— Любопытно. Очень любопытно. Это уже новое… Для чего приезжал сюда этот тип, как ты думаешь? — Гудков посмотрел на Фомина.
Тот пожал плечами.
— Не думает ли Клюге избавиться от своей виллы и стряхнуть прах с ног своих? Впрочем, нет. Вряд ли. Быть разъездным корреспондентом газеты — отличное прикрытие. И вилла, я думаю, тоже не помеха.
— Слишком мало мы пока знаем.
— Каким образом Клюге ухитряется так часто посещать Ганновер и даже жить в нем? Тебе это не кажется странным? Должен же он отчитываться редакции, где бывает… Впрочем, не будем гадать. Завтра, надеюсь, все выяснится. Сейчас восемнадцать часов. Не исключено, что еще сегодня он сюда заглянет… Подождем.
Дожидаться сигнала о появлении Клюге решили у Гудкова, благо дом его был рядом. За ужином, а потом за беседой и шахматами время летело быстро, незаметно опустил свой синий полог летний вечер. Жена Гудкова Мария Николаевна, не желая мешать друзьям, ушла отдыхать.
— Пожалуй, брат, ждать дольше нет смысла, — заметил Гудков.
— Да. Если за час — полтора ничего не прояснится, выедем в Берлин. К восьми, глядишь, и доберемся. Тебе, может быть, ехать со мной и не надо. Поручи кому-нибудь. Да и Касаткин в таких делах не новичок.
— Ладно, там будет видно. — И немного подумав: — Пожалуй, все же поеду я сам.
Они собрались и пошли в отдел.
— Все без изменения, товарищ майор, — доложил Козлов, когда Гудков с Фоминым пришли к дежурному. — Посты мы сменили. Оставили всего один, а со стороны сада сняли совсем.
— Правильно, — одобрил Гудков. — Но после шести утра восстановите, когда придет первый поезд. А сейчас вызовите Смирнова.
Смирнов не заставил себя ждать. Гудков объяснил капитану, что, если в их отсутствие появится Клюге, следует немедленно его задержать и доставить в Энбург.
— И пожалуйста, — попросил Фомин, — позвоните в округ, доложите, что мы выехали с Павлом Николаевичем в Берлин.
На автостраде Фомин включил приемник: зазвучала ленивая джазовая мелодия, долго играли какое-то печальное танго, его сменила бойкая ритмичная песенка, голос певца сопровождай переборы гитары и утробное урчание саксофона. Порой настройка сбивалась, и вместе с музыкой эфир приносил всплески разрядов, посвист, смех, разноязыкий говор.
Луна взобралась высоко. За окном вставали темные заборы перелесков, звонко стучали переплеты мостов. Миновали заспанный пустынный городок, в котором улицы были, словно ущелья.
Фомин не заметил, как уснул. Еще раньше задремал Гудков. Касаткин, хорошо отдохнувший в Вернигероде, уверенно вел автомобиль, изредка поглядывая на заснувшего капитана, голова которого покачивалась в такт движению. Свет фар вырвал из темноты знак объезда — автострада в этом месте в войну была разрушена и пока не восстановлена. Мягко притормозив, чтобы не потревожить пассажиров, Касаткин съехал с насыпи в сторону, но, когда стал возвращаться на дорогу, машину все же сильно тряхнуло. Фомин проснулся, поежился.
— Сколько же я этак? — спросил он. — Часа два небось, светает уже. Что же ты не разбудил? Так и последние известия из Москвы прозеваем. Вовремя я… — Он включил приемник.
Впереди показались темные силуэты строений. От них на дорогу шагнул человек и поднял руку. Касаткин вопросительно поглядел на капитана.
— Что будем делать?
— Остановите.
Машина затормозила. Незнакомец, взглянув на номер, видимо, понял, что перед ним представители военной администрации.
— Прошу прощения, — развел руками. — Я думал, это частная…
— И все-таки, что случилось? — спросил Фомин.
— Нет, нет. — Мужчина отступил на шаг, но туг же заговорил: — Жена оступилась. Вставала с постели… А она, понимаете ли, беременная. Ну, у нее и началось… Теперь не знаю, как отвезти в больницу. Бегаю тут, и ни одной машины…
— Где ваша жена? Она может ходить?
— Вы серьезно! — недоверчиво спросил немец.
— Давайте же скорее, — сказал Фомин.
Немец побежал к дому и почти тут же вышел, поддерживая под руку хрупкую маленькую женщину. Гудков распахнул дверцу и отодвинулся, давая место.
Касаткин повел машину на предельной скорости, стараясь мягче обходить неровности дороги, Женщина сидела, откинув голову, закусив губы.
Стало совсем светло. Солнце окрасило розовым светом верхушки деревьев, на траве засверкала роса.
— Говорите, куда ехать, — сказал Фомин, когда машина свернула с автострады у окраины городка.
— Немного дальше и направо. Здесь рядом, — сказал немец. — Вон то серое здание.
На крыльцо вышла сестра в белой косынке, помогла женщине подняться по ступеням. Супруг зашел в больницу вместе с ними и тут же вернулся, растерянно улыбаясь:
— Спасибо, геноссе. Марина и я очень благодарны вам…
— Желаем здорового малыша, и чтобы он никогда не знал, отчего происходит такое, — Фомин кивнул на разрушенный бомбой дом.
— Да, — с жаром подхватил немец. — Война — величайшее зло. Поверьте, далеко не все в Германии хотели той войны… Извините, спасибо, — он смущенно шагнул вперед и нерешительно протянул руку. Фомин пожал ее.
— Касаткин, садись рядом, отдохни. Я сам поведу, — сказал Фомин.
— Что вы, товарищ капитан, — запротестовал было водитель, но, видя, как решительно Фомин открыл дверцу, подчинился и освободил ему место.
И опять помчались улицами. Толкая перед собой двухколесную тачку, навстречу шел мусорщик, гасил газовые фонари. По тротуарам брели ранние прохожие. Кое-где на подоконниках хозяйки уже развесили толстые перины.
Остаток пути до Берлина — немногим более ста километров — покрыли за полтора часа, промчав мимо радиостанции, аэродрома Шенефельд, через Кепеник в Карлсхорст.
— Будете завтракать? — вместо приветствия спросил оперативный дежурный. — Буфет уже открыт.
— Нет, спасибо, потом, — сказал Фомин. — Лучше скажите, что сделано по нашей шифровке?
— Должен вас огорчить. Клюге до прошлой пятницы действительно работал разъездным корреспондентом «Дойче вохе». В субботу неожиданно взял расчет. Установили это буквально перед вашим приездом наши коллеги из народной полиции. Живет ли Клюге по адресу, указанному в шифрограмме, еще не выяснено, но значится там. Никаких компрометирующих материалов на него нет. Вот, собственно, и все. Что будем делать?
— Нужно немедленно ехать к нему на квартиру. Может быть, он еще дома?
Дежурный позвонил в участок и попросил выделить полицейского для срочной операции.
— Участок, между прочим, находится почти рядом с домом Клюге, — объяснил он. — Если понадобится еще какая-либо помощь, сообщите туда. Руководство в курсе дела.
Как только машина подъехала к участку, к ней подошел молодой человек в штатском и спросил:
— Капитан Фомин? — Получив утвердительный ответ, представился: — Вахмайстер полиции Отто Линденау.
— Садитесь, геноссе Линденау. Вас проинструктировали?
— Да, начальник приказал оказать вам содействие в проверке и задержании какого-то человека.
— Это некто Иоахим Клюге. Вы подниметесь к нему в квартиру. Если Клюге дома, объясните ему, кто вы, и попросите предъявить документы. Мы пойдем следом, будем действовать в зависимости от обстоятельств. Вам понятно?
— Да, геноссе капитан.
В той части улицы, где жил Клюге, дома сравнительно мало пострадали от бомбежек. Линденау отыскал нужный подъезд, но входная дверь оказалась запертой. По обеим ее сторонам из стены торчали пуговки звонков, вставочки с номерами квартир и фамилиями владельцев. Вставка жильца седьмой квартиры пустовала. Линденау вынул из кармана связку ключей, попробовал один, другой, наконец нашел подходящий, мягко нажал ручку, и дверь открылась.
«Предусмотрительный парень», — отметил про себя Фомин.
Лифта в доме не было. И они стали медленно подниматься по лестнице. Остановились на площадке третьего этажа против квартиры номер семь. Прислушались: тишина. Линденау осторожно нажал дверную ручку. Она не поддавалась. И вдруг…
— Кто там? — спросил из-за двери приглушенный голос.
— Полиция. Откройте!
— Одну минутку. Я только оденусь.
Они прождали несколько минут, но никто дверь не открывал.
— Господин Клюге, скоро вы там?! — Линденау нетерпеливо подергал ручку.
— Павел Николаевич, сходи к Касаткину за монтажной лопаткой. А мы пока попробуем так…
Фомин навалился на дверь. Полицейский стал помогать ему, но усилия были тщетны.
— На! — Запыхавшийся Гудков протянул Фомину лопатку.
Не без труда тот просунул лопатку в узенькую щель и начал раздвигать ее. Потом сильно ударил дверь плечом, и она распахнулась. Офицеры вбежали в квартиру. Столовая, спальня… На полу открытый чемодан, но никого нет. Дверь на кухню заперта. Гудков ударил ее ногой, сорвав защелку.
— А, черт, бежал! — крикнул он, метнувшись к раскрытому окну, из которого вниз свисала веревка. — Вон он! Смотри!
Фомин увидел в окно, как, прихрамывая, через дворик к машине спешил человек.
— Бежим! — Гудков буквально скатился по лестнице.
— Геноссе Линденау, останьтесь… и квартиру возьмите под охрану, — попросил вахмайстера Фомин и побежал вслед за майором.
Когда выбежали на улицу, увидели, как метрах в ста от них из двора выехал серый автомобиль.
— Вперед, Касаткин! — крикнул Фомин. Гудков уже был в машине. — Нужно догнать. Жми, дорогой!
…Сильные руки шофера уверенно кидали баранку на поворотах. Тяжелый «вандерер», сначала было отстававший, начал медленно нагонять машину Клюге. Нарушая правила, тот погнал машину под знак, запрещающий въезд в улицу. Пришлось проделать то же. Сбоку показался большой автофургон. Касаткин засигналил, идя ему наперерез. Водитель фургона сразу затормозил, поняв, что гонка эта не случайна.
Клюге отлично вел машину, и мастерству его можно было позавидовать: он заезжал на тротуары, делал головокружительные петли по разбитым улочкам и улицам, которые, судя по всему, хорошо знал. Клюге пробивался из города на берлинское кольцо, рассчитывая, видимо, где-нибудь в районе Шенефельда проскочить в западный сектор. Так, во всяком случае, полагали и Фомин и Гудков.