотано и висело на заборе Калетинского палисада.

— Ну? Теперь видал? А я че говорил? — Прежний небритый мужичонка стоял в нескольких шагах от него и делал руками какие-то знаки. Алексей сообразил наконец, что его зовут.

— Айда в дом, поговорим. А то на виду у этой…

В прихожей, склонясь над оцинкованным тазом, поставленном на табурет, мыла голову дебелая баба. Халат на ней был спущен с плеч до пояса, и белые, непомерно большие груди тяжко колыхались в такт движениям рук. Мужичонка фыркнул и с порога обложил бабу матюгами.

— Выставила вымя, корова недоена! Тут человек у меня из органов, а ей хрен по это самое!

Баба протерла глаза от мыла и, ойкнув, скрылась за занавеской. Мужичонка протопал следом. Алексей услышал его приглушенный бормоток, из которого удалось разобрать всего два слова — «гость» и «из органов». Еще «дура». Обратно он появился с торжествующей ухмылкой на небритой физиономии, зажав в горсти бутылку «Пшеничной».

— Айда, по такому случаю.

Сели за стол на кухне, довольно грязной и больше напоминающей кладовку. Мужичонка ловко скусил зубами пробку и набулькал водки в два грязных, захватанных стакана до самых краев.

— Ну, бывай! — бормотнул он, вытягивая губы сосочкой. Острый кадык заходил у гостя перед глазами. Алексей понял, что ушлый мужичонка довольно ловко его использовал. Человек из «органов» и «по такому случаю» произвели на супругу необходимое впечатление. Иначе «Пшеничной» супругу было бы не видать как собственных ушей.

Вскоре появилась она сама в туго повязанной на голове косынке. Молча прошла к лавке и уселась напротив гостя, скрестив руки под грудью. С этого момента она ни разу не пошевелилась и, кажется, не сморгнула. Хозяин уже нес околесицу, яростно напирая на какие-то свои права. Но его разговоры, сколько Алексей мог разобрать, по-прежнему крутились вокруг Степана Гирева, который «робил» в СМУ на автокране, и все тех же злополучных кролей, которые сдохли вместе с приплодом из-за «этой стервы». Алексей отодвинул стакан с водкой в сторону.

— Провода у Калетиной твоя работа?

— Ну дак… бля такая, она во у меня где!

Мужичонка полоснул ребром ладони по кадыку и заматерился скороговоркой, бросая на гостя подозрительные, сверкающие взгляды. Тот жестом остановил его.

— Теперь слушай. Завтра провода у Калетиной должны быть на месте, а не на заборе. Если она пожалуется, или узнаю сам, пеняй на себя. Все понял? — С порога он еще раз обернулся. — Я не продаюсь.

Дом Калетиннх на противоположной стороне улицы показался ему в темноте похожим на черный гроб, случайно забытый в кустах.

— Вот и сходили подружки по ягоды, — пробормотал он, вспоминая анекдот отца Амвросия про двух озабоченных дурех. Пожалуй, при встрече стоит рассказать батюшке продолжение анекдота. Заодно поинтересоваться его «точкой зрения» на обстоятельства.

Глава 10

В начале рабочего дня Алексей заглянул в отдел социального обеспечения, но проторчал там около часу, пока не убедился, что с бабушкой Тани Чераневой все будет в порядке.

По дороге из райсобеса в прокуратуру он нос к носу столкнулся со следователем облпрокуратурн Круком. Не ответив на приветствие, Крук уперся в него сонным, невыразительным взглядом.

— Сбежал, Леша?

Алексей усмехнулся.

— Выпал из поля зрения, так скажем.

— В следующий раз, — промямлил Крук, — придержи свои соображения для приватной беседы.

Он неторопливо двинулся дальше. Ни здравствуй, ни до свидания. Но из его реплики Алексей понял: Крук нацелен на результат и дает понять, что на него можно рассчитывать.

В приемной Алексея дожидалась телефонограмма из ЭКО УВД.

Срочно!

Следственный отдел прокуратуры

Валяеву

На Ваш запрос высылаем справку о результатах физико-химического исследования.

1. Частицы вещества, представленные в смыве по месту отчленения головы потерпевшей, являются микрочастицами олова и канифоли, имеют следы термического воздействия.

2. При исследовании кусочков бумаги, выбитых дыроколом, установлено: бумага типографская, изготовлена Камским целлюлозно-бумажным комбинатом, имеет ГОСТ 9095-73.

3. Тип бумаги от дырокола и образец бумаги, на который написана угрожающая записка, совпадают.

Полное экспертное заключение будет направлено Вам после оформления.

Эксперт Морозов

Возле его кабинета, под дверью, чадили сигаретами следователи Махнев и Соковнин. С ходу, не давая открыть рот, Алексей предупредил:

— Взаймы не дам.

— Это почему? — подозрительно осведомился Махнев,

— Берите с граждан взятки. И никаких проблем.

— Не хватает! Даже на курево.

— Не с тех берете, значит. И вообще, какого черта тут?..

Махнев сделал руками ослиные уши и заревел:

— И-и-и О-о-о! И-и-и О-о-о!

— ИО направил. К тебе в распоряжение, — пояснил Вася.

Алексей хмыкнул.

— Ладно. Проходите, дурачки.

— Почему дурачки? — обиженно протянул Махнев.

— Все потому же. Я — теперь начальник, значит, ты — дурак. Вася тоже дурак, хотя и молчит. Но это к слову, чтобы субординацию не забывали. — Алексей выложил на стол тощую папку с делом, открыл настежь окно. — Можете познакомиться, господа. Потом я готов выслушать ваши дурацкие предложения.

Оба следователя одновременно погрузились в изучение документов. Наконец Махнев перевернул последнюю страницу и толкнул папку через стол Валяеву.

— Так. Что дальше?

— Дальше я намерен распределить обязанности. Вася как безусловный специалист по копанию в грязном белье возьмет на себя потерпевшую Чераневу и ее связи. Где, когда, куда, с кем? Предсмертные маршруты Чераневой, возможные свидетели. Сексуально озабоченная публика с криминальным уклоном Василию Степановичу до боли знакома. Так что карты в руки и пожелание всяческих успехов. Я, так и быть, беру на себя самую рутину. Проверю результаты физико-химической экспертизы. Где-то в городе есть точка, где должны сойтись паяльник, дырокол и типографская бумага ГОСТ 9095-73. Наконец, Махнев…

Алексей на некоторое время задумался.

— Тебе, как обычно, придется взять на себя младенца.

— Опять?! — взревел Махнев.

— Это майор в отставке Глухов Иван Андреевич. Во-первых, свяжись с райвоенкоматом и установи возможных сослуживцев Глухова. Выясни действительную причину увольнения в запас. Во-вторых, Глухов сейчас активно перемещается, поэтому необходимо фиксировать каждый его шаг. И, в-третьих… с этого, на мой взгляд, следует начать: срочно допроси мастера производственного обучения Охорзина.

Алексей вкратце пересказал события, известные ему по телефону со слов секретарши.

— Минуту, начальник, — перебил его Махнев. — Допустим, я дурак. По штату, разумеется. Из материалов дела я понял, будто Глухов терпящая сторона? Но после разговора с умным человеком с удивлением узнаю, что Глухов злодей! Отрезал бедной девушке голову, подкинул себе в квартиру и хочет заставить себя выплатить себе миллион. При этом, заметьте, активно перемещается. Что за хреновина? Почему я должен за этим мудаком в отставке следить?

Алексей рассмеялся.

— У меня есть подозрение, уважаемый господин Махнев… подозрение, переходящее в уверенность, что ваш подопечный ведет двойную бухгалтерию. Дело в чем? Когда Глухов закапывал голову и пытался скрыть от нас, что его шантажируют, это было понятно. Преступник угрожал семье расправой. Теперь все знают все, но Глухов тем не менее продолжает темнить. Говорит, разберусь сам. Хотя, по логике вещей, должен цепляться за любой шанс.

— Ну, и что из этого следует?

— Представьте, господин Махнев, что преступник вдруг оказался в наших руках. Какой первый вопрос вы ему зададите?

— Про миллион, разумеется, — догадался Махнев. — Почему ты, злодей, решил, что у бедняги Глухова есть миллион? А?

— Вот именно. Поэтому я делаю вывод: Глухов рассчитывает добраться до преступника первым.

— Понял. Вопрос снят.

Оставшись один, Алексей взялся прорабатывать план собственных действий. Микрочастицы олова и канифоли со следами термического воздействия означали одно: профессия преступника связана с пайкой и лужением. Телерадиомастерские, ремонт бытовой техники, контрольно-измерительные приборы, электромонтаж, гаражи и т. п. Кусочки бумаги, выбитые дыроколом, безусловно, указывают на учреждение, а не на домашнего радиолюбителя. К тому же, дырокол с четкими индивидуальными признаками, а бумага имеет установленный ГОСТ. Хлопотно, но обнаружить такую контору вполне возможно. Город в конце концов не велик.

Однако при детальном анализе исходных данных Алексей почувствовал, что искомая контора становится все более призрачной, а ее контуры размытыми. Появилось даже подозрение, что такой конторы может не быть вообще.

В городе, как он выяснил, действует несколько десятков отраслевых и ведомственных снабженческих организаций со своими базами, которые снабжают район бумагой. Бумага потребительских форматов, например, продается во всех магазинах «Спорткульторга». Алексей поискал у себя в столе початую пачку бумаги с уцелевшей упаковкой. На обороте прочел:

Камский целлюлозно-бумажный комбинат

Типографская бумага 2

Ординарных 250 листов

ГОСТ 9095-73

Он вздохнул… Что еще? Дырокол? У него на столе тоже имеется дырокол. Еще один — в ящике письменного стола. В шкафу, если память не изменяет, среди бумаг завалялся третий, правда, сломанный. Не надо большой фантазии, чтобы представить количество дыроколов, валяющихся по разным конторам. К тому же, дефект того единственного, которым пользовался преступник, может оказаться заводским браком, поэтому не исключено, что в продажу поступила целая партия брака одновременно.

То же самое с паяльником. Они имеются едва ли не в каждой семье. Стационарных бытовых паяльников, как известно, не бывает. Они все переносные. Поэтому олово, канифоль, паяльник может таскать в авоське по городу любой гражданин независимо от профессии. Скорее всего, на этом направлении его ждет его большая рутина. Поразмыслив, он решил наконец ограничиться выборочной проверкой. На всякий случай.

Опасения оказались не напрасны. К вечеру ему и его сбившимся с ног оперативникам удалось выяснить только то, что утром он был прав.

Вернувшись домой, Алексей принял душ и с кипой свежих газет рухнул на кровать. Но газетное чтиво на ум не шло. По нескольку раз он возвращался глазами в начале только что прочитанного абзаца и наконец отложил газеты в сторону. Сквозь дрему ему почудились неуверенные шаги на лестничной площадке. Кто-то остановился напротив его двери. Алексей тотчас открыл глаза и сунул руку под подушку…

Сегодня при встрече с Круком мелькнула мысль передать архив Хлыбова ему. Он даже рассортировал, оставив нужные бумаги себе. И не отдал. Лучшей приманки для преступника невозможно было придумать.

Он сел, выжидая, что последует дальше. Однако в дверь просто позвонили. Алексей сунул пистолет глубже под подушку и отправился открывать.

На пороге, смущенно улыбаясь, стояла Светлана Тэн.

— Вот это да-а! — наконец пробормотал он и тряхнул головой. — Вы сон? Или я сошел с ума? Брежу?

Большие черные глаза скользнули по его лицу всполохами далекой зарницы. Она не ответила.

— Значит, сон, — подумав, заключил он. — В таком случае поцелуй в щеку не возбраняется.

Он взял девушку за руку и прижался к ее нежной щеке губами. Это продолжалось почти минуту. С тихим смешком она отстранилась наконец и прошла в комнату, оглядывая убогое жилище.

— Бог мой! Как тут у вас неуютно.

— Это гостиничный номер. — Алексей пожал плечами. — Я, кажется, привык и не замечаю. Хотя, когда вы вошли, я сразу понял: в этом номере не хватает персидских ковров, лепнины с позолотой и византийской кудрявой росписи. Поверьте, мне стыдно, что ничего этого нет.

Она быстро повернулась к нему, и он, словно брошенный в воду камень, разом утонул в черной бездне ее глаз.

— Вам не стыдно, что за месяц вы ни разу не позвонили своей невесте? Не пытались встретиться? Или ваше предложение всего лишь циничная шутка?

— О! Что ни вопрос, то пощечина. — Он взъерошил волосы. — Э-э… хотите кофе?

— Я хочу услышать ответ.

— Чудесно. Угощать мне все равно нечем. Я, признаться, не ждал вас.

— Это я уже поняла. — Она не отводила взгляд, и он лишний раз убедился на собственной шкуре, что камни плавать не умеют.

— Да, мне стыдно, — скорбно признался он.

— Это все?

— Мне стыдно потому, что я, увы, все еще не районный прокурор. Я просто следователь, ищейка! По сути, розыскная собака. В номере нет персидских ковров, нет лепнины на стенах и, если невеста разборчива, подумал я, ей не за что уважать такого жениха. Несколько раз я порывался позвонить, но вспоминал, кто я есть на самом деле, и бросал трубку. Зато теперь, когда вы пришли, пришли сами, я понял, что глубоко заблуждался. Моя щепетильность кажется мне абсолютной глупостью, и я готов принести извинения в любой доступной форме.

— Мне кажется, вы хамите, — тихо произнесла она.

— Возможно, мне не хватило вежливости, но я ответил искренне. За это ручаюсь.

— Вы тешили свою щепетильность столько времени, а о моей щепетильности подумали?

— Зачем? Вы же пришли…

— Ах так! — Ее взгляд вспыхнул, словно пламя электросварки, и звонкая оплеуха гранатой взорвалась у него на щеке. Алексей дернулся назад, как от сокрушительного удара, и, потеряв равновесие, всем телом грохнулся о платяной шкаф. Сверху повалились книги и стопы газет, а его тело безвольно сползло на пол. Вдобавок, он ударился головой об угол шкафа. Чтобы падение выглядело убедительно, он незаметно ударил ладонью об пол. Бух!

— Ой… мамочки!

Она с ужасом уставилась на распростертое тело. Потом до нее дошло, что он продолжает ломать комедию, и она выбежала вон, с треском захлопнув за собой дверь. От удара еще одна пыльная кипа газет обрушилась со шкафа ему на голову.

Алексей сел в задумчивости, начиная сомневаться, что его выводы относительно Тэн верны. Потом снова лег на кровать и уставился в потолок.

В прихожей звякнул телефон.

— Меня нет, — пробурчал он и отправился к телефону. — Да?

В трубке молчали.

— Я слушаю вас! — рявкнул он.

— Алексей Иванович, — голосок Тэн звучал сухо и холодно, но и с этими интонациями, признаться, ласкал слух. — Я, наверное, слишком быстро согласилась выйти за вас замуж, и сожалею и беру свои слова назад.

— Все? — спросил он, помедлив.

— Да.

— Почему вы не бросаете трубку?

Она не ответила. Алексей терпеливо ждал. Потом в трубке послышался тяжелый вздох.

— Я похожа на грязную девку?

— Нисколько.

— Тогда почему?! — в голосе Тэн звенели слезы. Он почувствовал, как к горлу подступает острый комок.

— Так, — буркнул он. — Валял дурака. Фамилия такая. Валяев.

Она помолчала, потом осторожно, как с больным, которого лишний раз нельзя беспокоить, спросила:

— Я хочу знать, что заставляет вас обращаться со мной подобным образом?

— Хорошо. Давайте попробуем поговорить откровенно. Я жду.

— Нет! Приходите вы. У себя дома я буду чувствовать себя уверенней.

— По-моему, я не знаю вашего адреса.

— Соседний подъезд. Девяносто шестая квартира.

Алексей изумленно присвистнул. Положив трубку, он сунул пистолет в кейс вместе с бумагами и выбрался на балкон. Огляделся. Затем, с перил, он осторожно просунул кейс через балконное ограждение верхнего этажа. Там, среди мебельного хлама и пыли, имелась весьма подходящая на этот случай щель.

Глава 11

Дверь открыла сама Светлана. Ее глаза еще блестели от слез, но на лице цвела чуть растерянная улыбка. Вслед за хозяйкой он вошел в одну из комнат. Судя по количеству дверей и размерам прихожей, квартира была трехкомнатной.

— Мы одни? — спросил он, озираясь по сторонам.

— Я бы не хотела отвечать на этот вопрос.

— Понял. Вы надеетесь, что я буду вести себя скромнее?

Она проигнорировала реплику.

— Что вы будете пить?

— Даже так… гм? Предпочитаю водку. С содовой.

Полубогемная обстановка в комнате, куда его пригласили, не указывала, что обитательница работает на мясокомбинате. На стенах, на стеллаже, в углах было полно гравюр и акварелей, содержание которых не имело к действительной жизни ровно никакого отношения. Пожалуй, только одна, в простенке между окнами, изображала чье-то лицо, кажется, мужское. Манера писать выдавала в художнике истерическую, неорганизованную натуру. Все линии казались случайны, нелепы, но из этого хаоса смотрели глаза, проступал лоб, подбородок и определенно что-то ему напоминали.

Алексей обернулся и увидел, что Светлана внимательно наблюдает за ним.

— Моя подруга. Она вроде пифии. Художница. Рисует только в трансе с закрытыми глазами. Свои наброски называет предсказаниями. Говорили, они сбываются.

— А этот тип, он кто?

— Я попросила ее однажды, она наркоманка, очень больна, попросила сделать для меня портрет человека, которого когда-нибудь я полюблю. Однажды она принесла мне вот этот.

Алексей подошел ближе.

— Заурядная физиономия. Весьма даже.

— Да. — Она слабо улыбнулась.

— Но вы, я полагаю, уже испытываете какие-то чувства к этому типу?

— К сожалению, он оказался хамом. Любитель валять дурака.

— Вот как!

Алексей с любопытством уставился в чудовищный хаос линий, пытаясь отыскать черты сходства. Но чем дольше он всматривался, тем отчетливее проступали на поверхности беспорядочные, неряшливые штрихи, разрушая образ как таковой.

— Хотите сказать, этот симпатяга на портрете и я — одно и то же лицо?

— Да. Именно поэтому ваше хамство сошло вам с рук.

— Если не считать, что я перестал слышать на левое ухо. — Он подергал себя за мочку. Потом не без самодовольства улыбнулся. — Значит, вы влюблены в меня?

Она вспыхнула.

— Почему вы хотите казаться хуже, чем на самом деле?!

— Это вы вообразили обо мне черт знает что. А я должен отдуваться за ваши фантазии.

— Вот ваша водка, — она с грохотом поставила на столик возле бара граненый стакан. — С содовой!

— Водка не отравлена?

— Нарочно пытаетесь меня дразнить?

— А что?

— Зачем?!

Он опрокинул содержимое стакана в рот.

— Когда я впервые увидел вас посреди разделанных туш и мясокомбинатовского ворья, вы показались мне ангелом, спустившимся в ад. Я слаб перед женской красотой, это однозначно, и с ходу, если помните, выдал вам предложение.

— Я помню.

— Вы, вероятно, сравнили меня с этой дурацкой рожей на портрете, углядели некое сходство, всплакнули в одиночестве и решили, что я — ваша судбба. На следующий день я получил от вас согласие. Но фактически мы друг о друге не знаем ничего. Ваши хрупкие романтические фантазии в данном случае не в счет. Согласны?

— Кажется, да, — с застывшим лицом произнесла Тэн.

— Отсутствие информации о человеке, тем более, когда я намерен предпринять важный для себя шаг, не в моих правилах, — значительно произнес он.

— И вы весь месяц прилежно занимались сбором информации?

— Да, — он скромно потупился.

— Судя по поведению, вы насобирали обо мне столько гадостей, что они вот уже второй час бьют из вас фонтаном.

— Не совсем так. Представьте себе на минуту, что вы — двигатель, созданный в каком-то НИИавтопроме.

— О-о!

— Вначале вас гоняют на стенде в разных режимах. Потом ставят на ходовую и испытывают на полигоне. Потом в дорожных условиях и по бездорожью, вдоль и поперек. Так вот, наша с вами беда, что предложение сделано и принято еще месяц назад, а испытания от стенда до бездорожья — все сошлись в эти два часа.

Ее глаза изумленно расширились.

— Вы хотите сказать… вы меня испытываете?

— А что мне остается делать? Брать замуж кота в мешке? Я хотел сказать кошку.

— Вы уверена, что кошка пойдет за вас замуж?

— Не забывайте, согласие вы уже дали.

— Хорошо, — зловеще произнесла она. — И что ваши испытания показали?

Алексей загадочно улыбнулся и плеснул себе еще водки.

— Вас очень волнуют результаты испытаний, я вижу? — язвительно спросил он.

— Нет!

— Не лгите. Вы внушили себе, что влюблены в меня, а мнение любимого человека не может быть вам безразлично.

— Ваше мнение, кажется, я уже знаю. Но готова испить чашу до дна. Чтобы у меня не осталось больше иллюзий. А потом… потом я набью вам физиономию.

— Вы очаровательны, — со вздохом признался он. — Вы деликатны и не горды. Но за вашей изящной хрупкостью, Светлана Васильевна, скрывается огнеупорная мощь доменной печи.

— Доменной печи?

— Да.

— Я что-то не совсем понимаю. Это признание в любви или разновидность хамства?

— На ваше усмотрение. Тем более, испытания еще не закончены.

— О боже! — простонала девушка, но румянец удовольствия уже тлел на ее щеках. Она откинула со лба темный, блестящий локон. Безотчетным движением он перехватил ее падающую руку и прижал к губам. Девушка вздрогнула от неожиданности, но с одного взгляда угадала в нем безмолвное восхищение.

— Испытания закончились?

Он помотал головой.

— Что еще я должна продемонстрировать?

— К сожалению, сексуальные способности моей невесты для меня полная загадка. Ни малейшего представления, если не считать оплеухи.

Она резко повернулась и отошла к бару. Он сзади обнял ее узкие, напряженные плечи. Поцеловал.

— Я не могу переломить себя, — прошептала девушка.

— Почему?

Она долго молчала.

— Это надо сделать сейчас?

— Кажется, ты собиралась испить чашу до дна.

Не дождавшись ответа, он отошел и сел в низкое кресло. Она стояла так минут пять, спиной к нему. Потом, словно решившись, опрокинула в граненый стакан бутылку, пока водка не полилась через край. И, страдая физически, насилуя себя, выпила мелкими глотками почти весь. Медленно повернулась к нему.

— Я попробую… выпью чашу унижения до конца.

Язык у нее заплетался, веки тяжелели. С трудом она расстегнула пуговицу на блузке. Другую…

— Довольно, — Алексей поднялся. — Можешь ограничиться оплеухой. Я заслужил, кажется.

— Нет! — Она вскрикнула и с силой толкнула его обратно в кресло. — Я не хочу больше никаких иллюзий! Никаких, слышишь? Не-на-вижу!

Она содрала с себя блузку. Юбка вслед за ней плавно скользнула с бедер в ноги. Она переступила через нее и едва удержалась, чтобы не упасть. Кое-как стащила коротенькую сорочку и осталась перед ним в узких прозрачных трусиках.

Алексей рывком поднялся.

— Прости, если можешь, — пробормотал он и направился к двери. Уже открывая, услышал за спиной плач. Она сидела на тахте, уткнув лицо в колени. Узкие плечи вздрагивали от рыданий. В нем шевельнулось чувство раскаяния. «Что, если подозрения относительно Тэн напрасны? — подумал он. — Тогда эта египетская казнь, которую я устроил, долго будет висеть на совести.»

Алексей вернулся и сел рядом.

— Не уходи, — всхлипывая, чуть слышно попросила она.

— Да.

Светлана разжала пальцы, и толстый лист ватмана, содранный со стены, медленно, с натугой расправился.

— Здесь даже имя. Но ты просмотрел, кажется.

В хаосе линий, прямо через лицо, он вдруг отчетливо разглядел собственное имя…

А Л Е Ш А

Зачем-то спросил:

— Где сейчас эта пифия?

— Не знаю.

Алексей провел нетерпеливо ладонью по черному, сверкающему водопаду волос. Она встрепенулась и быстро обвила его шею руками, смеясь и плача одновременно.

— Кошмарное лето! Я, кажется, успела сойти с ума.

* * *

…Спустя час Светлана выбралась из его объятии и, набросив на себя халатик, едва прикрывающий стройные бедра, побрела к бару. Но дойти не смогла и без сил опустилась в кресло.

— Мне необходимо выпить, наверное. Мне плохо.

Влитый насильно стакан водки, похоже, оглушил ее. Лицо было бледным. Алексей открыл бар и удивился обилию разномастных бутылок с яркими наклейками. Впрочем, все они были непочаты.

— Даже коллекционное, о! Откуда?

— Ну, ты не знаешь настоящую цену моего места, — вяло отозвалась она. — Я говорила, кажется…

— Не знал. До последнего времени.

Он сбил сургуч с какой-то толстой, непрозрачной бутылки и штопором вырвал пробку. Рубиновая струя тяжело пролилась в глубокий хрусталь. Себе плеснул в стакан водки. «Нищий, но гордый», — хмыкнул он. Зато невеста, похоже, досталась с приданым. Под ногами белый ковер или палас с густым по самые щиколотки ворсом. Не меньше сотни иллюстрированных, чудесно изданных альбомов. Видюшник. Видеоплеер. Еще что-то. Хотя в ее положении это все мелочи, надо думать.

Вино вернуло на ее щеки румянец. Блестя глазами, она забралась к нему на колени и неожиданно опрокинула навзничь. Затем с победительным видом уселась верхом.

— В такой позе тебе не придет в голову валять дурака, — строго заявила она. Он подумал и вынужден был согласиться.

— Теперь, Алешенька, ты выложишь все до последней гадости, какие собрал обо мне в последнее время. Пора отрегулировать отношения. Но, имей в виду, за всякую ложь я буду вливать в тебя по стакану водки.

Она вдруг всхлипнула от недавней, еще свежей обиды.

— Второй раз я такой экзекуции не вынесу.

Он промолчал, старательно кося глазами. Светлана проследила его взгляд и запахнула разъехавшийся в низу живота халатик.

— Не отвлекайся, пожалуйста.

— Хорошо. Начнем с того, моя прелесть, что вы, номинально являясь мастером колбасного цеха, фактически уже полгода исполнительный директор акционерной компании… назовем условно «Рога и копыта»». Кстати, это одна из причин, по которой из областного управления мясомолочной промышленности вы перешли в район на вашу нынешнюю скромную должность. Это так?

— Да, моя прелесть.

— Среди ваших учредителей восемь крупнейших организаций и предприятий. Это для широкой общественности. На деле, я полагаю, под видом структурного подразделения одного из предприятий-учредителей создано ма-аленькое общество с ограниченной ответственностью, которое возглавляет узкий, скажем так, круг лиц. Мясокомбинат вот уже полгода как передан на баланс этого общества, хотя пока еще является госпредприятием. Но настанет час, и общество с ограниченной ответственностью будет объявлено банкротом. Испарится. Зато останется тот самый узкий круг физических лиц, а в новом учредительном договоре строчку «владелец предприятия» заменят на «гражданин такой-то». Это махинация чистой воды. Но это вдвойне махинация, поскольку члены районной комиссии по приватизации и руководители предприятий-учредителей составляют тот узкий круг лиц, в чью собственность переходит ваш комбинат.

Алексей проследил, как она потянулась за бокалом и поднесла рубиновый хрусталь к ярким губам.

— Ну, и как тебе эти гадости?

— Надеюсь, ты не из-за этого меня третировал?

— Не из-за этого, — согласился он.

— Уже хорошо. Между прочим, Алешенька, то, что ты называешь гадостями, на самом деле называется государственной программой приватизации. Для осликов, вроде тебя, через полгода-год выпустят бумажки номиналом в десять тысяч рублей. Это одна приватизация, она для нищих, и еще не действует. Мне ты рассказал о другой. Это одна из схем, которая действует и уже давно по всей территории страны. Ее называют дикой, номенклатурной, обзывают всякими гадкими словами, иногда даже приостанавливают, если кто-то, вроде тебя, подымает большой шум. Но это и есть действительная, настоящая приватизация, санкционированная в правительстве. Передел собственности в пользу партхозноменклатуры. Все, что не сгнило, что приносит доход и не требует капиталовложений, государственной собственностью давно не является. Наш комбинат тоже, между прочим.

— Мясокомбинат — частная собственность? Уже?

— Ну, не совсем. Если ослик обещает быть умненьким и не брыкаться, я расскажу.

— Не брыкаться не обещаю.

Она наклонилась в чмокнула его в нос, как несмышленыша. При этом халатик снова разъехался…

— Все равно расскажу. Необходимо расставить все точки над i. На мясокомбинате к приватизации готово все. Но пока мы не спешим. Во-первых, закупается новое импортное оборудование. Разумеются, за счет государственных бюджетных вливаний. Кстати, чем не гадость, с точки зрения ослика? Это при том, что наши основные фонды, имущество уже оценены по остаточной стоимости. К тому же, многократно заниженной… Эй? Ты меня слышишь? О боже!

Она снова запахнула полы халатика, и Алексей обрел способность соображать.

— Но мы, совет учредителей, на этом не остановились. Никто пока об этом не знает, но скоро, очень скоро грядет обвальный рост цен. Может быть, в сотни и тысячи раз. А вот переоценку госимущества в связи с отпуском цен производить год, два, может три в правительстве воздержатся. Ослик понимает о чем идет речь?

— Да. Мясокомбинат сможет купить даже прокурор. На свою зарплату.

— Но только в одном случае. Если женится на исполнительном директоре.

— Кстати, каким образом, моя прелесть, вы попали в компанию этих мерзавцев-учредителей? Одно время, кажется, я был очень наслышан о вашей честности.

Она рассмеялась.

— Именно поэтому. Кучке мерзавцев желательно было оставаться постоянно в тени. Зато в качестве представителя и исполнительного директора нужен был человек с безупречной репутацией. Это раз. И сильный профессионал, это два.

— Видимо, ты плохо представляешь себе, в какую компанию затесалась, девочка, — резко перебил он. — Там махровая уголовщина по самым тяжким, расстрельным статьям. Вплоть до организации убийств.

— Это не мои проблемы, — она равнодушно пожала плечами.

— Они станут твоими. Эти люди замазаны по самые уши, и все повязаны. По правилам игры они обязаны замазать тебя тоже. В целях личной безопасности. Поэтому будь уверена, если кто-то погорит, все, что ты мне рассказала будет висеть на тебе одной.

— Бог мой, какой ты глупенький! Все давно не так, и ты ничегошеньки не понимаешь. Эти люди не из тех, кого привлекают к ответственности. А из тех, кто привлекает. Почти каждый из них — депутат, со статусом неприкосновенности.

— О да! Тем более, что всегда под рукой стрелочник.

— Зачем? — удивилась она. — Зачем резать курицу, которая несет для них золотые яйца? Они заботятся о моей репутации и безопасности пуще собственной. Все мои желания немедленно принимаются к исполнению. Но я редко злоупотребляю.

— Ага, если не считать должности прокурора для любимого ослика.

Она рассмеялась.

— Я преподнесла это иначе. На собрании совета я сказала: если вы хотите иметь на будущее карманного прокурора, прочно завязанного в деле, вот вам кандидатура. Мой будущий муж.

Услышав такое, Алексей едва не сделал кульбит. Наконец, кое-как взял себя в руки.

— Таким образом ты подарила им еще одно золотое яичко? — прорычал он. Она улыбнулась, словно не замечая его состояния.

— Наши акционеры, которых ты называешь мерзавцами, ухватились за эту идею двумя руками. Сейчас, считают они, очень подходящий момент, когда необходимо посадить прокурором своего человека. Где-то, неизвестно где, гуляют очень опасные бумаги. Для кого опасные, я, к сожалению, не знаю. Но этот компромат, по их мнению, необходимо отловить. Или нейтрализовать.

Краем глаза он поймал на себе ее испытующий взгляд, и черные подозрения вновь угрожающе зашевелились в его душе.

— Бумаги все у меня. Так называемый архив Хлыбова, моя прелесть.

— О-о! Я что-то в этом роде подозревала.

— Не сомневаюсь.

Светлана не отреагировала на реплику. Скорее всего, не услышала. Но он почувствовал почти физически, как заработали в ее очаровательной головке все извилины разом.

— Это настоящая удача, — прошептала она, наливая в свой бокал. — Об этом никто не знает?

— Кроме тех, кого это не касается, — ухмыльнулся он.

— То есть?

— Позавчера из-за этих бумаг мою спину пытались ковырнуть ножом. По счастью, обошлось. Так что твои друзья-акционеры, надо полагать, в курсе. Они знают, что весь архив у меня, и я никуда его не пристроил. Попросту не успел. Поэтому очередного визитера я ждал сегодня вечером. И вдруг — появляешься ты. Я вначале опешил, но должен был признать, что задумано неплохо. Вместо очередного убийцы в маске за архивом приходит очаровательная женщина. К тому же, моя невеста.

— Но почему за архивом, Алешенька? Ведь это не так? — В черных, больших глазах застыла боль и непонимание.

— Не знаю. Мы не встречались все лето. Ни одного звонка. И вдруг твой визит. Как снег на голову, едва я успел заполучить бумаги. Ни раньше, ни позже.

Она отрешенно молчала.

— Я не люблю, моя радость, когда меня убивают. Или питаются выудить что-то обманом. Правда, в какой-то момент мне показалось, что я глубоко не прав. И готов был просить прощения за свое хамство, пока тебе не пришло в голову отрегулировать наши отношения. Расставить точки. Ты живо нарисовала радужную картинку нашего светлого будущего. В центре картинки счастливый Я, карманный прокурор, который в уплату за свою должностенку подарил кучке мерзавцев компрометирующие документы. Потом твои мерзавцы со статусом будут использовать меня, как шестерку бубей, чтобы щелкать по носу других мерзавцев и покрывать собственные сволочные грешки. Извини, Светлана Васильевна, эта перспектива меня как-то не прельщает.

— Алешенька, милый, я же не просила тебя отдать твои бумаги им?

— Хочешь сказать, не успела попросить?

Она покачала головой.

— …И карманный прокурор, это только предлог? Способ заинтересовать, согласись?

— А кем еще, черт побери, я стану в вашей компаний? Среди мерзавцев?

— Но я же не стала. И потом, от мерзавцев, хотя бы от части из них можно легко избавиться. Особенно сейчас, — вкрадчиво произнесла она, и ее глаза покрылись мечтательной дымкой.

— Не понял?

— Ослик, ты ужасно какой недогадливый!

— Снова не понял?

Он попытался убрать ее руки с шеи. Но девушка, смеясь, толкнула его на постель и снова уселась верхом. Он тотчас затих со скошенными к носу глазами.

— Это потрясающая удача, Алешенька, что архив теперь у нас. Правда, я не знаю, насколько хорош компромат?

— Убойный, — буркнул он, стараясь держать себя в руках.

— Чудесно! Узкий круг мерзавцев может стать еще уже, если ты мне поможешь. В рамках закона, разумеется.

— Разбираться с мерзавцами моя работа. Но в рамках закона, девочка, круг твоих акционеров может только расшириться. И значительно.

— Это почему? — она мгновенно насторожилась и, он это почувствовал, сделалась вдвое тяжелее.

— Твои рабочие и управленцы знают, что работают на частном предприятии?

— Нет, разумеется.

— Но узнают, это неизбежно, и тогда обратятся в арбитражный суд. После суда я не уверен, что они захотят видеть тебя хотя бы мастером колбасного цеха.

Светлана нехотя сползла с него и отправилась в угол к стеллажам. Наугад выдернула из стопы пару папок и бросила на тахту.

— У меня тоже архив.

Алексей, недоумевая, открыл одну из папок, набитую какими-то фотографиями, выписками из протоколов товарищеского суда, выговорами, чьими-то свидетельскими показаниями и так далее.

— Что это?

— Компромат, мой милый, на… — Она заглянула в начало. — На Веретенникова Вэ Эф. Несколько раз задерживался на вертушке при попытках вынести из цеха мясопродукты. Есть фото. Здесь товарищ Веретенников преодолевает забор. В руках сумка. Еще фото, в момент задержания. А здесь, как это?.. В особо крупных размерах? Уже в составе преступной группы по предварительному сговору. Управленец, кстати. Солидно, да? В общем, Алешенька, на всех крикунов, а это человек десять-пятнадцать, у меня заведены такие папки. Я могу уволить этих людей в любой момент на законных основаниях. Или, если это хороший работник, специалист, поговорю с глазу на глаз и предложу альтернативу. Либо передача материалов в суд, уголовное преследование, либо человек остается работать. При этом я расписываю новые перспективы, обещаю участие в доходах, льготы… Между прочим, один такой разговор уже состоялся. Все условия приняты без возражений.

— Заурядный шантаж. Статья 95 УК РСФСР. — Алексей фыркнул. — Удивительно, что при такой акульей хватке ты рождена женщиной.

— Тебе это не нравится?

— Ты очаровательная хищнипа.

— Это признание в любви?

Он хмыкнул.

— Мне надо посоветоваться вначале. Со своей пифией.

Она вспыхнула и тигрицей бросилась к нему на грудь.

— Злоде-ей!!!

Под тяжестью ее тела оба рухнули на постель и завязалась жестокая схватка, преимущественно в партере. Спустя полчаса истерзанная хищница, жалобно пискнув, на коленках покинула поле боя и поплелась к бару. Однако взгляд, брошенный на него из угла, полыхнул зловещим огнем. Обратно она вернулась с бутылкой водки и граненым стаканом.

— Алешенька, сознайся, что ты был не прав, когда хамил?

Голосок звучал вкрадчиво и убаюкивающе, а он уже напрочь утратил бдительность.

— Скажи: ты был не прав. Ну?

— Ага. Я был не прав.

И тут же раскаялся. Тигрица, даже не потрудившись одеться, снова уселась на него верхом и с торжествующим видом набулькала полный стакан водки.

— Уговор помнишь? За каждую ложь или клевету я вливаю в тебя по стакану водки.

— О боже!

— Пей.

— Я раскаиваюсь, моя радость.

— Ослик, будь мужчиной. Фи!

— Закусить хотя бы… А? — робко попросил он.

— После первой настоящие мужчины не закусывают.

— После первой? Значит, будет вторая?

— За все надо платить. За клевету тоже. Пей.

Он выпил. И заслужил половину холодной курицы с куском хлеба. Но рядом с тарелкой она поставила второй стакан водки. И тоже до краев.

— Это тебе? — с надеждой спросил он.

— Бедненький! — Она поцеловала его в лоб, утешая. — Пей.

— Это же преднамеренное убийство!

— Если бы ты, Алешенька, сегодня ушел, я… покончила бы жизнь самоубийством.

Он внимательно посмотрел на нее и — взялся за стакан. Закрыл, собираясь с духом, глаза. Девушка вдруг встревожилась.

— Ослик? А ты не умрешь?

— Я хочу умереть. Мне стыдно, — мрачно произнес он. Она поспешно забрала стакан из его руки.

— Мне этого достаточно.

Глава 12

В последующие два дня Алексей окончательно потерял надежду отыскать контору, где бы преступник добывал себе на пропитание с помощью паяльника, а бумагу ГОСТ-9095 дырявил с помощью бракованного дырокола, пригодного для идентификации. Вероятно, связь между уликами имела более опосредованный и многоступенчатый характер.

У следователя Соковнина дела тоже подвигались не лучшим образом. Он опросил десятка полтора оболтусов, из числа половых партнеров Чераневой, опросил подруг, а также знакомых и родственников, но на след не вышел. Кто-то видел Чераневу недели три назад возле синего «жигуленка», но, возможно, это был «москвич», она болтала с водителем. Правда, машина потом уехала без нее. Чераневу видели также в районе автовокзала. Нет, была не одна, в компании, с кем — неизвестно, свидетельница не приглядывалась, просто услышала смех и посмотрела вскользь, потому что спешила. Еще видели в парикмахерской. Когда Соковнин заявился в парикмахерскую, мастера подтвердили: да, такая у них была, недели две-две с половиной, кажется. Она из клиенток, но толком о ней никто в парикмахерской не знает, подруг здесь нет.

Чуть больше повезло Махневу. Войдя в кабинет, он с порога выложил Алексею на стол протокол допроса Охорзина, мастера производственного обучения из СПТУ номер 13 и изъятую записку с очередной угрозой.

— К ноге была пришпилена булавкой, — с брезгливой гримасой сообщил Махнев, выбивая из пачки сигарету. Алексей пробежал глазами протокол и взял целлофановый пакетик с запиской. Вслух прочел:

— Далеко не убежиш на очереди твой доч включили счетчик.

Тот же неграмотный до неприличия текст, печатные буквы вкривь и вкось, от руки, на грязном, в желтых пятнах, клочке бумаги.

— На очереди? Это как понять?

— Нога и голова, примерно, одной степени протухлости. Скорее всего, это Черанева. Первая на очереди. Если бы в записке подразумевалась маман, то нога должна быть как минимум на две недели свежее. Но, гражданин начальник, есть обстоятельство, которое позволяет рассуждать иначе. — Махнев встал и стряхнул столбик пепла с сигареты за окно. — Вчера наш майор запаса Глухов оформил по месту работы очередной отпуск и отбыл на отдых в Крым.

— Один?

— Как перст! Если учесть, что жена и дочь Глухова смотались из Массандры в три дня, сбежали по сути, то я склонен думать, что маман Глухову преступники каким-то образом достали. Полагаю также, он догадывается, кто преступники. Иначе чем объяснить скоропостижный отъезд Глухова в Крым?

— Поехал разбираться?

— Что угодно. Искать компромисс, устроить разборку, откупиться, покаяться, просто выйти на след. Не знаю. Пока судить рано.

— В военкомате был?

— Да. Со скрипом, но дело Глухова выдали.

— Что так?

— Ба-альшой секрет! Есть сорт людей, которые сами готовы приплачивать, лишь бы состоять при тайне. Но в деле Глухова ничего любопытного нет. Подал рапорт и был уволен из рядов СА по собственному желанию. Вот список лиц, которые служили в Закавказском военном округе в одно время с Глуховым. Правда, в разных частях. На днях постараюсь опросить.

— Опросить надо, — согласился Алексей. — Но это дело второе…

— Понятно, начальник! Можешь не продолжать. Оперуполномоченный Ибрагимов, по происхождению крымский татарин, уже пакует вещички. Милицейское начальство поставлено в известность, осталось оформить поручением.

Алексей улыбнулся.

— Ладно, пусть Ибрагимов. У тебя все?

Махнев замялся.

— Леша, — тихим, но жестким голосом произнес он, — мне нужна квартира. Если не дашь, считай, мое заявление лежит у тебя на столе.

Алексей вытаращил глаза.

— Квартиру? Я… тебе?!

Потом до него стало доходить, и он расхохотался. Махнев внимательно пронаблюдал все его реакции, неопределенно хмыкнул.

— Слушок прошел. К нам едет прокурор. Фамилия прокурора мне показалась знакомой.

— Может, подождем? Пока приедет?

Махнев упрямо покачал головой.

— Ладно, — ухмыльнулся Алексей. — Допустим, я стал прокурором. Если почему-либо я не дам квартиру, ты пишешь заявление. Ну, а если дам, где гарантия, что, получив квартиру, ты все же заявление не напишешь? Гарантий нет никаких, и ты таким образом загоняешь меня в угол. Поэтому, желая сохранить ценного работника, я предпочитаю вместо квартиры дать тебе твердое обещание, что в ближайшие десять лет, как только представятся возможность, изыскать необходимую жилплощадь.

Но Махнев шутливого тона не принял:

— Вот смотрю на тебя, Леша, и такое ощущение, как будто сукин сын Хлыбов как сидел на своем месте, так и сидит. Слово в слово, ажно дрожь пробирает. Единственная разница, что эти слова впервые я услышал от него десять лет назад!

Алексей обреченно кивнул:

— Хорошо, давай свое заявление, я подпишу.

— А… пошел ты! — вспыхнул Махнев и выскочил в коридор. Вслед за ним тяжело хлопнула дверь. Алексей пожал плечами. На проклятом квартирном вопросе даже у Махнева напрочь пропадало чувство юмора.

Он еще раз внимательно прочитал протокол допроса Охорзина. С его слов, Глухов прямо из гаража сел в машину и уехал. Куда — неизвестно. Ему сказал, что выбросит находку на свалке (там ее впоследствии нашли). Но, когда машина вернулась, на спидометре набежало лишних девяносто километров. Почему запомнил километраж? Потому что сам на неделе заменил трос спидометра на новый и никуда с тех пор не выезжал.

Алексей порылся в ящиках стола и отыскал циркуль. Ножки циркуля он развел с учетом масштабов карты района, которая висела за спиной. Потом воткнул иглу в райцентр и обвел на карте круг диаметром в сорок — сорок пять километров. Линия окружности пробежала через деревня Загарье, Шепели на юге и поселок Черная Слобода на северо-западе. Наверняка, свою страшную находку Глухов выбросил ПОПУТНО — на той же свалке рядом с трактом, где несколькими днями раньше закопал голову Чераневой. В таком случае, из трех возможных пунктов остается один — Черная Слобода.

Значит ли это, что жену и дочь Глухов прячет в Черной Слободе?

Несколько поразмыслив, он пришел к выводу, что Слобода — наихудшее место, какое можно найти для подобной цели. Уже то, что поселок, где все друг друга знают, стоит на оживленном тракте, плюс к тому сообщается с районным центром внутренней железнодорожной веткой, и по ней два раза в сутки курсирует пассажирский состав, исключало возможность даже на короткое время сохранить место пребывания в тайне. Но если не семья, если не желание удостоверяться, что с женой и дочерью все в порядке, то ради встречи с кем Глухов проделал эти девяносто километров?

Зазвонил телефон.

— Валяев. Слушаю вас?

— Участковый Суслов говорит. Здравствуйте, Алексей Иванович.

— Есть новости, инспектор?

— Да. Сегодня с нарочным из информцентра доставили регистрационную карту. На Чераневу.

— Почему в райотдел? Запрос, кажется, исходил от нас?

— Нарочный прибыл с ночным поездом. Тут еще кое-что…

— Ладно. Я жду, — отрезал Алексей и бросил трубку. Пока он гадал на кофейной гуще, необходимые документы преспокойно вылеживались в райотделе и, возможно, гуляли по рукам!

Спустя пять минут участковый положил перед ним конверт из толстой провощенной бумаги. Тяжело опустился на стул напротив. Глаза у Суслова были воспалены, а кожа лица приобрела землистый оттенок.

— На здоровье не жалуешься, Анатолий Степанович?

— Это недосып. Подряд вторую ночь.

— Что так? — рассеянно спросил Алексей, вытряхивая содержимое конверта на стол.

— Вчера ларек подломили, угол Рубинштейна и Свердлова. Школяры. Пришлось до утра по кустам отлавливать. Сегодня в три ночи черножопые гранату в общаге грохнули, по пьянке. Я только-только из оцепления. Полчаса назад сняли.

— Пострадавшие есть?

— Два трупа и раненый.

Алексей удивленно присвистнул.

— Чье общежитие?

— СПТУ номер 13.

— Армяне? Ну-ка, чуть подробнее, Анатолии Степанович, изложи?

Голосом, севшим от усталости, инспектор рассказал, что после взрыва в одной из комнат, где проживали армянские шабашники, нашли еще две гранаты РДГ-40, но никто из уцелевших за свои их не признал. Мамой клянутся, никакого оружия ни один из членов бригады не имел. Тем более, гранаты. Откуда взялись эти три, не знают. Кто взорвал и с какой целью, тоже. Говорят, все были пьяные после расчета по одной коммерческой сделке. Правда, чтобы замять дело, предлагали каждому по тридцать кусков.

— Ми сами рэзбэремся, — со злостью передразнил Суслов.

Алексей отпустил инспектора отдыхать и взялся за бумаги. Как явствовало из регистрационной карты, обезглавленный женский труп был обнаружен два дня назад при случайных обстоятельствах в лесопарковой зоне микрорайона Заречный, в областном центре. На трупе имеясь многочисленные ножевые ранения в область спины, на бедрах и животе. Кроме этих повреждений была отчленена левая молочная грудь и левая нога по коленному суставу. Повреждена также одежда, в частности, брюки были разрезаны ножом, половые органы обнажены.

Идентификация трупа произведена после получения запроса с помощью дактилоскопической регистрации.

Далее шло описание одежды, обуви, перечень обнаруженных при трупе предметов. Особые приметы…

Дата вскрытия трупа и патолого-анатомический диагноз, из которого следовало, что группа крови головы и группа крови туловища совпадали; линия отчленения головы от туловища проходила между первым и вторым шейными позвонками, что соответствовало выводам Голдобиной. Наконец, установленная при вскрытии причина смерти. Алексей пробежал глазами последние строчки медицинского заключения и почувствовал, что волосы на голове зашевелились. «…Проникающее ножевое ранение в области сердца.»

Удар ножом в спину!

Как говорил покойный Хлыбов, за какой конец ни тяни, конца не будет. Алексей походил по кабинету, пытаясь унять взыгравшее воображенье. Потом взялся за оставшиеся бумаги.

По запросу, который он сделал несколькими днями раньше, из ИЦ УВД поступили дополнительные сведения на неопознанные женские трупы за последние три месяца по районам области. Список занял ни много ни мало — пять страниц машинописного текста. Дата, место обнаружения, примерный возраст, предполагаемое время смерти, рост, телосложение, цвет волос, глаз, форма уха, другие особые приметы, одежда… причина смерти…

Стоп! Еще один женский труп с ножевым ранением в спину. Обезображенный.

Он поставил напротив цифры восемь красный крест и продолжал чтение. К концу выморочного списка на полях появились три креста и один знак вопроса. На трупе, который он пометил знаком вопроса, обнаружены множественные ножевые ранения, нанесенные прижизненно. Очевидно, смерть наступила в результате общей потери крови. Все жертвы, в том числе Черанева, имели с убийцей половой контакт. Возможно, были изнасилованы.

Нечто в этом роде Алексей предполагал с самого начала, но результат превзошел все ожидания. К тому же, действительная картина могла оказаться еще страшнее. Равно и количество жертв. Что если преступник умерщвлял их другими способами? Например, с помощью удавки. Такие в списке тоже имеются. Алексей задумался.

В глухой стене, на которую до сих пор натыкалось следствие, наконец появилась брешь. Во-первых, стало ясно, что отдельного дела о вымогательстве энной суммы денег у гражданина Глухова не существует. Это лишь эпизод в бесконечной цепи хищений государственной собственности, расследовать которые начал Шуляк. Во-вторых, стало возможным очертить сферу интересов преступника — от убийства на сексуальной почве какой-нибудь бродяжки до устранения прокурора района и неудобного следователя. Скорее всего, оба этих убийства были заказные.

В-третьих, география убийств — в основном райцентр и северные районы области, наводила на мысль о разъездном характере его работы, вероятно, связанной с частыми командировками.

В-четвертых, удивительная легкость, с какой преступник проникал сквозь закрытые двери, используя, по-видимому, поддельные ключи. Квартира Шуляка, квартира Глуховых, коттедж Анны Хлыбовой, гараж СПТУ номер 13… Ни на одном из замков не осталось следов повреждения, даже царапин.

В-пятых, каким-то образом преступник жестко задействован в обвальной лавине номенклатурных хищений, плавно переходящих в криминальную приватизацию… Вхож в дом Хлыбова, даже Хлыбов, районный прокурор, не подозревал в этом человеке наемного убийцу. Сквозная фигура, кочующая из одного дела в другое на протяжении длительного времени.

И вдруг… Алексей понял, что знает убийцу.

Глава 13

Он убрал бумаги в сейф, закрыл кабинет и отправился в приемную. Очаровательная Людмила Васильевна, разложив на столе перед собой косметичку, точными, мягкими движениями наносила на лицо «боевую» раскраску.

— Машина на месте? — рявкнул Алексей нарочито грозно.

— Ах! — Она едва не выронила из рук зеркальце и уставилась на него с ошарашенным видом. — Ну, вы прямо как Хлыбов Вениамин Гаврилович, с ума сойти! И голос…

Они действительно, с ума посходили, раздраженно подумал Алексей, вспоминая, что за последние дни слышит эти слова уже не в первый раз.

— На машине Махнев уехал, Алексей Иванович. В соседний район.

— Куда-а?!

— В Черную Слободу, кажется.

Алексей одобрительно крякнул. «Молодчина Махнев! Просчитал ситуевину!» Он внимательно посмотрел на Людмилу Васильевну, которая сидела к нему вполоборота в дьявольски соблазнительной позе. Ему даже показалось, что юбки на ней сегодня нет вообще. Хотя бы мини.

На автобусе он доехал до конечной остановки и через ельник направился к СПТУ номер 13. Со времени последнего посещения здесь мало что изменилось. Сорванная с петель сварная створа валялась там же, под забором. Только трава над ней давно проросла, побурела и украсилась посередине коровьей сухой лепешкой.

В фойе учебного корпуса Алексей наткнулся на коменданта, маленькую, ярко рыжую женщину с высокой копной волос на голове. Представился и предложил показать место взрыва.

— Дверь опечатана, — сухо сообщила она, глядя в сторону.

— Это неважно, любезная. Проводите.

Когда они огибали угол общежития, под ногами захрустело стекло. Алексей поднял голову. В двух окнах первого этажа стекол почти не осталось. Кое-где были повреждены переплеты, пахло горелым. Алексей без труда дотянулся рукой до подоконника.

— Здесь?

— Все гостиничные комнаты у нас в этом аппендиците. На первом этаже.

Через черный ход они попали в пахнущий свежей краской полутемный коридор и сразу же свернули в «аппендицит». Не узнать нужную дверь было трудно. В развороченном картоне зияла дыра величиной с кулак. Замок тоже был выворочен с мясом, поэтому ключ не понадобился. Внутри комната выглядела так, как она должна выглядеть после взрыва боевой гранаты. Стены и потолок посечены осколками, опалены. По-видимому, в результате взрыва возник пожар; искореженные кровати, кровь черными потеками на полу, на стенах, разбитая в щепы тумбочка, битое стекло, бутылки, перевернутый стол с остатками вчерашнего застолья.

Рыжая женщина осталась за дверью, сославшись, что не выносит вида и запаха крови. Алексей выглянул в коридор.

— Вартанян в этой комнате жил?

— Когда как. Чаще на стороне пропадал. Это вчера они как на грех все собрались. Отмечали чего-то.

— Где его кровать?

— В углу которая, налево стояла… Другие люди как люди. Выпили, поговорили и спать. А этот, будто бес, из угла в угол… То не это, это не так, вроде подраться ему надо. Вчера, если бы лег со всеми, точно на куски разнесло. Возле кровати бахнуло, в углу.

По отдельным интонациям Алексей понял, что рыжая участие в застольях тоже принимала. И не только в застольях.

Внимательно, шаг за шагом он осмотрел все углы, уцелевшую мебель, паркет, выбитый в эпицентре взрыва, обугленный, и вдруг под обломками того, что оставалось от тумбочки, заметил… дырокол! Желая убедиться, что дырокол тот самый с дефектом, хотя в душе он в этом почти не сомневался, Алексей поискал глазами по сторонам какую-нибудь бумагу. Но, похоже, все легко воспламеняющиеся вещи во время пожара сгорели.

— Вас Алла Леонидовна, кажется?

— Да?

— Будьте добры пригласить еще человека, любого. Эту штуковину я должен оформить протоколом. Кстати, у кого-нибудь из ваших жильцов личная машина имеется? Здесь, я имею в виду?

— У Вартаняна.

— Синий «москвич»?

— Почему «москвич»? — Рыжая несколько даже обиделась. — У него «жигули».

— Синяя?

— Да.

— Где он ее держит?

— В прошлом году у нас. В гараже место арендовал. Теперь не знаю. Он в совхозе «Северный» работает, а сюда от случая к случаю приезжает. Как вчера.

Когда комендант удалилась, Алексей достал из папки бланк протокола, вложил лист в щель и лязгнул дыроколом. Подошел к окну. Что-то такое на выбитых кусочках бумаги как будто просматривалось. А может и нет?

Тем не менее, поток информации, кажется, начал приобретать лавинообразный характер. Синие «жигули», то ли «москвич» уже фигурировали в показаниях свидетелей. Если провести опознание, Вартаняну от знакомства с потерпевшей Чераневой отмазаться не удастся. Поездку в областной центр тоже не скроешь. Пусть приблизительно, с поправкой на экспертное заключение, но дата поездки и дата смерти Чераневой, наверняка, совпадут.

Теперь стала понятна та легкость, с какой преступник по фамилии Вартанян проник в гараж СПТУ, где он в течение длительного времени арендовал место, а значит, имел доступ к ключам. Доступ к ключам Вартанян имел также в усадьбе Хлыбова, поскольку именно его бригада эту усадьбу строила и врезала замки.

Естественно, на правах бригадира Вартанян был вхож в дом Хлыбова; по-видимому пользовался некоторым доверием, по крайней мере настолько, что убийцу в нем районный прокурор Хлыбов не подозревал. Не говоря уже об Анне…

Прикидывая одно за другим известные ему обстоятельства, Алексей все больше утверждался в своих предположениях. Сцепленная в воображении маска намертво прирастала к действительной физиономии преступника, совпадая иногда в мелких деталях. Сейчас в качестве меры пресечения следовало бы немедленно взять Вартаняна под стражу, пока тот не почувствовал опасность и не исчез. С другой стороны, Алексей вдруг понял, именно сейчас делать это никак нельзя. Вартанян не просто сексуальный маньяк, действующий в одиночку. Он круто завязан в номенклатурных хищениях последних лет и в качестве свидетеля представляет чрезвычайную опасность для определенного круга лиц.

Если все так, Вартаняна уберут прежде, чем он успеет открыть рот. Прямо в камере предварительного заключения. Особенно когда станет известно, какую самодеятельность на сексуальной почве он организовал помимо того, что вменялось ему в обязанности. Или уберут следователя, как это случилось год назад с Виталием Шуляком.

Сразу вспомнился Хлыбов, когда он орал на следователей у себя в кабинете:

— …Если вы, мудаки от юриспруденции, собираетесь ссать против ветра, вам хана! Или вы принимаете их правила игры, или окончательно выпадаете в осадок. Вас достанут из-под земли, и, если выживете, будете доживать век с переломанными костями. Как последние ублюдки!

Без особого энтузиазма Алексей оформил изъятие дырокола в присутствии понятых и, не спеша, направился к остановке автобуса.

Обдумывая свои дальнейшие действия, он окончательно понял: любой предпринятый им шаг в любую сторону грозит лично ему физическим уничтожением. Он оказался вдруг перед той роковой чертой, которую Шуляк в свое время переступил. Возможно, не задумываясь. Разумеется, можно не предпринимать ничего, но тогда монстр по имени Вартанян будет убивать и впредь. В среднем, по две жертвы в месяц, плюс заказные.

Любопытно, кто платит и кто заказывает всю эту музыку? Едва ли Вартанян на свое усмотрение взялся убрать с дороги вначале следователя прокуратуры, а затем районного прокурора. За этими убийствами должна стоять некая доминирующая фигура. С организаторской хваткой. Обычно такие решения коллегиально не принимают. Значит, этот кто-то должен быть один.

Начальник милиции Савиных на такую фигуру, пожалуй, не тянул. Службист и мелкий лукавец, он мог быть только шестеркой и за свои услуги Хозяину, наверняка, довольствовался жалкими подачками. Он, как и районный прокурор Хлыбов, тоже мог не знать, что на самом деле представляет из себя Вартанян.

Может быть, Свешников?.. В тот день, вернее, в ту ночь, когда Шуляк был найден мертвым с заточкой в спине, столичный генерал не поленился приехать сюда, в глушь, и сделать максимум возможного, чтобы надолго дезорганизовать следствие. Есть еще одно доказательство в «пользу» Свешникова — следователь Шуляк убит именно в то время, когда он раскручивал дело о «хищениях денежных средств, совершаемых при заготовке леса». Это уже впрямую относится к деятельности так называемого акционерного объединения «Российский лес».

«Значит, рука Москвы? — с усмешкой подумал Алексей, забираясь в подошедший автобус. Жадная и загребущая.»

В коридоре прокуратуры он встретил эксперта-криминалиста Дьяконова. Тот осторожно нес на раскрытой ладони два пирожных с розовыми цветочками поверху и алчно причмокивал толстыми губами, предвкушая удовольствие. Алексей сунул ему в карман пиджака изъятый дырокол.

— На экспертизу.

— Еще один?!

— Ох, не любите вы свою работу, Вадим Абрамыч.

— Я люблю пирожные, голубчик! — ласково пропел Дьяконов. — Что мне ваши дыроколы. Тьфу на них!

— Старый, ленивый сладкоежка, — обозвал Алексей вслед.

Через пятнадцать минут Дьяконов ворвался к нему в кабинет с торжествующим воплем.

— Это он! Он! Тот самый дырокол, с дефектом. Где вы нашли его, Алексей Иванович?

— Не скажу.

— То есть? — Дьяконов от неожиданности опешил. Но лицо Алексея было непроницаемо:

— Существует такое понятие, уважаемый Вадим Абрамович, как служебная тайна.

— От меня тайна?! Ну, знаете…

— Извините, больше мне нечего добавить. — Он примиряюще улыбнулся. — Ваши пирожные, Вадим Абрамович, наверно, доедают тараканы. Без вас.

Когда Дьяконов, вконец разобиженннй, удалился, Алексей с запоздалым раскаянием подумал, что отдав дырокол на экспертизу, он тем самым устроил себе западню. Максимум через неделю его «служебная тайна» вылезет наружу, и местное гестапо в лице Савиных доведет информацию наверх. Хозяину, будь это Свешников или кто-то еще.

Он уставился невидящими глазами в стену напротив. После глупости, которую он только что сморозил, оставалось либо идти напролом, как Шуляк, но — гласно, с широким привлечением общественности, при этом делая упор на преступления, совершенные Вартаняном на сексуальной почве, либо… либо срочно надо искать неординарный ход.

На следующий день Алексей пришел на работу на полчаса раньше, пока другие не успели воспользоваться машиной. И вовремя. Выруливая на проезжую часть, он увидел боковым зрением, что кто-то яростно машет ему с обочины, требуя остановиться. Это был ИО Сапожников. Алексей сделал вид, что не заметил, и наддал газу.

Спустя полчаса он подъезжал к центральной усадьбе совхоза «Северный». Усадьба (деревня не деревня, но и не поселок) вся состояла из полутора десятков домов барачного типа, на две семьи каждый, которые почему-то местные жители упорно называли коттеджами. Наверное, и впрямь — красиво жить людям не запретишь. Окраинные избы давно полегли и торчали из чертополоха печными черными остовами. Зато контора была каменная, добротная, в два этажа и со своей кочегаркой. Кроме конторы, в совхозе имелось еще одно кирпичное здание — ферма на сто пятьдесят голов скота, но она по самую кровлю заросла навозом и крапивой. Должно быть, сами коровы давно забыли, из чего она сложена.

Алексей притормозил перед конторой и выключил зажигание. Деревня была пуста — что влево, то и вправо, ни одной даже курицы. Зато где-то близко грохотала по-над крышами коттеджей попсовая музыка на английском языке.

Поднявшись на второй этаж, в бухгалтерию, Алексей запросил путевые листы за три последних месяца на рейсы, где экспедитором был Вартанян. Из принесенной пачки он отобрал несколько «бартерных» рейсов по северным районам области. Рядом выложил на стол список, полученный из информотдела УВД. Даты смерти жертв, отмеченных крестами, и даты командировок экспедитора Вартаняна совпадали по срокам безо всяких натяжек.

Алексей переговорил с конторскими дамами и выяснил, у кого квартирует Вартанян. Оказалось, что постоялец не появляется дома вторую ночь подряд. Это обстоятельство несколько насторожило Алексея, но до поры гадать о причинах отсутствия он не хотел и отправился на машинный двор.

Совхозный машинный двор представлял собой просто участок земли, истерзанный гусеницами и обильно политый соляркой, на котором годами копился и ржавел разный железный хлам. Ни крыши, ни забора, все дельное давно было растащено. Он отыскал посреди этой свалки какого-то мужика с забытой раз и навсегда в углу рта папиросиной. Спросил:

— Земляк, мне Бабкин нужен. Не подскажешь?

— А вон на колесо мочится. Этот и есть Бабкин.

— Он что пьяный, как будто?

— Других тут не держат. — Мужик подмигнул ему, и Алексей увидел, что этот тоже не вполне трезв. — Бабкин, эй, сучара сраный?! Тебя тут человек спрашивает!

— Счас… иду, — отвечал Бабкин, не трогаясь однако с места и не меняя позы.

— Вот всегда так, — ядовито сказал мужик, перебрасывая окурок из одного угла рта в другой. — Прихожу с утра на работу, Бабкин стоит у колеса и мочится. Пошел на обед — Бабкин стоит у колеса, мочится. Ухожу с работы. Бабкин опять стоит у колеса и мочится. Годами так! Так я че предлагаю? Возле конторы у нас, видал, памятник Ильичу, бюст? Не надо нам бюст, не заслужили. Надо Бабкину памятник на этом месте поставить. Стоит он, сучара, с расстегнутой мошней и на каменное колесо мочится. Весь в светлое будущее устремленный.

— Да ладно тебе, трепло, — беззлобно упрекнул Бабкин, на ходу застегивая пуговицы. Поздоровался.

Был Бабкин неуклюж, косолап и простодушен, как робинзоневский Пятница. Вслед за Алексеем он забрался в машину. Спросил без любопытства:

— Опять чего-то?

— С Вартаняном часто приходится ездить?

Бабкин махнул рукой.

— Мне, Леха, один хрен. Кого посадят, того и везу. Хошь Вартаняна, хошь черта лысого. Знай крути баранку, делов-то?

— Он как? Нормальный мужик, без придури?

— Ну, как сказать?.. Армян, одно слово.

— Что значит армян?

— Так как? Армян, он и есть армян. Чего с него взять?

Бабкин помолчал несколько. Снова повторил, убежденно:

— Армян… куда там.

— Ну, например? — недоумевал Алексей, пытаясь понять, какой смысл вкладывает Бабкин в слово «армян».

— А во! Идем мы с ним, значит, по улице. Это в Афанасьеве было. Собаки — как с ума посходили. Такой лай подняли — из кажной подворотни. Понять ничего не могу. Один когда жду, бывало, ни одна не сгавкнет. А с ним… Это уж не первый раз такое замечаю. Я и спросил тогда: «Скажи, Ашотка, чего это собаки тебя не любят? Слышь, ругаются как?» Он оскалился не по-хорошему и говорит: «Им, — говорит, — бизнес мой не нравится. Гы-гы-гы!» Потом и рассказал, что шкуры раньше с собак снимал и ездил шапками торговать, шкуродером, значит, был. Особенно с живой собаки, говорит, если шкуру снять, на ней волосы долго дыбом стоят, пока моль не побьет. Хорошие шапки получаются.

Бабкин вздохнул.

— А ты не боишься, Николай, что он с тебя шкуру однажды снимет? А? Армян все же.

— Не-е. Я с людями лажу, любого спроси.

— А вдруг?

Бабкин задумался.

— Да было как-то, — неохотно промямлил он. — Выпили мы с ним. В командировке, в Лузе дело было. А он, когда выпьет, совсем дурак делается. На стены лезет, егозится чего-то. Ночью проснешься когда его нет. Ушел приключений себе на жопу искать. И до утра нет. Ну, значит, выпили мы тогда и домой идем, где на постой определились. К Ваське Готовцеву, дружок мой. В калитку заходим, вдруг, слышу, телогрейка у меня на спине трещит. Жжих-ххих! Оглянулся я, а Ашотка с бритвой, паразит, весь белый, только глаза светятся. Как у кота. Располосовал телогрейку крест-накрест. «Ты че, охломон?! — Я уж заорал, не выдержал на него. — Рехнулся совсем!» Он вроде как опомнился немного. А злой, зубами так и скрипит…

Так че оказалось, ты думаешь? Я как-то год назад свою собаку при нем оговорил. Ты, говорю, Дамка, на моего Ашотку зазря не гавкай. А не то он тебя покусает. Ну так ведь в шутку сказано было, не в обиду. А вишь, какой человек — год злобу про себя таил. И вылезло-таки.

— Мстительный, что ли?

— У-у! Сроду таких не видал. Армян, одно слово. Но, правду сказать, к кому надо, подход всегда найдет. Что есть, то есть.

На этом Алексей с шофером Бабкиным расстался. Пока ехал обратно в город, он взвесил все возможные «за» и «против» и решил, что Вартаняна надо использовать против самого Вартаняна. Змея, заглатывающая собственный хвост и пожирающая самое себя. Главная проблема сейчас — засунуть хвост ей в пасть.

Глава 14

Несколько настораживало отсутствие Вартаняна. На работе в этот день его не видели. Дома ни там, ни здесь не ночевал. Алексей позвонил в милицию, но после того, как выяснилось, что взрыв произошел в отсутствие Вартаняна, его отпустили. Вместе с Вартаняном исчезла машина, синие «жигули» с московскими, как оказалось, номерами, поставленная в местном ГАИ на временный учет.

Еще одно предположение высказал участковый инспектор Суслов: в городе у Вартаняна есть подруга. Правда, кто она и где живет, инспектор не знал.

Но Алексей ни минуты не верил, что Вартанян мог сбежать, не имея на то достаточных оснований. Просто так налаженные годами связи, тем более «бизнес», не бросают. Возможно, он выехал временно по каким-то своим делам. Или — затаился. Вот это последнее предположение должен был подтвердить или опровергнуть следователь Махнев, с которым Алексей не успел переговорить с тех самых пор, когда отказался предоставить квартиру.

Он снял трубку и набрал номер.

— Махнев, у тебя как со временем?

— Как всегда. В дефиците.

— Тогда сразу в машину. Договорились?

— Это надолго? А то у меня в коридоре один засранец дожидается с повесткой.

— Час, от силы.

Когда Алексей подошел к «УАЗу», Махнев уже сидел в салоне и дымил.

— Как в бане по-черному, — проворчал Алексей, опуская стекло. — Кстати, в Черной Слободе был?

— Знаешь, кого я там нашел? Замполита, той самой части, где служил Глухов. Фамилия бывшего замполита Урванцев. Теперь господин Урванцев и еще один господин по фамилии Глухов на паях владеют пилорамой. Кроме пилорамы, эти господа арендуют, а может, уже и откупили цех по переработке древесины у местного лесхоза.

— Вот это новость, — пробормотал Алексеи.

— Так как? — Махнев хмыкнул. — Поездка отменяется?

Алексей, покачал готовой.

— Глухов был у него? Перед отъездом?

— Точно.

— С какой целью?

— Ну, ты хватил! Цель ему подавай. Могу добавить, в эту ночь компаньон Глухова дома не ночевал. Если тебе это о чем-нибудь говорит.

Алексей кивнул и тронул машину с места. Собранные Махневым факты необходимо было обдумать, поэтому он ехал медленно.

…В ту самую ночь, когда компаньон Глухова отсутствовал, в общежитии у армян грохнули бомбу. Еще две РДГ-40 предположительно были подброшены тем же путем, через окно на первом этаже, чтобы свалить ответственность за взрыв на самих армян. Надо сказать, затея вполне удалась. Теперь становится понятным внезапное исчезновение Вартаняна, который спасся по чистой случайности. Из охотника он сам вдруг превратился в дичь. И, разумеется, понял, чьих это рук дело. Понял также, что пощады не будет, поэтому затаился.

Дело о вымогательстве денег у гражданина, теперь уже господина Глухова И.А., таким образом приобретало все более характер мафиозной разборки. «Что если между двумя коммерческими структурами?» — неожиданно подумал он.

Дикая на первый взгляд мысль, едва он начал ее прокручивать, легко, словно патрон в обойму, улеглась в известные ему обстоятельства. Так называемое акционерное объединение «Российский лес» под неусыпной охраной генерала Свешникова продолжало грабить провинцию по старой коммунистической схеме: лес-кругляк эшелон за эшелоном перегонялся за границу по бросовым ценам, а вся долларовая выручка оседала в Москве. Это было в порядке вещей всегда. Но, кажется, времена стали меняться. Местные деятели, вроде Урванцева, во-первых, пытаются наладить переработку леса, а во-вторых, наверняка ищут выход за бугор, минуя московские карманы с генеральскими лампасами. Наверняка, местные деятели стали оформляться в серьезного конкурента и сделались опасны для «акционеров» с московской пропиской. В таком случае, демарш против Глухова с вымогательством денег — это попытка щелкнуть провинцию по носу и поставить на место.

Возня с той и с другой стороны, разумеется, шла вне рамок закона. Поэтому Глухов упорно отказывался от какой-либо помощи со стороны правоохранительных органов, возможно, знал, чью сторону они примут в случае разборки.

— Куда мы едем? — подал голос Махнев.

— Уже приехали.

Прокурорский «УАЗик» миновал знание районной больницы, свернул в узкий боковой проезд и остановился возле хирургического корпуса. В комнате старшей медсестры им навстречу поднялась миловидная женщина средних лет.

— Как наш больной? — спросил Алексей, поздоровавшись.

— Ничего серьезного. Сейчас отправим на перевязку, и вы переговорите.

— Спасибо. Надеюсь, окно не забыли открыть?

— День теплый, поэтому окна у нас открыты. С утра.

— Это вам. — Алексей выудил из-за спины багряно-красную роскошную розу и протянул женщине. Ослепительно улыбнулся. Она изумленно вспыхнула, и на щеках заиграли две обворожительные ямочки. Перемена в лице показалась настолько разительной, что Махнев, улучив момент, ядовито осведомился:

— Я тут не лишний?

— Пока нет, — ухмыльнулся Алексей, направляясь вслед за старшей медсестрой в перевязочную.

— Может, объяснишь наконец, какая тут моя роль?

— Объясню обязательно. Но пока ты просто молчи. Желательно с суровым видом. Действуй на нервы.

Медсестра вышла в коридор.

— Я предупредила больного, что вы хотите с ним поговорить. Но, пожалуйста, не слишком долго. У нас здесь очередь.

Надев халаты, оба следователя вошли в перевязочную. Больной по фамилии Патевосян сидел в каталке и с отсутствующим видом глядел в окно, напоминая в профиль подбитого, нахохленного грача. На вошедших никак не отреагировал. Правая рука у него была прибинтована к туловищу, нога, тоже правая, целиком закована в гипс.

— Вардгес Арутюнович? Я правильно называю?

Грачиный профиль после паузы слегка клюнул вниз.

— Уроженец деревни Джагазур Лачинского района Нагорно-Карабахской автономной области. Год рождения 1946. Последнее место жительства город Степанакерт. Все так?

Снова кивок.

— С вашими показаниями сотрудникам милиции мы знакомы. У вас больше нечего к ним добавить?.. Нет. Ну, хорошо. Повторяться не будем. Вот эта записка вам известна?

Алексей подержал перед глазами Патевосяна вложенную в пакет записку с последней угрозой. «Далеко не убежиш на очереди твой доч включили счетчик.»

— Нэт. Нэ знаю такой записка.

— Может, знакомый почерк? Рука? Не припоминаете?

— Нэт.

— Вы пострадали сами, поэтому подозревать вас во взрыве неразумно. Но кому-то из ваших товарищей по комнате гранаты тем не менее принадлежали. Вы в них так же уверены, как и в себе?

— Нэ знаю.

— С бригадиром вы раньше ссорились? Или ваши товарищи?

— Я нэт. Про мертвих нэ знаю. Ти, парень, луче бригадира спроси. Он за сэбья сам скажет.

— Сбежал бригадир, дорогой Вардгес Арутюнович. Вот поэтому мы к вам пришли.

— Пачэму я? Там другие есть. Руки, ноги цэлий. Они знают.

— Других тоже спросим. Но взорвали вас. Вернее, взрыв произошел в вашей комнате, а не в другой.

— Я нэ знаю, гдэ бригадир. Нэ знаю, клянусь мамой.

Алексей сделал еще несколько попыток выяснить, у кого в городе может скрываться Вартанян, и наконец отступился.

— Все-таки, дорогой Вардгес Арутюнович, я советую хорошо подумать. Для вашей безопасности, возможно.

Когда они вышли в коридор, Махнев брезгливо поморщился.

— Что за комедию ты ломал? Может, объяснишь наконец?

— Сейчас будем ломать вместе. Когда я пихну тебя в бок, ты должен меня спросить: «Как ты на него вышел?»

— Не понял?

— Как ты на него вышел? — еще раз отчетливо повторил Алексей. — С естественной интонацией, между прочим как бы. Потом я все тебе объясню.

Он уже тащил Махнева за собой на улицу…

…Человек с грачиным профилем слегка пошевелился в каталке, желая сменить позу. Помял здоровой рукой ноющее плечо. В это время на дорожке под окнами послышался голос человека, который только что его допрашивал. Потом второй голос, вероятно, того низенького придурка, который молча сверлил его в продолжение допроса глазами, спросил:

— Как ты на него вышел?

— На Вартаняна?.. Никак. Это генерал Свешников сработал. По своим каналам.

Человек в каталке дернулся к окну. Голоса удалялись.

— А я по дурости Глухову ляпнул, что…

В перевязочную вошла медсестра и с шумом, как ему показалось, передвинула стул. Потом один за другим начали заходить служащие из медперсонала, и продолжение разговора утонуло в посторонних звуках. С трудом дождавшись конца перевязки, больной Патевосян за пару косых «уговорил» санитара доставить его к телефону…

В машине Махнев демонстративно вынул из замка ключ зажигания и уставился на приятеля.

— Ну?

Алексей молчал. До тех пор, пока спланированная им акция не сработала, раскрываться он не хотел. Даже Махневу.

— Видишь ли, — осторожно начал он, — я вдруг оказался в той же ситуация, что Шуляк. Он первый ковырнул эту навозную кучу. Результат мы все знаем. Короче, Махно, мне нужна неделя сроку. Для чистоты эксперимента, понял?

— Утечка информации? — догадался Махнев. И в лоб спросил: — Убийца — Вартанян?

— Да.

— Та-ак! — умница Махнев мгновенно все сообразил и протянул ключи. — Я ничего не слышал и ничего не знаю.

Алексей кивнул.

В приемной прокуратуры очаровательная Людмила Васильевна (еще более очаровательная, чем вчера) сообщила ему, что вскоре после отъезда был звонок из мэрии, и дала телефон помощника, по которому его просили срочно перезвонить. Алексей тут же в приемной набрал номер. Представился.

— Минуточку, Алексей Иванович, я сейчас справлюсь.

Ровно через минуту веселый юношеский басок сообщил, что мэр на месте и очень хотел бы с Алексеем Ивановичем переговорить. Если вы подойдете в течение получаса, это будет как раз то, что надо.

Через полчаса Алексей входил в знакомый кабинет мэра города. Хозяин кабинета вышел к нему из сопредельной с кабинетом комнаты, вытирая руки небольшим махровым полотенцем. За два месяца, что они не встречались, внешний облик мэра претерпел значительные изменения. Обладая телесной конституцией, которая остро реагирует на смену общественного положения, мэр раздался в щеках, в талии, а кожа лица обрела свинцово-помидорный оттенок. Такое случается, когда человек вдруг начинает много и вкусно есть и проводит рабочее время на разного рода презентациях и деловых ланчах.

«Наверное, я тоже хочу много и вкусно есть. Иначе зачем бы я тут сейчас сидел?» — подумал Алексей.

Он хотя и не интересовался впрямую, но кое-что о первом лице города до него доходило. Слышал, что мэр является членом правления какого-то торгового дома и соответствующего банка, возглавляет товарищество с ограниченной ответственностью на металлургическом комбинате, президент гуманитарного фонда, то ли филиала фонда «Демократическая инициатива», член ЮНЕСКО. У мэра, это знали все в городе, имелся личный автопарк из четырех автомобилей, правда, пока отечественных марок. Зато две дочки учились за границей в школе менеджеров, и мэр, когда доводилось, охотно делился своей отцовской радостью через прессу с широкой общественностью.

— Алексей Иванович, надеюсь, вы помните наш давешний разговор? К сожалению, мне срочно пришлось выехать за границу, поэтому окончание разговора непозволительно затянулось. Во всяком случае, мы так не планировали. Но, знаете ли, это даже к лучшему. Наши товарищи успели узнать вас, вы узнали их, составили мнение друг о друге. Кстати, мнения о вас самые хорошие. Даже у недругов, смею заметить, — с тонкой улыбкой произнес мэр. — Так что все наши прежние договоренности, я думаю, остаются в силе. Согласны?

Алексей покивал.

— Мы провели вашу кандидатуру через областные инстанции. Время, как видите, зря не теряли. Теперь ваша очередь, Алексей Иванович. На днях, видимо, вам придется съездить в область и со следующей недели, милости просим, принимайте дела у Сапожникова Семена Саввовича. Правьте службу, как говорится.

Далее мэр горько посетовал на удручающее положение в экономике района, о том, что в трудовых коллективах по три месяца и более не получают заработной платы, а маятник хозяйственной, политической, культурной жизни стремительно падает, и конец этого падения, к сожалению, не просматривается.

Затем очень дельно, по существу, мэр проанализировал криминальную обстановку в городе и районе, напомнил упущения Хлыбова, отсутствие профилактической работы и попросил Алексея, как только тот освоится в новой для себя должности прокурора района, подготовить обстоятельный доклад на предстоящую сессию — своего рода программу действий по борьбе с негативными явлениями, в том числе с преступностью.

Велеречивость мэра утомила Алексея настолько, что он уже всерьез начал подумывать об отказе от должности и в ответ ограничился краткой благодарностью за оказанное доверие и выразил надежду, что работать им придется вместе плечом к плечу.

«Мерзавцы сердечно пожали друг другу руки», — подумал он, пожимая большую, мягкую, как подушка, ладонь.

Мэр города проводил новоиспеченного прокурора до двери и вдруг по-приятельски эдаким чертом подморгнул.

— Светланке, как встретишь, ба-альшой привет. И… ку-ку!

Что означало «ку-ку», Алексей так и не понял, но решил передать непременно. Однако, возвращаясь в прокуратуру, он заподозрил, что его таким образом попросту говоря потрепали по щечке. Щипнули, если угодно, за ягодицу, как девочку.

Войдя к себе он плюхнулся на стул и вдруг подумал: что если жениться не на Тэн, а на Анне Хлыбовой? Любопытно, долго ли после такой свадьбы ему удастся просидеть в прокурорском кресле?

Зазвонил телефон.

— Валяев. Слушаю?

— Алеша, здравствуйте, — услышал он мягкий голос Анны. — Вы меня слышите, алле?

— Да, конечно, и рад, что вы позвонили, Анна Кирилловна. У вас все в порядке?

— Не совсем.

— Не совсем? Это как?

— Совсем никак, — отвечала Анна, тихо смеясь. — Алеша, мне скучно. И страшно.

— Я могу чем-то помочь?

— Да. Если придете.

— Пожалуй…

— Сейчас вы сможете?

— По-моему, да. Да, конечно.

— Хорошо. Буду ждать.

По дороге он купил блок сигарет «Кэмэл» для Анны и пачку газет. Бросил на сиденье рядом и резко рванул машину с места.

Глава 15

Спустя неделю в кабинет районного прокурора вошел следователь облпрокуратуры Крук. Оглядел помещение, в котором ровным счетом ничего не изменилось. Кроме хозяина. Сел за стол.

— Все служат, но не все дослуживаются, — сонным, безразличным голосом обронил Крук.

— Не все, — согласился прокурор и нажал на клавишу.

— Я слушаю, Алексей Иванович?

— Чашку кофе для гостя. И сигарету?.. Нет, сигарету, кажется, не надо. Кофе покрепче.

Он с любопытством повернулся к Круку и, не ожидая, когда тот нарушит молчание, спросил:

— Чем обязан, Евгений Генрихович? Вы, чай, неспроста заглянули?

Вместо ответа Крук вытащил из кармана сложенную вчетверо шестнадцатиполосную газету «Щит и меч». Толкнул через стол к прокурору. На второй полосе черным, жирным кеглем в траурной рамке был опубликован некролог: «Пал смертью храбрых… СВЕШНИКОВ ЮРИЙ АНТОНОВИЧ, генерал-майор милиции, заместитель начальника УУР ГУВД г. Москвы, народный депутат Российской Федерации, сопредседатель парламентской комиссии по борьбе с организованной преступностью, преподаватель уголовного права Академии МВД, Заслуженный работник милиции…» Далее шли соболезнования родным и близким покойного, выражения скорби. В конце, под некрологом, около десятка подписей первых лиц в правительстве и высших милицейских чинов.

Алексей с любопытством рассмотрел портрет человека, довольно заурядной, незапоминающейся наружности при полных генеральских регалиях. Отложил газету в сторону.

— Я в курсе, Евгений Генрихович.

— Генерал Свешников найден убитым у себя на даче. Это в районе Волковского шоссе. Удар нанесли сзади, в спину. Предположительно, ножом.

Крук помолчал, глядя перед собой ничего не выражающими глазами. Потом добавил:

— Гениталии на трупе вырезаны. Забиты в рот.

Медлительность Крука была неподражаема. Алексей усмехнулся.

— По поводу генеральских гениталий, Евгений Генрихович, я готов скорбеть вместе с членами правительства. Кстати, убийцу задержали?

— Вартанян при задержании убит. На стоянке в аэропорту Внуково. Кажется, это была ваша законная добыча?

— Да, упустили, к сожалению, — искренне посетовал прокурор под внимательным взглядом Крука.

Вошла Людмила Васильевна с двумя чашками кофе, лучезарно улыбаясь. Крук поблагодарил.

— Я полагаю, Алексей Иванович, вы передадите нашей группе свое расследование. Мы оба дела объединяем и ставим на этом точку. Думаю, такой вариант нас всех устраивает?

— Думаю, да.

Прощаясь, Крук задержался в дверях.

— Дырокольчик не забудьте приобщить.

— Разумеется.

Алексей проводил Крука в приемную. Из коридора навстречу ему шагнул Глухов Иван Андреевич. Бросил раздраженный взгляд на секретаршу.

— Не поладили? — улыбнулся Алексей, пропуская посетителя в кабинет. — Она это умеет. Заградотряд.

— Вызывали? — Глухов бросил повестку на стол.

— У меня к вам, Иван Андреевич, имеются вопросы. Неофициальные, скажем так. А повестка, извините, это мера вынужденная. Мне, откровенно говори, надоело за вами бегать и уговаривать. Садитесь, прошу.

— Что значит, неофициальные?

— Не для протокола. — Алексей помолчал, потом как можно более дружелюбным тоном продолжал: — Есть мнение, Иван Андреевич, ваше дело закрыть, как законченное, поскольку преступник, вымогавший у вас деньги, мертв. Как прокурор я ничего против не имею. Зато имеются неясности, которые мне хотелось бы уточнить. Не для протокола, повторяю.

— Кто мертв? — В лице Глухова сквозило явное недоверие.

— Для вас это новость? — в свою очередь удивился Алексей. — Вартанян убит при задержании в аэропорту Внуково.

Он дал Глухову время осмыслить новость и подвинул через стол газету, оставленную Круком.

— Еще сюрприз для вас. Надеюсь, не менее приятный. Прочтите.

Это были царские подарки, Алексей понимал, и рассчитывал в качестве благодарности как минимум на взаимопонимание. Но лицо Глухова вновь замкнулось. Прочитав некролог, он с равнодушным видом отложил газету в сторону. Пожал плечами. Алексей понял, что договориться не удастся — придется давить.

— Как видите, Иван Андреевич, свою часть работы мы сделали, вопреки вашим прогнозам. И без вашей помощи. Теперь давайте сравним работу, проделанную нами, с тем, что натворили вы. Задачу вы поставили перед собой чисто по-армейски: уничтожение живой силы и техники противника. На поражение. Чтобы создать себе алиби, вы, Иван Андреевич, отправились в Крым. А ваш компаньон по пилораме Урванцев забросал неприятеля гранатами РДГ-40. В результате, два трупа и раненый. Разумеется, невиновные, как это всегда и бывает, когда в действие вступает наша доблестная и непобедимая.

Итак, преступника вы спугнули. Он исчез из поля зрения и сделался стократ опаснее. Представьте на минуту… впрочем, вы уже представляли, я думаю… Представьте, что станется, когда он найдет вашу семью? Вы снова будете получать руки, отрезанные ноги, головы с прибитыми гвоздем записками. Но это будут руки, ноги, головы вашей жены и дочери.

В Крым, Иван Андреевич, вы поехали не ради отдыха, разумеется. Вашу жену или дочь там изнасиловали. Возможно, избили. Но это мои предположения, поэтому не настаиваю.

Алексей вынул из папки лист бумаги. Положил перед Глуховым.

— Докладная записка, Иван Андреевич. Наш человек, оперуполномоченный, случайно оказался в Массандре в одно время с вами. И вновь — два трупа. По странному стечению обстоятельств, оба армянской национальности. Оба строительные рабочие. И что немаловажно, оба срядились на строительстве загородного особняка с бассейном под началом вашего двоюродного брата. Оперуполномоченный не поленился выяснить имя заказчика. Землевладение было оформлено на подставное лицо, но действительным владельцем, опять-таки по странной иронии судьбы, оказался покойный ныне господин Свешников.

Таким образом, Иван Андреевич, вы получили четыре трупа с сомнительной степенью вины. Зато действительные виновники оказались в стороне, вне пределов досягаемости. Вот результат вашей армейской самодеятельности.

Глухов покрутил головой.

— Все ерунда, прокурор. «Одна баба где-то чего-то сказала.» Доказательства? Доказательства где?! Четыре трупа! Да вы с ума посходили.

— Ну, что ж? С меня вы имеете право требовать доказательства. А я обязан вам их предоставить. Но, Иван Андреевич, акционеры из «Российского леса» существовать не перестали, не так ли? Несмотря на нашу вам помощь. Интересно, какие доказательства вы потребуете от них? Или надеетесь, что четыре армянских трупа сойдут вам с рук?

Глухов молчал.

— Не думаю. И вы тоже так не думаете. Поэтому давайте попробуем найти общий язык. Дело о вымогательстве, я уже говорил, мы можем закрыть. Лично я ничего против не имею. Готов, если хотите, рассматривать ваши действия как необходимую оборону. Признаться, я так их и рассматриваю. Поэтому разговариваю с вами не как с обвиняемым.

— Тогда чего вы хотите? — тяжело, исподлобья взглянул на него Глухов. Алексей почувствовал, что воз как будто двинулся с места.

— Во-первых, мне необходима информация по этому вопросу. В полном объеме. Если вы думаете, что мы здесь застрахованы от смерти, то глубоко ошибаетесь. Я подставился на вашем деле, точно так же, как вы. Во-вторых, в стране скрытно, исподтишка идет передел собственности. В условиях правового беспредела фактически это означает вооруженный разбой и грабеж. Надеюсь, на собственном примере вы оценили ситуацию? Поэтому, Иван Андреевич, давайте впредь будем союзниками. У нас с вами есть свои интересы. Местные, так скажем. Попробуем защищать их вместе от московского демворья. Поверьте, в этом деле я вам гораздо нужнее, чем вы мне.

Глухов долго молчал. Алексей вышел в приемную минут на пять, давая ему возможность взвесить предложение. Когда он вернулся, решение, кажется, было принято.

— Что вы хотите от меня услышать?

— Иван Андреевич, я хочу знать досконально, откуда у вашей истории растут ноги? И куда? Почему вокруг вас так много лиц кавказской национальности?

— Ладно, прокурор. Свои секреты, так и быть, доложу. Насчет чужих, не обессудь. Не сейчас во всяком случае.

— Согласен, — Алексей кивнул. — Мои условия вы знаете.

— Так вот, — начал Глухов после некоторого раздумья. — Один такой тип кавказской национальности подсел ко мне за столик в кафе. Было это два года назад в Шуше. Назвался Меликяном. Подробности разговора опускаю; короче, он предложил мне сделку.

— Оружие?

— Разумеется. Чем больше, тем лучше. Расценки известные. В армии этим не промышляет только ленивый. Через неделю встретились еще раз, чтобы обговорить операцию по передаче оружия. Дальше все прошло как по-писаному. На дороге из Агдама в Шушу армянские фераины, как и договорились, устроили мотоподразделению засаду. Завалили камнями узкий участок дороги по курсу. Потом, когда колонна втянулась, устроили сход лавины сзади. Все это в темноте, глядя на ночь, со стрельбой, с матом через усилители, с прожекторами… Потом начались переговоры о сдаче оружия и техники. Парламентеров с нашей стороны взяли в заложники. Словом, эффект от театральной постановки был что надо.

Глухов скривил губы в усмешке.

— Только ты, прокурор, не думай, будто эту кашу варил я один. Я был главный исполнитель, и в случае провала, мне, конечно, грозила участь главного козла. Ну, а что дальше?.. Дальше я подал рапорт, и меня уволили из рядов с чувством глубокого облегчения. Деньги все до копейки я вколотил в пилораму и в деревообрабатывающий цех. Но пока прибыль, как в прорву, уходит обратно в производство и в налоги. Живу, хочешь верь хочешь нет, на зарплату.

— Вы сразу поняли, кто вымогает деньги?

— Не сразу. В Шуше, когда я остался «заложником», кто-то из толпы армян сзади сунул мне в ягодицу нож. «Алыби!» Шутка вроде как, армянский народный юмор. Ну, я со зла вмазал первому попавшему по сусалу, на том все кончилось. Потом эту шутку они повторили в Крыму с женой. По недомыслию, конечно. В общем, поставили подпись.

Глухов говорил через силу, сквозь зубы, комкая рассказ и явно избегая подробностей. Алексей настаивать не рискнул.

— Ублюдков я вычислил просто. Брат, двоюродный, зачем-то повез жену и дочь показывать эту стройку. Больше нигде побывать они не успели. Когда я приехал туда и расспросил брата, что и как, он мне ублюдков показал. А чтобы тебе, прокурор, степень их вины не казалась сомнительной, доложу: ублюдки меня узнали и начали торговаться!

Он с силой ударил кулаком по столу, пытаясь взять себя в руки. Прошло около минуты, прежде чем он заговорил снова.

— Насчет лиц кавказской национальности. В лесу их больше сейчас, чем грибов. Заготовители, мать вашу! В центральной гостинице в области эта сволочь годами снимает под офис несколько люксов. Штаб! Если хочешь, координирующий центр по перекачке крови в масштабах области. Плюс московское дерьмо в лампасах, в масштабе России! Ты, прокурор, не думай, — заключил Глухов, — я твою помощь оценил. И поверил, как видишь. Если мои мужики поверят, как я, одного не оставим.

Алексей улыбнулся.

— Лады, майор. Будем держать друг друга в курсе.

Проводив Глухова, прокурор приказал никого к себе не пускать и в очередной раз сел за бумаги, доставшиеся в наследство от предшественника. Хотя многое он уже знал, о многом догадывался, общая картина тем не менее складывалась удручающая. Мерзость запустенья повсюду и — воровство, повальное, сверху донизу, как образ жизни и как способ мышления, нечто вроде религии; наконец, как великая, национальная, объединяющая все и вся идея. Вероятно, та самая, о которой так долго и так задушевно рассуждает жирующий, столичный бомонд.

Пожалуй, если эту идею сформулировать в виде лозунга, то она прозвучала бы, примерно, так: «Кто не ворует, тот не ест!» Дальше, как говорятся, ехать некуда. Один из страшных смертных грехов превращен в государственную национальную идею…

Алексей откинулся на спинку кресла и посмотрел на часы. 22.15… Ну и ну! Пожалуй, он засиделся, даже чересчур. Не мог вспомнить, когда отпустил секретаршу.

Возвращаться в пустой гостиничный номер не хотелось. Хотя у него, кажется, есть выбор. Можно, например, отправиться к Тэн? Или, скажем, навестить Анну? Нежеланным гостем он не будет ни там, ни тут. Но Тэн, Светлана… визит к ней, так уж получалось, связан с определенными, малоприятными обязательствами, с видами на будущее. А он, если быть честным, еще не отошел от прелестей холостяцкой жизни. Прежний отрицательный опыт застрял где-то на клеточном уровне, и теперь он малодушно бегает от любящей женщины, боясь влюбиться в нее сам.

С Анной гораздо проще. Они симпатичны друг другу, и только. Ну, еще любопытны. Без слез, без сцен, без взаимных обязательств и притязаний на будущее…

Алексей посидел с минуту и снял трубку. Правда, на душе в эту же самую минуту появилось чувство какой-то подавленности. Скорее по инерции он набрал номер, уже жалея о своей поспешность и втайне надеясь, что Анны не окажется дома.

— Да? — услышал он тихий, спокойный голос. И не ответил. — Алеша… это вы?

— Да. Извините.

— Что-то случилось?

— Нет.

Она помедлила, и Алексею показалось, что Анна не одна. Он не услышал, он ощутил там чье-то присутствие, тягостное, раздражающее все его чувства.

— Алеша, вы хотите проехать?

— Не знаю. Нет… наверное.

— Почему нет?

Он снова не ответил.

— Хорошо. В таком случае я вас приглашаю. И не вздумайте улизнуть.

— Я еду. Сейчас… спасибо.

Он тяжело брякнул трубку на место. И затих. Ощущенье чьего-то присутствуя не проходило. Но уже не там, на том конце провода, а здесь. В кабинете. Тягостное, раздражающее присутствие малоприятного человека. Очень знакомое… очень… Он никак не мог вспомнить, с чем это ощущенье связано? Или с кем?.. С человеком, от которого исходит напряжение… давит, как пресс, на окружающих? Выдавливает…

Хлыбов?!

Он вспомнил вдруг свои ощущения, когда в гостиничный номер к Бортникову ввалился пьяный Хлыбов… «К нам едет третий покойник!»

«Неужто Хлыбов… каналья?! Он что, собирается меня пасти? Или пасти свою Анну?.. Ну, нет, приятель. Черта с два! Сегодня в ночь, если это ты… ты будешь стоять у меня на часах, в изголовье. Помнится, этот финт ты тоже проделывал, а? Ха-ха!»

— Ну-с… едем, приятель, — с усмешкой пробормотал он, усаживаясь за руль. — К твоей Анне.

Козлов Игорь