Она отстранилась, внимательно посмотрела мне в лицо:
— У тебя кто-то есть? Впрочем... У нас у всех кто-то есть. Вопрос — тот ли, кто действительно нужен. Я помню, ты никогда не уходил с занятий один. Вечно кого-то провожал.
— Не будем ворошить... А как же... Морозов?
— Ну, как тебе сказать... Мне кажется, я его... уважаю. Может быть. Не знаю. Пошли, хватит болтать.
— Идем. Интересно, чем же он тебя покорил?
Мы вышли во двор. Жила Наташа в старом доме, террасы которого выходили во внутренний двор. На освещенном пространстве, под одинокой акацией, забивали вечного «козла». Слышалась перебранка женщин, у кого-то надрывался Челентано.
— Шумно у вас.
— Я не замечаю. Почти не бываю дома. То в рейсе, то в гостях.
Мы вышли на улицу.
— Рассказывай, с кем живешь, как живешь. Как родители?
— Старики прихварывают. А остальное по-старому.
Она взяла меня под руку.
Приятно идти летним вечером рука об руку с красивой, модно одетой женщиной, даже если она не твоя. Встречные заглядывались на нас, и я приосанился, старался выглядеть молодцом.
— Юр, а куда вы деваете отобранную контрабанду?
— Как — куда? — удивился неожиданному вопросу.
— Ну, что с ней делаете?
— Делимся. Каждому понемногу. Тому, кто нашел, и начальству — побольше.
Наташа недоверчиво посмотрела на меня:
— Тогда плохой из тебя таможенник. Даже завалященьких джинсов не заработал.
— Мне как-то все больше женское попадается. Лифчики, колготки, пеньюары... Смешная! Да государству сдаем!
— А потом куда? После государства?
— А тебе зачем?
— Пытаюсь тебя понять. Что за компот работать в таможне? Заработки, судя по твоему внешнему виду, не ахти особенные. Другой работы не нашел? Ты же в порту больше получал.
— Должен же кто-то эту работу делать. Не всем ведь плавать, — попытался я отшутиться, но Наташа не отставала.
— Не ври! Я помню. Ты хотел плавать, острова всякие рисовать.
— А зачем ты пошла? — старался я направить разговор в другое русло.
— Я? Заработать, посмотреть. Мне мой первый любовник, капитан, много рассказывал, вещи всякие дарил... Я уши развешу — и стараюсь... А вот в таможню я б ни за какие блага! Мне почему-то контрабандистов жалко.
— Жалко? Нынешний контрабандист, знаешь, какой? Вот, например...
Вовремя спохватился. Чуть не сболтнул.
Наташа отняла руку, подбежала к краю тротуара, остановила такси.
Едва подъехали к нужному дому, Наташа ловко сунула шоферу трешку, опередив меня.
— Зря заплатила, — упрекнул, когда входили в парадное. — Рубль и у меня нашелся бы.
— Я пригласила, значит, плачу я. А ты свои... придержи на леденцы.
Мы поднялись по широкой мраморной лестнице, и Наташа позвонила. Кнопка звонка была одна. Открыл Морозов.
— Кого я вижу! — возликовал он. — Входите, гости дорогие!
— Вот, еле затащила, — сказала Наташа, подталкивая меня и слегка пощипывая спину, потому что физиономия у меня была далеко не оживленной. — Юрочка немного устал после работы, поэтому такой хмурый. Предложи ему что-нибудь из своего, фирменного. Юрочка, не стесняйся, будь, как дома. Юрка! Тащи сюда свои адские смеси! Гулять будем!
— Момент!
Морозов исчез в глубине квартиры.
Наташа скрылась на кухне.
Я осмотрелся. Квартира огромнейшая — в свое время могла бы стать коммунальной. Воздух прохладный — видимо, установлен кондиционер. Потолки высокие, лепные. Неужели живет один?
Морозов вынырнул откуда-то, и я отметил, что на нем иной, отлично сшитый костюм кремового цвета, тонкого полотна рубашка, переливающиеся цветами радуги запонки. Принимая бокал, невольно посмотрел на себя в высоченное зеркало, стоящее в простенке, — пиджачок с коротковатыми рукавами, немодный галстук. Зато ростом выше и в плечах шире, «успокоил» себя.
— Что стоишь? Проходи, располагайся.
Он повел меня по широкому, длинному коридору в самую дальнюю комнату.
Обставлена комната была по-старинке — пузатый резной буфет, в застекленных рамах — картины, писанные маслом, огромный кожаный диван, тяжелые портьеры, мягкие кресла. И тут же, контрастом — «Шарп», коробки с кассетами, стопки пластинок в ярких конвертах, столик на колесах.
— Все никак не обживу свое логово. Старики в Крым перебрались, хозяйство оставили. Я кое-что подновил, но хочется нового, в современном стиле. Или — еще лучше — обставить каждую комнату в стиле разных эпох. Заработаю и возьмусь серьезно. Наташка! — крикнул Морозов. — Ты где?
— Салат готовлю.
— Ну, давай, давай, старайся.
Морозов доставал из буфета бутылки разных форм и размеров.
— Да, тезка, как говорит мой папаша, каждый человек похож на портного. Портной живет, живет и умирает. Так и человек — живет, живет и умирает. Я писателем хотел стать, а что вышло? Как говорит классик — «в баре разным б... подаю ананасовую воду»... Духовной жизни никакой! Все материальное имею, а душа горит, пищи требует.
— Женился бы, завел детей, не знал бы, где пару лишних копеек взять.
— У меня другие отношения с деньгами, — улыбнулся Морозов. — Да ты пей... Когда я захожу в магазин, на цену не смотрю. Только на вещь. Нравится — покупаю. Могу доставать любые вещи. Понятие «дефицит» для меня не существует. Но для кого все покупать?
— Понятно, — ответил я Морозову. — Две вещи тебя интересуют — любовь и денежные знаки. Все остальное — до самой... лампочки. Так?
— А пусть и так. Садись к столику.
Он с профессиональной ловкостью сбил коктейль, разлил по хрустальным бокалам.
— Собственное изобретение. Название тоже собственное — «Билли Бонс».
— А ты уверен, что твое? — спросил я, попробовав коктейль.
— Еще бы! У меня литературы по коктейлям — целая библиотека. И еще одна есть...
Морозов вынул из шкафа небольшую картонную коробку, положил ее на стол.
— Визитные карточки коллекционирую. Артисты, академики, бизнесмены... Нужные люди, то есть, «нужники»... А сейчас угощу тебя коктейлем «Джеймс Бонд». Специально для мужиков нашего возраста. Как обухом! Предупреждаю!
Вошла с подносом Наташа. Она расставила тарелки, разложила вилки.
— Юра, у тебя каких-нибудь красок для Юрика нет? Он рисует.
— Да не надо! — воскликнул я, но Морозов уже сорвался с места.
— Есть! Случайно, как в кустах рояль... Сейчас покажу.
— Да не надо!
— Тс-с, — положила Наташа руку на мой короткий рукав. — Пусть. У него всего много.
Морозов достал из шкафа, похожего на спальное купе, завернутый в подарочную бумагу массивный ящик.
— Держи! Лучшие краски в мире! Химия у немцев — будь здоров!
— Это точно, — согласился я. — Отец до сих пор кашляет.
— Опять хвастался, — недовольно заметила Наташа, убирая картонную коробку с визитными карточками. — Как ребенок!
— Юра, держи! На память от старого друга!
— Ну, что ты, не надо! — отпихивал я ящик, раздираемый желанием принять бесценный подарок и опасением подвоха. Что-то уж больно напористо он меня обхаживает. Друзьями никогда не были, Наташку он «увел»... Или это начинает развиваться «профессиональная» болезнь — подозревать всех и каждого?
— Обижаешь!
— Юрочка, бери, у него еще будет!
Я принял ящик и не удержался, чтобы не полюбоваться тюбиками, аккуратно уложенными в ячейки. Потрогал, отвинтил колпачок у одного, понюхал. Ох, краски! Потолок!
Морозов наполнял стаканы, накладывал еду, рассказывал анекдоты из жизни бармена. Внезапно раздался длинный требовательный звонок.
Морозов замер, подождал, потом слегка изменившись в лице, пошел открывать. Вернулся с... Кучерявым. Вот кого уж меньше всего я ожидал увидеть здесь. За его спиной Морозов корчил недовольные гримасы, разводил руками.
— А! Таможня! — икнул Кучерявый, делая ударение на последнем слоге. — И ты туточки? Спиваешься? А кто ж границу стерегеть, пока ты накачиваешься?
— Саша, перестань! Юра мой друг. Нечего выступать, — пытался остановить его Морозов.
— Значит, все мы — дружная семья? Юра! Гляди! Этот таможенник везде успевает. Шюстрый, как электровеник. Он у тебя Наташку отобьет. Ты ему палец в рот не ложи!
— Не клади, — поправил я. — В русском языке нет слова «ложить».
— Чего-о? — не понял Кучерявый. — Чего туточки раскомандывался?
— Я сказал — не клади!
Кучерявый выпучил глаза.
— А я вот возьму и положу!
Он резко сунул указательным пальцем мне в лицо. Еще б немного, и его неверная рука... Я легко отбил кисть. Кучерявый пошатнулся.
— Юра, если это тоже твой друг, — сказал я поднимаясь, — убери его в чулан. Пусть проспится.
— Вместе плаваем, — с неловкостью сказал Морозов. — Трезвый он ничего. Уймись же, сукин сын! — зашипел на Кучерявого.
— Он меня ударил! — ерепенился Кучерявый. — Имею право убить! На, бей! Обыскивай! Ты ж больше ничего не умеешь!
Он стал выворачивать карманы. Сцена получалась безобразнейшая, и надо было как-то прекратить ее.
— По-моему, тебя в детстве мало пороли, — заметил я.
— Может, ты хочешь исправить ошибку? — двинулся на меня Кучерявый. — Только тронь! У меня в милиции связь есть. А, боишься!
Становилось ясно, что вечер окончен. Пора надевать галоши. Я направился в прихожую, но Кучерявый не отставал.
— Мальчики, перестаньте!
— Юра, не обращай на него внимания, он пьян. Мерзавец! Принесло тебя!
Кучерявый вырывался из рук Морозова, визгливо кричал:
— Идем поговорим, если ты мужчина!
Поскольку я давно считал себя мужчиной, то остановился.
Наташа пыталась удержать нас, но уставший от перебранки Морозов остановил ее.
— Наташка, не лезь в мужские дела. Пусть разберутся. Сядь!
Спускаясь по лестнице, я корил себя за то, что согласился ехать к Морозову, что дал втянуть себя в идиотскую историю. Очень надо — после рабочего дня перевоспитывать алкоголиков! В голове шумело.
Если Кучерявый зацепит по физиономии, как завтра показаться с синяком на работе? Ну и коктейли!