Я шел рядом, с любопытством всматриваясь в незнакомку. Немного скуластая, курносая, глаза зеленые, с рысьим разрезом.
— Что такое? — недовольно спросила она. — Что надо?
— Хочу познакомиться с человеком, который легко берет заборы.
— Ты моряк? — строго спросила она, покосившись на петлицы.
— Нет. Требуются моряки?
— Отстань! — отрубила. — А то закричу.
— Не могу, — посмеивался я, поняв, что передо мной никакой не злоумышленник, переправляющий золото чемоданами, а обыкновенная сельская девушка. — Если б даже хотел, не смог. Познакомиться надо.
— Отстань! — сказала уже с угрозой. — А то как дам!
— Ну, что ж, — посерьезнел и я. — Раз такие пироги... Разрешите представиться... Я — инспектор таможни Юрий Хорунжий. Ваши документы!
— Что? — растерялась девушка. — Какой таможни? Зачем? У меня нет.
— Чего нет? Пропуска или документов?
— Пропуска нет. И паспорта нет.
— Поищите.
Я преградил ей путь. На нас глазели, поэтому пришлось отвести ее за бунт.
— Зачем вам мои документы? Я ж вам ничего не сделала. — В ее глазах сквозили растерянность и мольба. — Отпустите меня, дяденька. Я больше не буду.
— Я не дяденька, а инспектор, — голосом заправского бюрократа проскрипел я. — Документы требую потому, что находимся в порту, в зоне контролируемой и пограничниками, и таможней.
Этого оказалось достаточно. Девушка поставила чемодан на асфальт, открыла его и, заслоняя от меня, стала искать среди вещей паспорт. Нашла, подала.
— Что за книги?
— Разные.
— Показывайте!
Я присел, посмотрел.
— О! Грин! Станюкович, Лондон... Ясненько! Так, — полистал я паспорт. — Восемнадцать лет, Юлия... Константиновна, а серьезности никакой. Через забор сигаете, из Полбино выписались... Что в наших краях ищете?
— На пароход хочу поступить работать. Плавать хочу. А что, нельзя?
— Кем же, если не секрет?
— А мне все равно. Могу готовить, стирать, убирать. Матросом могу.
— На матроса два года учиться надо.
— А я ходила в клуб «Юных моряков», — заспешила Юля и полезла в чемодан, но я остановил ее.
— Юля, ты что, не знаешь, что существует отдел кадров? На пароход просто так не берут. Ты же в школе училась.
— Знаю про отдел кадров. Думала, так быстрее. Приду, найду хорошее место, чтоб в интересные страны поплыть, а потом уж в отдел кадров.
— А почему в море? Почему не на речку, не на озеро?
— Нравится, — простодушно ответила Юля. — Я почему-то море люблю, хоть и в первый раз вижу.
— Ты когда приехала?
— Только что. Московским.
— Да-а, — протянул я. — Интересный ты человек. Инициативы много. Хоть бы сначала расспросила. Дома знают, где ты?
Юля отрицательно покачала головой.
— Не-а. Я сказала, что еду поступать в техникум. А я не хочу в техникум. Сначала хочу весь мир посмотреть. Специально английский много учила. И даже шведский по самоучителю.
— Ты даешь! — восхитился я. — Хоть представляешь себе, что с тобой может случиться, если не найдешь работу, жилье, если кончатся деньги?
— Мир не без добрых людей. Правда? — улыбнулась Юля.
— Правда, — проворчал я. — Пошли!
Нагнулся, поднял чемодан.
— Куда? — встревожилась она.
— Туда, где всходит солнце. Пойдем устраивать тебя.
Проходя мимо кургана разбитых болгарских консервов, сказал, что вернусь через полчаса. Было очевидно, что и через час вряд ли рассортируют месиво из битых и целых банок.
По дороге Юля рассказала свою куцую биографию. Жила она с мамой, бабушкой, отчимом, братом и сеттером Джимом. С детства зачитывается книгами о море. Была у нее подружка Женя, которая тоже раньше любила море, но они поссорились из-за одного мореплавателя, который приехал в Полбино на заграничной машине. Мореплаватель вскоре уехал, и Жене море разонравилось, потому что у нее начались личные неприятности... А она, Юля, море любит. Вот сегодня, например, ходила по городу, а море — в конце каждой улицы. Только жаль, нет тех мест, которые описаны в книгах.
— Романтик! — улыбался я дедовской улыбкой, поглядывая на темный пушок над ее верхней губой. — Да у нас давным-давно нет ни клиперов, ни таверн. А что же тот моряк далекого заплыва тебя не выбрал?
— А Женя смелее была, — засмеялась Юля.
Смеялась она, на мой взгляд, громковато.
Вышли через проходную. Охранник с любопытством посмотрел на нас, приняв Юлю за задержанную личность.
— Здесь отдел кадров порта. Один знакомый имеется, — сказал, когда поднимались по ступенькам в здание, серым утесом возвышавшееся над портовыми воротами.
— И меня примут на хороший пароход? — обрадовалась Юля.
На нас оглядывались: разговаривала она громковато.
— Я сказал — порта, не пароходства. Пока на берегу поработаешь. Осмотришься, разберешься, что к чему, тогда сама и решишь, как быть дальше.
В длинном коридоре, где на стульях ждали нанимающиеся на работу, сказал строго и внушительно:
— Гражданка, вам в этот кабинет.
И, обратившись к вопросительно взиравшей на меня очереди, пояснил:
— По поручению. Особый случай.
Никто слова не сказал. Форма делала свое дело.
Минут через пять, оставив у знакомого кадровика Юлю, вернулся в порт. Благотворительные поступки не входили в круг моих служебных обязанностей, но тут был действительно особый случай. И еще пожалел, что не назначил свидание. Было в Юле что-то такое... Зеленые глаза, пушок над верхней губой, ладная такая... Хорошее имя — Юля. Увидимся ли когда-нибудь?
Мы обособленной группкой стояли на площадке, ограниченной переносными алюминиевыми барьерами, смотрели, как на «Амуре» заканчивают швартовку.
Встречающие едва не опрокидывали барьеры. Кобец, иронически посматривая на разодетых в «ненашенское» родственников и знакомых, не удержался, чтобы не прокомментировать:
— Прибежали! Любят! Интересно, все ли будут на отходе?
Пограничники разрешили вход нам и выход пассажирам.
Мы пересекали невидимую границу.
Никитин задержал меня.
— Юра, постой тут немного, пока не сойдут все пассажиры. Проконтролируй. Смотри в оба! Как только все окажутся в зале накопления, поднимайся на судно.
Через несколько минут после того, как на борт поднялась комиссия, на трапе появились первые пассажиры. Иностранные туристы с ходу защелкали фотоаппаратами во всех направлениях, с любопытством рассматривали морвокзал, город. Молодые пассажирки спускались по трапу в таких шортиках, в таких юбчонках с разрезами, что пришлось отвернуться и следить за теми, кто проходил в зал.
Что-то давно я не был на танцах! Ни одного свободного вечера!
Никто не порывался перебросить что-то через барьер. Все просто и обыденно. Я прошелся по причалу, и тут за моей спиной началась суматоха, раздались приглушенные вскрики. Я повернулся и увидел, что у трапа собралась небольшая группа людей. С трудом протиснувшись между полной дамой и обвешанным аппаратами туристом, чуть не споткнулся о застывшего в неестественной позе на коленях седого мужчину. Была заметна только его спина и тонкие, мелкими колечками волосы на затылке. Никто не спешил помочь старику.
— Человеку плохо, а вы уставились! — вскипел я.
— Тише! — зашипела на. меня по-английски полная дама. — Вы не видите — он землю целует!
Приглядевшись, понял, что старик действительно прильнул губами к зашарканному асфальту. Он шевельнулся, и сразу несколько рук протянулось, чтобы помочь. Оказавшись сзади, подхватил старика под мышки. Старик плакал. Это было тяжелое зрелище.
— Проходите, — попросил молодой пограничник. — Проходите, пожалуйста.
Все потянулись в зал, куда и я повел старика. В зале накопления усадил в красное кресло, постоял немного рядом, не зная, что делать дальше. На всякий случай спросил по-английски:
— Позвать врача?
— Спасибо, — ответил старик по-русски с легким акцентом. — Не надо. Просто я немного разволновался. Столько лет не был на Родине!
— Сколько? — поинтересовался я из вежливости, наблюдая сквозь стеклянные стены, как последние пассажиры сходят на берег.
— Очень, очень давно я уехал на старом угольщике отсюда. Еще перед первой мировой войной. Потом нас интернировали, не смог сразу вернуться. Потом — революция, остался насовсем. Думал, на время, вышло — навсегда.
— Если вам ничего не надо, я пойду. Работа.
Старик, не расслышав, продолжил, промокая глаза:
— Я столько передумал, когда плыл сюда... Никто не встречает. Один. И мне моя родная земля показалась живым человеком, который ждет меня. Вы не поймете, вы молоды. А мне, старому человеку...
— Я пойду. Всего хорошего.
— Как вас зовут?
— Инспектор Хорунжий.
— А по имени?
— Юра.
— А по батюшке?
— Владимирович.
— Юрий Владимирович, голубчик, я буду жить в здешнем отеле «Интурист». Не откажите в любезности, навестите старика. Милости прошу в любое время. Спросите Дюбуа. Мишель Дюбуа. Вообще-то раньше меня звали Михайло Дубина. Вы ведь навестите меня? Мне так хочется иметь в городе знакомых. Прошу вас!
— Хорошо, хорошо, — торопливо согласился я, поглядывая на опустевший причал. — Приятного пребывания в нашем городе.
Пожал сухую старческую руку в коричневых пятнышках и бегом направился к «Амуру». Никитин, наверно, уже рвет и мечет. Ох, уж эти визитеры! Тот до первой уехал, тот до нэпа, тот после второй мировой... Тому жена не позволила вернуться, тому деньги... Кто не хочет уезжать, тот опаздывает на поезд!
За время моего отсутствия в кают-компании где находилась досмотровая группа, собрались представители судокоманды. Каждый инспектор получал объект и уходил с сопровождающим.
Мне досталась корма и румпельное отделение. Расту! Еще годик — и будут посылать палубой выше. Хо-хо!
Напарник — молодой матрос — старался вовсю. Не дожидаясь приглашения, открывал, снимал, выворачивал переборки, подволок чуть ли не наизнанку, демонстрируя такие закоулки, о которых я и подозревать не мог.