— Милости прошу.
Костырин проводил Андрея Аверьяновича до дверей и с чувством пожал руку на прощание.
Допрос Клавдии Михайловны Чижовой подходил к концу. Стояла она перед судейским столом усадистая, оплывшая книзу, сзади очень похожая на свою мать. Андрей Аверьянович видел ее лицо, сухоносое, с выщипанными бровками, уже тронутое морщинами. Она не смотрела ни влево, ни вправо, не оглядывалась назад, спиной чувствуя осуждающие взгляды.
На вопросы Клавдия Михайловна отвечала уклончиво, когда уличали ее во лжи, начинала злиться, но, видимо вспомнив, где она находится, сникала.
— Почему же вы ни разу не выслушали соседей, которые приходили жаловаться на хулиганские выходки вашего сына? — спрашивает народная заседательница.
— А потому что напраслину на него возводили, что бы кто ни сделал во дворе, все на него, такую моду взяли.
— Но ведь они по делу жаловались, — старается убедить Клавдию Михайловну заседательница, — стрелял в девочек не кто-нибудь, а ваш сын.
— За это нас оштрафовали.
— В соседку вашу, — заседательница называет фамилию свидетельницы, рассказавшей, как возле нее в ствол дерева ударилась пулька, — тоже стрелял.
— Это надо доказать, что он стрелял. Может, и не он.
— Никому-то вы не верите, никого не уважаете, — говорит заседатель осуждающе, — и вот вам результат.
— Я должна всех уважать, — в голосе у Клавдии Михайловны слезы, — а меня никто? Всякие сплетни про меня распускают, воровкой крестят и по-всякому, а я их уважай? Пусть они меня попервах уважают, а потом я их…
— Вы предлагали взятку Ивану Соколову, — спрашивает судья, — за то, чтобы он сказал, будто выстрел был случайный?
— Не предлагала.
Судья листает дело, находит показания Вани Соколова.
— А он утверждает, что под вечер, в день убийства, вы его вызвали из дома и уговаривали дать показания, которые бы смягчили вину Николая Чижова, вашего сына, и обещали хорошо отблагодарить.
— Брешет, — лицо Клавдии Михайловны становится жестким и непреклонным, — ничего я ему не обещала.. Просила говорить правду, как было, лишнего на Николая не наговаривать.
— А почему он стал бы наговаривать?
— Мало ли почему. Чтобы засудили Николая.
— Кто же в том заинтересован, чтобы засудили вашего сына?
Клавдия Михайловна сделала движение, будто хочет повернуться влево, где сидят Спицыны, но не повернулась.
— Есть такие, — она смотрит в пол, и мелкие морщины на ее лице деревенеют. Сейчас она очень похожа на бабку Семеновну.
Ваню Соколова сержант пригласил вслед за Клавдией Михайловной. Он подтвердил свои прежние показания:
— Да, обещала отблагодарить и просила не говорить на Николая лишнего.
— Не говорить лишнего или сказать, что выстрел был случайный? — уточняет судья.
— Не говорить лишнего, — повторяет Ваня.
В задних рядах, где сидит молодежь, кто-то прыскает в кулак: Ваня и здесь вызывает у них смех, хотя ничего смешного не говорит.
— Расскажите, как это произошло, — предлагает судья.
— Ну, вышел он из дома…
— Нет, нет, — говорит судья, начните пораньше. Как вы оказались возле дома Чижовых?
— Ну, как, пришел к Николаю, мы собирались в этот день поехать купаться.
— Кто «мы»?
— Николай, я и Володя Спицын.
— Итак, вы пришли…
— Я пришел, а Володька уже там, сидит на старой кровати. Я опросил: «Где Николай?» Он говорит: «Сейчас выйдет». Я сел рядом. А Николай из окна выглянул в это время…
— И наставил на вас ружье, — подсказал судья.
— И заставил ружье.
— Потом?
— Потом он вышел из дома. С ружьем. Сказал: «Пойдем на гору постреляем, а после поедем купаться».
— Значит, и Спицын собирался с вами идти, а потом ехать купаться?
— И Спицын.
— Они не были в ссоре, Владимир Спицын и Николай Чижов?
— Да нет, не были.
— Были! — выкрикнул Спицын-старший. — Были в ссоре, и ты не выгораживай своего приятеля.
Судья постучал карандашом по графину, призывая Спицына к порядку.
— Так как же, были они в ссоре или нет? — обратился он к свидетелю.
Ваня пожал плечами.
— Мы и перед этим втроем ездили купаться, никакой ссоры не было.
— А раньше, зимой?
— Зимой не знаю, мы редко собирались.
— Почему?
— Холодно, а из подъезда стали гонять: шумите, говорят, мешаете.
— Что же было дальше? — продолжал судья. — Николай Чижов вышел из дома с ружьем.
— Вышел с ружьем, переломил его и заложил в стволы патроны…
— И запер стволы?
— Нет, так и оставил открытыми и подошел к нам.
— Как он держал ружье?
— Под рукой, стволами вниз. Подошел и стал против Володьки.
— Близко от него?
— Почти рядом. А Володька говорит: «Убери ты свое ружье». А Николай спросил: «Боишься?» Володька говорит: «Боюсь» — и хотел рукой отвести стволы. И тут раздался выстрел.
— Он что же, схватился рукой за стволы или ладонью хотел их отвести?
— Может, и ладонью, я как-то не заметил. Только услышал выстрел, и Володька крикнул: «Что же ты наделал, ты меня убил».
— Что было потом? Как вел себя Николай Чижов?
— Он бросил ружье и побежал к гаражу, вывел машину и уехал.
— Куда?
— Он крикнул: «Еду за скорой помощью».
— Вы не замечали в поведении Николая Чижова чего-нибудь странного последнее время? — спросил заседатель.
— Чего странного? — не понял Ваня.
— Чтобы он был задумчив, мрачен?
— Нет. Он был веселый последнее время, гонял на «Москвиче»…
— А к Владимиру Спицыну как он относился? Почему именно к нему он подошел с ружьем, а не к вам?
— Володька боялся ружья, вот он и наставлял на него.
— Пугал?
— Для смеху, шутил…
— Хорошие шуточки, — осуждающе сказал заседатель.
— Не шутил, а угрожал, — крикнул Спицын-старший.
Ваня Соколов, вызвав приглушенные смешки среди сверстников, сел на заднюю скамью.
В зал пригласили Майю Лопухову.
Вошла и стала против судейского стола среднего роста девушка с вздернутым носиком, подкрашенными глазами, с темной челочкой на лбу, сдержанно кокетливая, как и ее мать. Она старается не показать робости и смущения, но это ей плохо удается. Она косит взглядом в сторону деревянной загородки: очень хочется взглянуть на подсудимого, но прямо это сделать не решается.
Майка отвечает на вопросы довольно связно, становясь спокойней, уверенней. Говорит, что знает Николая Чижова с детства, как и других ребят во дворе. Вспоминает, как встречали Новый год, но про то, как ездили они втроем на водохранилище, не рассказывает.
А ведь они ездили туда и вдвоем с Николаем.
Недели через две после первой поездки Майка сама остановила Николая во дворе и спросила:
— Чего же ты больше не приглашаешь на водохранилище?
— Поедем, хоть завтра, — ответил Николай.
— Давай завтра.
— Володьку предупредить? — спросил Николай.
— А ты что, без Володьки уже и не можешь?
— Почему не могу?
— Так в чем же дело?
— А не побоишься?
— Кого же мне бояться?
— Меня.
— А тебя надо бояться?
— Да пет, я так просто… — вдруг смутился Николай.
На другой день они поехали на водохранилище вдвоем.
Машину поставили на прежнем месте.
— Давай выкупаемся, — предложила Майка.
— Давай, — согласился Николай.
Она через голову стянула платье и осталась в трусах и узеньком лифчике. Раздеваясь, Николай не мог оторвать глаз от Майки. Идя к воде, она спиной ощущала его взгляд и чуть поеживалась.
Майка первой вошла в воду и саженками, как мальчишка, поплыла, потом перевернулась на спину и лежала, раскинув руки, пока не подплыл Николай. Она поплыла дальше, Николай плыл рядом. Когда повернули к берегу, Майка сказала:
— Что-то я устала, — и положила ему на плечо ладонь.
И Николай плыл, неся тяжесть Майкиной руки, готовый скорее пойти ко дну, чем признаться, что ему трудно. Зайдя за машину, Майка сказала:
— Не смотри сюда.
Он отвернулся и стоял, как истукан, пока она выжимала трусы и лифчик и надевала платье. Потом они сидели в машине и ели хлеб с сыром, запивали лимонадом, прямо из горлышка, передавая друг другу бутылку. У Николая подрагивали от волнения руки, а Майка была спокойна, будто сидела на порожках своего дома.
Выбросив в окно пустую бутылку, Николай, преодолев робость, потянулся к Майке, обнял за плечи и поцеловал. Майка не противилась и ответила на поцелуй. Но когда Николай попытался положить ее на сиденье, решительно отодвинулась в угол.
— Но-но, — сказала она. Не было в ее голосе страха, и звучал он властно. И Николай подчинился. Он уже не мог ей не подчиниться, и она это чувствовала.
Посидев немного молча, они опять стали целоваться.
— А я думал, что тебе Володька нравится, — сказал Николай, переводя дыхание.
— С чего это ты взял? — усмехнулась Майка.
— Так вот казалось.
Она молча помотала головой и подставила губы.
— Майка, я на тебе женюсь, хочешь? — спросил Николай.
— А жить где будем? — спросила она. — У нас негде.
— У нас будем жить.
— Твоя мама меня живьем съест.
— Еще чего! Будет как миленькая. Будет делать, как я скажу.
Определенного ответа Майка не дала, но целовать себя разрешила, и они сидели в машине, пока не стало смеркаться.
После этой поездки Николай, казалось ему, не по земле ходил, а летал по воздуху. Он приглашал ребят кататься в «Москвиче», водил их на гору стрелять из ружья. В эту пору возобновилась их дружба с Володей Спицыным, и того часто можно было видеть возле дома Чижовых.
— У вас вопросы к свидетельнице есть? — обратился судья к Андрею Аверьяновичу.
— Есть. Скажите, свидетельница Лопухова, вы ездили с Владимиром Спицыным и Николаем Чижовым в конце мая прошлого года на водохранилище?
Майя прямо, не таясь, посмотрела на подсудимого, словно хотела спросить, что он рассказал адвокату и что тому известно. Но Николай Чижов ничем ей не помог — по-прежнему сидел опустив круглую голову и не поднял на Майку глаз.