В ту пору молодой лейтенант барон Людвиг Берендс выполнял серьезное задание — служил у Редля лакеем. Тогда он не был еще разведчиком с «двойным дном», его еще не завербовал шеф немецкой разведки — легендарный Николаи. Тогда он был еще зеленый.
Поняв на вечеринке у Гатуа, что ночью произойдут какие-то события, «старый волк», как именовал себя Берендс, решил действовать, следуя мудрой поговорке «На ловца и зверь бежит». Игра была опасная, это он понимал. Он уже видел: шла охота за важными документами, какими именно — он не знал, но чуял всем своим существом, что это обеспеченная жизнь. Он различал и охотников. Он недолюбливал есаула Скачкова — причиной тому была Ирен. Не симпатизировал и полковнику Павскому, который чем-то напоминал ему Редля. К Кучерову же проявлял какое-то сдержанно-доброжелательное любопытство. Неясной оставалась роль Хованского, а ко всему неясному, ускользающему из рук Берендс относился с враждебностью.
Ему захотелось уйти с вечеринки вслед за Скачковым и понаблюдать, куда он ускользает. Но Людвига Оскаровича остановило странное нервное поведение Ирен, и он ушел вслед за Хованским и Скачковой. Людвиг Оскарович видел, как они сидели на скамейке, и даже слышал их разговор. Ирен проводила Алексея за ворота и смотрела ему вслед, чтобы убедиться, что он ушел. Затем она торопливо побежала к себе, но вышла спустя несколько минут переодетая в черное платье и направилась к комнате Хованского. Тщетно провозившись над замком несколько минут, так и не открыв дверь, она подошла к двери квартиры Кучерова, отперла ее ключом и вошла внутрь. В первую минуту Берендс подумал: у Ирен с Петром Михайловичем любовное свидание, но, заглянув в замочную скважину, убедился в другом: она, вывернув из чемодана вещи, что-то ищет. «Документы?» — подумал Людвиг Оскарович, и тут как молния пронзила его мысль: «Скачков пошел на убийство! По его ожесточенному виду можно было догадаться. Бедный Кучеров». И тут же про себя добавил: «Пусть неудачник плачет! Я же, кажется, на верном пути». И терпеливо стал ждать дальнейших событий. Минут через пятнадцать-двадцать Ирен вышла, заперла дверь, спустилась с лестницы во двор и опять направилась за ворота. Притаившись у будки, где во времена Австро-Венгрии стоял часовой, он увидел, как Ирен нетерпеливо расхаживает у наружных ворот. Потом услышал за спиной крадущиеся шаги. Со стороны лазарета, откуда доносилась громкая соловьиная песня, шел высокий мужчина. Поначалу даже показалось, что это генерал Кучеров, но это был Павский. И хотя майская ночь была довольно светлая, Павский не заметил его. Полковника тоже интересовало, что делает за воротами Ирен. И в этот момент к ней подошел Скачков и хрипло прошептал:
— Все! Амба! — И провел, утирая пот, ладонью по лбу. — Как у тебя? — спросил он. — Где Хованский?
В руке есаула блеснул топор. Ирен что-то ответила мужу и махнула рукой в сторону шоссе. Все, что говорила Ирен, не было слышно Берендсу, потому что она стояла к нему спиной, но хриплый шепот есаула, усиленный акустикой сводов над воротами и высоких крепостных стен, отчетливо доносился до ушей.
— Я пойду. Вот ключ. Если табакерка там, посигналь. — И скрылся в черной тени деревьев.
Ирен что-то сказала и, какое-то мгновение постояв, направилась к внутренним воротам. Павский, который скрывался в тени кустов сирени, торопливо выскользнул оттуда и шмыгнул куда-то, как бы опережая Ирен. И тогда Людвиг Оскарович выбрался из засады и заспешил чуть не по пятам Ирен в подъезд и притаился у колонны. «Значит, Ирен в комнате Кучерова тоже искала табакерку с документами!» — подумал он.
В небольшом холле горела керосиновая лампа, направо чернела, точно разинутая пасть, распахнутая дверь в темный коридор, налево поблескивала вылизанными каменными ступеньками лестница. На лестничной площадке тускло горела лампа. Ирен направилась к лестнице, в руке она брезгливо держала цепочку, на которой болтался ключ. Он узнал цепочку и ключ. Он видел, как Ирен проникла в бухгалтерию, отворила кабинет Кучерова и отперла несгораемый шкаф, посветила внутри карманным фонарем, неторопливо порылась в бумагах, потом сгребла все содержимое кассы на пол и принялась осматривать изнутри стенки, разыскивая, очевидно, тайник. Потом побросала все обратно, подбежала к окну и отчаянно засигналила фонарем. Кому? Скачков, наверное, пошел к Хованскому. Затаившись между шкафами в бухгалтерии и глядя, как Ирен, явно расстроенная, покидает кабинет, Берендс подумал: «Табакерки, выходит, в сейфе не было!»
Когда ее каблучки застучали по каменным ступенькам лестницы, он подошел к кассе. Среди разбросанных бумаг лежал большой денежный пакет. Денег оказалось много. Завернув пакет в носовой платок («отпечатки пальцев и все такое прочее мне ни к чему»), он спустился на нижний этаж и спрятал пакет в отдушину в дамской уборной.
Теперь оставалось дождаться есаула Скачкова, который надеялся взять табакерку у Хованского. Нельзя упускать из виду и Павского, который тоже где-то ждет есаула. Для того чтобы дойти до станции и вернуться, есаулу нужен по меньшей мере час. Таким образом, у Берендса есть время. То, что не удалось Ирен, может быть, удастся ему, старому волку? И он направился к комнате Хованского. Но каково было его удивление, когда он увидел, что Хованский в пижаме выходит из своей комнаты и направляется в сторону уборной. «Значит, капитан не пошел на электростанцию ночевать и кружным путем вернулся сюда? А если табакерка у Хованского? Что делать?»
Берендс устал. Несмотря на нервный подъем, ему хотелось спать. Нужно было незаметно выйти во двор и занять удобную для наблюдения позицию. Когда он подходил к лестнице, кто-то поднимался по ступеням. Это был Павский. Его лицо сияло, губы что-то шептали. «Черт побери! Табакерку взял Павский! Ушел он первым, услыхал шифр «Дина», а ключ ему, видимо, раздобыла Грация. Значит, касса отворялась нынче ночью дважды, и второй ключ находился у полковника. Павский пунктуален. По закону конспирации он должен вернуть незаметно ключ в директорский сейф. После всей этой истории Грация сама навряд ли на это отважится. Тут мы, Иван Иванович, с вами и встретимся! Фокус-покус-препарандус — и тайна табакерки раскрыта!»
Людвигу Оскаровичу не пришлось печатать фотографию «У директорского сейфа», хотя она и получилась бы преотличная, пальчики оближешь!
Смирилась с судьбой Ирен Жабоклицкая и отныне уже не Скачкова, а, видимо, фон Берендс. Пути в Варшаву, по крайней мере, на ближайшее время ей заказаны, английская Интеллидженс сервис вряд ли погладит ее по головке за провал операции. Одна надежда у Ирен на Людвига Оскаровича, а немецкий барон вскоре недвусмысленно дал ей понять, что если она положится на него, то он сделает из нее настоящего человека. Он нашел Ирен в ее комнате и весело сказал:
— Что касается всех ваших пустяковых переживаний, то они как раз и помогут вам, Хелен (называл ее на немецкий манер «Хелен»), выйти из рамок мещанского мирка, в котором до сих пор вы пребывали!..
Закончил он с ней краткий разговор требованием заявить полиции, что Скачков убил генерала с целью ограбления, а деньги спрятал в дамской уборной в отдушине. Что оставалось ей делать?
Смерть Кучерова погасила у Хованского радость удавшейся операции. Алексей чувствовал за собой вину в гибели генерала. «Я не имел права оставлять его одного». За гробом Петра Михайловича Алексей шел под руку с генералом Гатуа. «И все-таки надо оставаться в Билече, чтобы как-то спасать оболваненные психологической муштрой молодые, полуискалеченные души хотя бы немногих кадет, чтобы матерые волки не сделали их нашими лютыми врагами, — думал он. — С их помощью, может быть, удастся делать еще полезное для родины». Ему предстояла большая, кропотливая работа.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава седьмая«Россия № 2»
В 1929 году кадетский корпус был переведен из Билечи в небольшой городок Горажде, и Алексей остался не у дел. Но уезжал он со спокойной совестью. За три года ему удалось сколотить крепкое ядро и заставить многих кадет посмотреть действительности в глаза. Медленно, исподволь у некоторых началась переоценка ценностей. Одни, усомнившись в правильности пути, на который их толкали, безвольно отошли в сторону и занялись устройством личной жизни; другие принялись прокладывать собственные пути, искать свою правду; третьи — у третьих пробудилось желание поближе узнать родину; четвертые... пятые... Всех ждала за стенами корпуса новая жизнь. Каждому предстояло избрать в ней свой путь.
Алексей уехал в Белград, и Абросимович вскоре устроил его в английскую фирму электроприборов Сименса.
— Покажи себя, сумей понравиться директору, и он назначит тебя своим помощником по технической части, будешь ездить по стране и за границу. Нам это нужно дозарез! Связь — первое дело для разведчика, — говорил Абросимович.
Он же снял для него небольшую, но удобную квартиру недалеко от службы. Дом был старый и напоминал скорее башню, втиснутую между двумя огромными зданиями. На каждом этаже этой башни было по две квартиры. Одна выходила на улицу, другая во двор.
Алексей с удовольствием осмотрел две большие комнаты, кухню, ванную и чулан. Не видя запасного выхода, он недоуменно посмотрел на Абросимовича.
— А это маленький сюрприз! — посмеиваясь, сказал Иван Абросимович. — И распахнул в чулане дверцы шкафа. — Смотри!
Алексей ничего, кроме бутылок и банок на полках, не увидел.
— Вот, гляди, берешься за эту ручку и тянешь к себе. — Абросимович потянул за ручку. Все три полки отошли в сторону.
— Потайная дверь? Как здорово!
— Как в средневековом замке. Не хватает только привидений. Белой дамы... впрочем, об этом ты уж сам позаботься, — хохотнул Абросимович и, отворив маленькую дверцу, подтолкнул Алексея в проем. — Иди, не бойся!
Протиснувшись, он очутился на нависшем над самой крышей соседнего дома крохотном железном балкончике, уставленном цветочными горшками. С него можно было спрыгнуть на крышу, пройти мимо дымовых труб и спуститься на соседнюю улочку.