Мы с Никитиным переглянулись. Знакомая песня.
— Мы все спортсмены, — улыбнулся Никитин, — пьем только соки.
— Ну, что ж, — еще шире улыбнулся чиф. — Мне это по душе. Хоть немного и обидно. В рейсе не с кем пообщаться... Вы видели, какой у нас мастер? Законченный алкоголик. Кроме него, на судне полным-полно пьяниц, подозрительных типов, бездельников, которых я с удовольствием высадил бы в первом же порту. По вине одного судно во время шторма получило несколько крепких ударов в борт, от чего образовался дифферент. Другой подрался. При этом я не могу выгнать никого. Капитан — размазня. Все знают, что он купил свой диплом в Сингапуре за сто фунтов...
Расстраиваясь все больше, чиф налил себе еще. Мы слушали, не перебивали. Истосковался человек по обществу. Пусть выскажется.
— А профсоюзы! Выгоню, например, бездельника, он пожалуется в профсоюз, назавтра команда забастует, судно не выйдет в море, их поддержат на других судах, и фирма выставит за двери... меня.
Чиф налил себе третью.
— Видели девчонку капитана? Купил в Кувейте, возит с собой уже полтора года, на берег ее не пускает из-за отсутствия документов...
Вошла врач. Она была заметно возбуждена.
— Ну, что? — спросил я. — Бубонной чумы не предвидится?
— Его надо на обследование, — сказала врач, садясь к столу и начиная копаться в санитарных книжках. Нашла нужную и принялась быстро писать что-то в своих бумагах. — Совершенно непонятная картина. Жалуется на одно, боли нетипичные, температуры нет. Сейчас же снять на берег, госпитализировать.
— С вашего позволения, — обратился Никитин к чифу, — я пошлю своего коллегу ко второму. Необходимо проверить вещи, которые он возьмет с собой.
— Если это необходимо...
— Сам-то не идешь, — проворчал я, неохотно поднимаясь. — Боишься, что второй чихнет на тебя, и ни одна поликлиника не поможет.
— Фуражку захвати!
Стюард вышел из кают-компании.
Я взял фуражку, укоризненно посмотрел на Никитина. Вот — весь он в этом: человек идет к заразному больному, а он о фуражке беспокоится. Эгоист несчастный!
Вышел в коридор, свернул налево. В конце коридора, у выхода из надстройки, чья-то фигура исчезла при моем появлении. Везде тихо.
Увидел табличку «Второй помощник», постучал.
— Войдите!
Второй лежал в постели, укрытый по шею простыней. Он молча и, как показалось, испуганно следил за мной из-под полуприкрытых век.
— Ну, мистер, — бодро начал я, — берите самое необходимое и — в госпиталь. Там вас в два счета поставят на ноги. Советская медицина — самая передовая. И бесплатная к тому же.
— Но я здоров! — испугался второй. — Просто голова побаливает. Никуда я не поеду.
— Здоровы или нет — врачи скажут решающее слово. Дома с вас три шкуры содрали бы, а у нас даром. Многие иностранные моряки мечтают попасть в советский порт, чтобы подлечиться. Ну, одевайтесь же! Зубная щетка, тапочки...
Второй нехотя поднялся, и меня удивило то, что он одет. Я отвернулся, чтобы не мешать. И чтобы он не чихнул на меня. Кто мог поручиться, что на судне не какая-нибудь экзотическая лихорадка! Прививки, которые нам делали, были эффективны против известных науке болезней. А если эта еще не зарегистрирована медицинскими светилами?
На столе, рядом с начатой бутылкой виски, лежала пачка рассыпавшегося табака. Рядом россыпью — шариковые карандаши. Стопкой — деловые бумаги, из-под которых выглядывал порножурнал.
Еще я увидел каргоплан — схему загрузки судна. На носу краснела какая-то пометка.
— Каргоплан готовите? А этот журнал не вздумайте брать на берег.
Неожиданно второй подскочил к столу, прихлопнул пятерней бумаги, завопил:
— Чего роетесь? Что ищете? Не имеете права!
Я попятился.
— Да я не роюсь, ничего не ищу. Извините.
— Выйдите! Мне надо переодеться.
— Хорошо, хорошо.
Я вышел в коридор, полный недоумения. Чего это второй взбеленился? Какая его муха укусила!
Едва закрылась дверь, как второй схватил со стола злополучный каргоплан, скомкал его, швырнул в открытый иллюминатор. Потом лихорадочно запихнул в сумку пару рубашек, бросил туда же книжонку, бритву, зубную щетку, мыло.
Выйдя в коридор, замялся:
— Мне... в гальюн.
Я его не узнавал — он опять был тихим, напуганным.
— Конечно, конечно. Я подожду.
Второй нырнул в дверь рядом.
Я посмотрел на руки, покачал головой. Надо бы помыть. Черт знает, что за болезнь у второго. Бросается, как укушенный, в гальюн бегает. Холера?
Я вышел из надстройки, посмотрел по сторонам.
В подсвеченном судовыми огнями небе тускло мерцали звезды. Впереди стояло какое-то крупное судно. Справа — россыпь огней порта, алые тире маяка. Провел рукой по лееру — роса.
Уже алел восток.
Я вернулся в надстройку, поколебавшись, вошел в дверь рядом с гальюном, где был расположен умывальник. Стал мыть руки, мыля пахучим обмылком.
Дверь открылась. Вошел, насвистывая, странного вида моряк, полуголый до пояса. Вид его был ужасен. Смуглое лицо покрыто зеленовато-лиловыми синяками, тело в ссадинах.
— Извините, — сказал он, останавливаясь.
— Прошу. Я закончил.
— Спасибо.
Моряк, искоса поглядывая на мою форму, стал умываться, осторожно дотрагиваясь до ссадин и ушибов.
— Береговая полиция?
— Таможня. Кто это вас разукрасил?
— Задумался, упал с трапа.
— Долго пришлось падать?
— Минут пять.
— Заткнись! — рявкнул появившийся в умывальнике второй. — Вон отсюда! Я готов, сэр, — подобострастно улыбнулся он мне.
Я чуть не сплюнул. Хамелеон, а не второй. Тут он орет, тут извиняется. Ну, типчик!
— Руки помойте, — посоветовал я и вышел вслед за моряком.
— Проваливай в свою каюту! — рявкнул из-за моего плеча удалявшемуся моряку второй.
Моряк исчез за поворотом.
Кто-то в чалме выглянул из-за угла, за которым скрылся моряк, и также исчез.
«Ну и судно! — подумал я. — Сплошные привидения!»
Я прошелся по коридору, опять направился к выходу из надстройки.
— Господин офицер что-то ищет? — спросил появившийся невесть откуда стюард. — Желаете осмотреть судно?
— Вообще-то...
— Я провожу вас. Желаете ходовой мостик?
— Да нет. Я просто так, на палубу.
Стюард сделал приглашающий жест, и я последовал за ним.
Странно все было.
Едва мы вышли из надстройки, как кто-то схватил меня за рукав блузы.
— Господин офицер!
— В чем дело?
Крупный лысый мужчина на секунду замешкался, потом отпустил меня и вцепился в стюарда, тряхнул его за грудки.
— Господин офицер, скажите этой скотине, чтобы он отдал мои пятнадцать долларов!
— Отстань! — попытался улыбнуться стюард. — Я тебе ничего не должен.
— Должен! Кто мне их проиграл в Парамари в «ту-ап»? Ты сказал, что как только придем в первый порт, отдашь! Гони монету!
Стюард попытался вырваться, но лысый держал крепко.
— Господин офицер! — брызгал лысый слюной. — Будете свидетелем!
— Сэр, мы можем идти! — тронул меня сзади кто-то за плечо.
Я оглянулся. Это был второй.
— Вы! Ублюдки! — зарычал второй на преграждавших мне вход в надстройку. — Если сейчас же не уберетесь, я вас вышвырну за борт!
Крутые порядки на «Сансете»! Я мысленно чертыхнулся и пошел вслед за вторым в кают-компанию.
— Где тебя носило? — недовольно заметил Никитин, поднимаясь. — Наверно, личный досмотр устраивал?
Чиф на прощание сердечно пожал руку, хотел подать ее по ошибке и второму, спохватился, засмеялся, погрозил пальцем.
Стюард, оправляя помятую на груди курточку, проводил нас до трапа.
Быстро светало. Мы сошли на катер, обрызганный на клотике розовым светом. Катер попятился, развернулся в сторону порта.
Агент «Инфлота», стоя рядом со мной на корме, смотрел на удалявшееся судно, качал головой:
— Ну, порядочки! Как они дотопали к нам!
Что-то привлекло мое внимание. Было недостаточно светло, поэтому было невозможно различить людей у борта «Сансета».
Я быстро прошел в рубку капитана, взял бинокль, вернулся на корму, покрутил барабанчик настройки на резкость.
В окуляры были видны двое, стоявшие у трапа, который вел на грузовую палубу. Стюард и лысый весело переговаривались. Лысый подошел к фальшборту, сплюнул, оскалился стюарду, который похлопал лысого по плечу.
— Запад! Одно слово — запад! — прошептал я, опуская бинокль. — Прямо из рубрики «Их нравы»!
Я вернулся в ходовую рубку, вложил бинокль в ящичек на переборке, пошел к Никитину.
Он сладко дремал, обнимая служебный портфель с документами.
Я сел рядом, негромко сказал:
— Не судно, а каторжная галера. Капитан — профессиональный алкаш. Второй нервничает, будто его везут на живодерню. Моряки в синяках. Дифферент на нос. Винегрет!
Меня охватило сомнение: Кобец опять начнет смеяться...
Никитин приоткрыл один глаз, посмотрел на меня.
— И что?
— Странно все это. Разное видел, но такое!..
— Еще увидишь, — пробормотал Никитин, закрывая глаз. — Молодой еще, необстрелянный.
— Что-то мне во всем этом не нравится... Надо будет навестить судно во время погрузки.
— Опять версия?
— Нет. Просто хочу посмотреть на трезвого капитана и на их порядки, когда они будут пришвартованы.
— Посмотри, посмотри, — умирающим голосом поддакнул Никитин. — Привет передай от меня.
Несмотря на скептицизм Никитина, что-то не давало мне покоя. Это было похоже на чувство, овладевавшее в досмотровом зале, когда я работал с пассажирами. Чувствовал, что где-то проходит контрабанда, а найти вот не мог.
Катер огибал маяк. В утренней прохладе носились чайки, кок стоял в дверях камбуза на замызганном бункеровщике, с волнореза дядька в сером пиджаке, надетом на голое тело, ловил бычков...
Я вспомнил, что договорился с Вовчиком встретиться у филателистического магазина.
Старшего лейтенанта Кондратюка вызвали в рубку по рации.
Вернувшись к нам, сообщил, что ему велено высадиться в грузовом порту на четырнадцатом причале, а комиссии идти в нефтегавань, оформлять очередной отход. Он прибудет позже, после проверки постов.