– Посидел в камере и понял, что положение серьезное. Версия о мелкой краже не проходит.
– Естественно…
– Хорошо. Пока оформляются документы для посещения тюрьмы, я съезжу на место задержания. Очень смущает, что у жуликов не нашлось ни ключа, ни отмычки.
Продавщица кваса – толстая, сердитая тетка, наливая кружки и бидоны, искоса поглядывала на молодого человека, который нетерпеливо ходил по газону, обследовал решетки возле молоденьких лип, заглядывал под машины, стоящие вдоль тротуара, в подъезды дома и даже в ливнестоки. Жара не спадала, и поэтому очередь у бочки с квасом не уменьшалась. Продавщица вытерла пот и буркнула:
– Все равно придет…
И, не выдержав солнцепека, Грошев подошел к бочке с квасом. Он встал в очередь, посматривая в ту сторону, куда несколько дней назад бежали воры. Продавщица проследила его взгляд, поджала губы и, когда подошла очередь Николая, буркнула:
– Инструмент свой ищете?
На секунду они встретились взглядами. Продавщица смотрела зло и презрительно. Очень захотелось улыбнуться, но Николай ответил строго. Профессионально строго:
– Не свой, а тех, кого задержали.
Он медленно пил холодный квас – бочку, видимо, только что привезли.
Продавщица привычно хмурилась, потом опять буркнула:
– Мальчишки нашли тут отвертку. С пятого подъезда мальчишки.
– Спасибо, – ставя кружку, сказал Николай. – Пойду в пятый.
Ему повезло в первой же квартире. Дверь открыл мальчик лет двенадцати, и, когда Грошев спросил его, не находили ли они отвертки, он сразу ответил:
– Так она у Славика!
Он бросился вверх по лестнице, а Николай остался сторожить открытую дверь. Через минуту появился и Славик с фигурной отверткой в руках.
– Что это вы бдительность теряете? А вдруг я бы зашел в квартиру?
– Ну и что? – передернул плечами юный хозяин квартиры. – Разве теперь есть жулики по квартирам?
Грошев улыбнулся. Квартирных краж стало гораздо меньше. Мальчишкам понравилась грошевская улыбка, и они, чуть тревожно и заискивающе заглядывая снизу в его лицо, затараторили:
– Мы видели, как их ловили.
– А что им теперь будет?
– Подожди, Славка… Мы хотели отнести вам отвертку, но вот всё дела.
– Это теперь вещественное доказательство?
– Погоди, Славка… А они ничего больше не бросили? Может, мы поищем?
– Вероятно, бросили, – серьезно ответил Грошев. – Тот самый ключ или отмычку, которой открывали дверцы машин. А будет им то самое, что определит суд. И очень жаль, что вы не принесли нам отвертку сразу же: она могла бы нам очень и очень помочь. И главное, сберечь время.
– Понятно. Ну хорошо, мы со Славкой и еще ребята поищем. Может, и ключ найдем. А какой он?
– Не знаю, – все так же серьезно ответил Грошев. – Вероятно… Впрочем, зачем гадать – не знаем. Мало ли что могут придумать преступники?
– Это верно, – тоже серьезно подтвердил Славка. – Мы поищем.
Рассматривая фигурную, с крестиком-нарезкой на конце, заостренную отвертку, Николай гадал, что можно отвинчивать с ее помощью.
Шурупами с крестообразной насечкой на головках крепятся облицовка ветрового стекла (это, пожалуй, исключается), облицовка дверей (а вот это возможно, двери – полые, в них можно кое-что запрятать, только мягкое, чтобы не гремело). Есть шурупы и на сиденьях – но в сиденья тоже многое не запрячешь. Затем ручки, боковинки… Боковинки из прессованного картона. Они прикрывают проемы в кузове под приборной доской, сразу же за передними дверцами. Там, за боковинами, можно спрятать многое. Но боковинок две, а отвертка одна.
– Послушайте, ребята, а второй такой отвертки вы не находили?
– Нет. А их было две?
– Да, мне кажется, что их было две. Поищите заодно и еще одну отвертку.
– Ладно. Будем искать и отвертку.
Они распрощались дружески.
Хорошо, когда попадаются смышленые ребята и когда взрослые не задаются.
Только во второй половине дня Грошев приехал в тюрьму. Аркадий Хромов вошел в следственную камеру бочком, робко. Тусклый свет из зарешеченного окна высветил рыжую щетину на разом ввалившихся щеках. Глаза смотрели пристально, настороженно, но уже просяще.
Обычно самые нахальные преступники хорохорятся только в милиции. Там они кажутся самим себе и своим сообщникам необыкновенно смелыми, решительными и находчивыми ребятами-кремнями: все отрицают, отказываются отвечать на вопросы, пытаются подловить и даже разыграть допрашивающего. Они твердо убеждены в своей необыкновенности и в тупости работников милиции или прокуратуры. Они еще считают, что запросто проведут любого и всякого так же, как, совершая преступление, проводили доверчивых, ничего не подозревающих и верящих им людей.
Но стоит преступникам хлебнуть камерного воздуха, пожить рядом с теми, кто уже понял, что такое тюрьма или колония, повстречаться с бескомпромиссной, кажется, даже бесчувственной тюремной охраной, для которой они – такие смелые и отчаянные несколько часов тому назад – всего лишь глупые и неумелые арестанты, заключенные, как приходит другая крайность: они испытывают ужас. Тогда они начинают жалеть себя, возмущаться порядками и законами, судом, который «за такой пустяк дает такой срок». Кто-то ожесточается, бездумно усугубляя свою вину, кто-то сламывается, но большинство все-таки пытается трезво оценить свое положение – этому всегда помогают обитатели камеры. Они, как опытные юристы, разберутся в деле новичка и точно определят и его будущую судьбу, и линию его поведения на все случаи жизни.
Аркадий Хромов тоже пришел к следователю в состоянии жалости к самому себе, ужаса перед неминуемым наказанием и в то же время со все еще не оставленной надеждой, что молодой следователь – «тупак» и поэтому, может быть, еще и удастся провести, обмануть его и тем облегчить свое положение.
– Садитесь, – устало предложил Грошев.
Когда Хромов бочком присел на табуретку, Николай вынул из кармана отвертку и положил ее на стол. Аркадий посмотрел на нее и поежился.
– Что у вас? – спросил Николай.
– Я хотел сказать вам, что в милиции и при первом допросе я погорячился… вначале. Кража действительно была…
– Одна? – перебил его Грошев.
– Да, но ведь мы привлекаемся только по одному эпизоду, – робко произнес Аркадий.
Николай внутренне усмехнулся: камерные юристы поработали на славу. Хромов уже знает такие специальные словечки, как «эпизод». Но ответил он жестко:
– Нет. По нескольким эпизодам. По одному вы пойманы с поличным, по остальным ведется следствие. – И он перечислил номера проверенных машин и даты этой проверки. – Вы в них участвовали?
Кадык на шее Аркадия заходил так же стремительно, как в свое время у его старшего брата.
– Да. Участвовал. Кроме одной, первой. Я тогда…
– Сейчас меня интересует не это. Сейчас я хочу знать только одно: кто брал портфели, а кто отворачивал никелированные шурупы с фигурной нарезкой на головке?
Хромов смотрел то на отвертку, то на Грошева, и выражение его глаз часто менялось. В них метался и страх, и недоверие, отчаянная решимость. Хромов решал: сказать правду или не сказать? Сдаться окончательно или еще держаться хотя бы в этом? Грошев всматривался в его осунувшееся лицо.
– Как вы понимаете, Аркадий Васильевич, втроем один портфель из машины не выносят: неудобно.
Очевидность и простота этого довода неожиданно и сразу сломили Хромова. Он глухо ответил:
– Портфель брал не я. Я багажник осматривал.
– А зачем вы осматривали багажник?
– Вадим сказал, что там может оказаться еще один портфель и вообще может быть что-нибудь интересное.
– Находили?
– Нет…
– Значит, технику вы отработали точно. Евгений открывал дверцу водителя. Так?
– Так, – облизал губы Аркадий.
– Затем он передавал ключ вам, чтобы вы открыли багажник. Кстати, кто сделал этот ключ-отмычку?
– Женька.
– Ну вот. Вы шли открывать багажник, Евгений открывал вторую дверь, и они вместе с Вадимом отвертывали шурупчики. Что они делали потом?
– Они… Они, это самое… заглядывали за боковинки.
– Зачем?
– Точно не знаю. Тоже что-то искали, но что – не говорили.
– Но вам, наверное, было интересно, что они ищут?
– Я спрашивал, но Женька сказал: «Не вмешивайся. Бери свое барахло и не мешайся».
– И вы брали «свое барахло», то есть покупки владельцев, и не вмешивались?
Аркадий потупился:
– Дурак был… И потом интересно даже – воруем нахально, на глазах у прохожих, и никто ничего. Даже смешно. От этого совсем… обнаглели.
Грошев промолчал. Он знал, что теперь Аркадий говорит правду. Преступники именно обнаглели. Безнаказанность всегда приводит к наглости, которая чаще всего кончается провалом. И когда они попадаются, то довольно быстро понимают причины провала и теряются. Так растерялся и Аркадий Хромов. Он подписал протокол допроса, и Грошев мог бы вздохнуть спокойно.
Но Грошев прекрасно понимал, что дело только начинается, и потому вздохнул тяжело и доверительно сообщил:
– Вот так-то, Аркадий Васильевич. За копейки идете в тюрьму и портите себе жизнь.
– Это уж точно… А сколько… дадут?
Несколько секунд Грошев колебался, сказать или не сказать, но потом решил не отступать от своего принципа – не кривить душой, не пугать и не задабривать посулами. Говорить правду. И он сказал правду.
– По-моему, дадут два, а может быть, и три года. Учтут молодость, первую судимость… Но только в том случае, если будет доказано, что вы не причастны к другому, связанному с этим, делу. Понимаете?
Хромов кивнул и долго рассматривал сцепленные пальцы. Потом сказал:
– Я догадывался, но точно ничего не знал.
– А что знаете неточно?
– Неточно? Вадим с Женькой ищут какие-то бумаги. Какие – не знаю. Зачем – тоже. И еще… Да нет, это могло показаться.
– Нам пригодится и то, что показалось.