— Ну что, донес все же мильтонам? Мы же тебя предупреждали.
Из своего укрытия Михайлов увидел, как бандит перебросил винтовку в левую руку и навел ствол на Изотова. Медлить было нельзя. Не целясь, прямо от согнутого бедра, Михайлов послал длинную очередь в дверь. В грохоте выстрелов он успел увидеть, как бандит, выронив винтовку, во весь свой высокий рост рухнул головой за порог, и тут же Бойков, метнувшись из своего угла, перепрыгнул через сраженного бандита и ринулся в темноту сеней.
— Володя, назад! — что есть мочи крикнул Михайлов и не услышал своего крика, потонувшего в новом грохоте выстрелов.
К полудню в Бахарево примчался Бекренев. Еще издали он увидел возле дома Изотова толпу людей. Люди молча расступились, пропуская капитана в дом. На полу в сенях с застывшим оскалом крупных желтых зубов валялся убитый бандит — Федоров. В горнице на лавке лежал Бойков. В избе толпились, скорбно вздыхая, женщины, некоторые из них плакали. Бледный, осунувшийся Михайлов глухо докладывал:
— Мы рассчитывали, что они в избу войдут… А этот, — и он кивнул в сторону двери, — прямо с порога хотел Изотова пристрелить… Бойков бросился в сени за вторым, а там их двое оказалось…
В Опочку возвращались угрюмые, подавленные гибелью товарища. «Семь тварей, не считая двух баб, еще осталось, — думал Бекренев. — Кого из нас еще утянут они за собой в могилу?» Мрачные мысли не оставляли капитана всю дорогу.
19 сентября 1946 года поредевшая за последнее время банда на исходе ночи вошла в деревню Запеклево. Впереди шествовал Борисов, держа в руке опущенный стволом вниз автомат. Группу замыкали Зинка и Нинка, одетые во все мужское, с карабинами за плечами. Последние дни Борисов брал во все набеги и женщин. «Для кумплекту», — пояснял он, ощериваясь в улыбке.
На стук прикладов в дверь в доме Макарова никто не отзывался.
— А ну отойдите! — Григорьев выстрелил в дверь. В доме заголосила женщина, мужской голос спросил:
— Чего надо?
— Открывай, мать твою разэтак! — заорал Борисов. — Не откроешь — избу подпалим!
Хозяин открыл дверь, пропустил незваных гостей в избу.
— Чего долго не открывал? — зло спросил Борисов, переводя взгляд с Макарова на жавшихся к стене испуганных жену и дочь.
— Спали крепко, — буркнул Макаров.
— Так мы тебя теперь кажинный раз пальбой будить будем, — хохотнул Борисов, подходя к сундуку, накрытому рядном.
— Нету там ничего, все уже забрали ваши. — Злые нотки пробивались в голосе Макарова.
— Но-но! Ты поласковей с нами-то! — прикрикнул Борисов на хозяина, почувствовав в его голосе затаенную угрозу. — А то неровен час… С нами шутки плохи.
Борисов открыл сундук, вытряхнул из него на пол тряпье. Остальные бандиты тем временем уселись за стол. Зинка, даже не взглянув на хозяйку, полезла в печь искать еду для всех.
— А что это за лапсердак такой? — Борисов вытащил со дна сундука какой-то черного цвета длиннополый сюртук.
— Фрак это называется, — нехотя отозвался Макаров. — Отец мой в семнадцатом году из горящего барского дома вытащил…
— Из барского, говоришь? — Борисов прикидывал к своей фигуре фрак, потом скинул фуфайку и прямо на грязную рубаху напялил старомодный наряд.
— Зачем это тебе? — насмешливо спросил Никифоров.
— А можа, я на барина походить намерен. — Борисов важно выпятил грудь, прошелся по комнате. Даже бандиты заулыбались при виде нелепой фигуры своего вожака. Не найдя в доме ничего больше стоящего для себя, «братья» удалились.
В тот же день поздним вечером в деревне Карпово проходило собрание колхозников. В разгар его дверь правления широко распахнулась и резкий окрик «Хальт!» (Борисов перенял эту манеру от Урки) заставил вздрогнуть и оцепенеть людей. Борисов, зажав под мышкой автомат, прошествовал к столу президиума, уселся рядом с председателем собрания. Остальные бандиты, согнав людей с задних скамеек, устроились там.
— Ну что, товарищи колхознички, замолкли? — ощерился Борисов и расстегнул фуфайку, выставляя напоказ черный фрак, фалды которого смешно свисали со стула. — Гутарьте, гутарьте, а мы послухаем.
Гнетущую тишину, воцарившуюся в помещении, нарушали лишь тихие тоскливые вздохи женщин да натужное сопение двух-трех мужиков, прятавших глаза друг от друга.
— Ну, что слыхать в мире? — Борисов, потянувшись, взял со стола газету, повертел ее перед глазами, швырнул на пол. — Так и будем в молчанку играть? — Злобным взглядом Борисов обвел лица людей. — Нам сегодня от вас ничего не надо, пришли просто так, поговорить по душам, земляки мы ведь с вами. Можа, претензии какие есть, аль кто пожелает в наше «лесное братство» вступить, а?
Гробовое молчание было ему ответом. Даже такой серый, одичавший человек, закоренелый изверг, как Борисов, нутром чувствовал глухую стену, которой отгородились от него люди, собравшиеся здесь решать свои артельные дела.
Закипела в нем злоба на сидевших перед ними безмолвных сельчан, имевших свои дома, семьи, будущее. Им не было никакого дела до него и его банды, и каждый из них жаждал в душе скорейшей гибели «лесному братству». Эта мысль тугой пружиной подбросила Борисова со стула. Подскочив к сидевшей в первом ряду молодой женщине, он схватил ее за руку и, выворачивая запястье, стал срывать дешевенькие часики. Женщина дико закричала от боли и страха. По рядам колхозников прокатился глухой ропот, один из мужчин вскочил и охрипшим от волнения и ненависти голосом закричал:
— Что же ты делаешь, нехристь! Бабу-то за что?
Сунув в карман фуфайки часы и выставив перед собой ствол автомата, Борисов стал пробираться к выходу. У дверей столпились остальные бандиты, держа под прицелом автоматов и винтовок помещение. Дойдя до двери и повернувшись к людям, Борисов остервенело стукнул кулаком по лацкану фрака:
— Мы еще возвернемся к вам хозяевами. Тогда и поговорим.
По пути на базу Борисов долго и злобно матерился, на привале пнул ногой не угодившую чем-то жену.
— Егор, а может быть, медком нам побаловаться? — угодливо предложила Зинка. — Я заметила в саду Макарова в Запеклеве два улья.
— Пошли! — сразу согласился Борисов.
Не дойдя до калитки сада Макарова, бандиты повалили забор и, подойдя к ульям, сбили с них прикладами крышки. Никифоров притащил кадушку воды из-под водосточной трубы и облил тревожно загудевших пчел.
Бандиты стали выхватывать из ульев соты с медом, запихивать их в мешки. Никто из них не слышал, как приоткрылось окно в доме и черный ствол ружья закачался над подоконником. Ахнул выстрел, другой. Борисова сильно ударило в плечо, опрокинуло на спину. Бандиты упали за ульями и открыли по дому беспорядочный огонь. Александров подполз к стене хлева, примыкавшего к дому, сыпанул на крышу несколько пригорошней пороха, который он всегда носил в карманах, чтобы присыпать им свои следы, чиркнул спичкой. Блики огня заплясали в стеклах окон, из распахнувшейся двери в одной рубашке выскочила девочка-подросток. Александров выстрелил. У девочки подкосились ноги, и она покатилась с высокого крыльца. Тут же в дверях показалась полураздетая женщина. Александров выстрелил еще раз, и женщина ткнулась в порог. К горящему дому уже бежали люди, слышались тревожные крики.
— Уходим! — Никифоров опрометью ринулся к изгороди.
Выстрелив несколько раз в набегавшую толпу сельчан, следом побежал и Александров…
Последним притащился в землянку Борисов. Злобно оглядев сразу притихших при его появлении бандитов, он зашипел:
— Бросили, падлы, раненого, свою шкуру спасали… А ты, стерва, — кинулся он на Нинку, — еще женой числишься, змея подколодная!
— Егорушка, я ж не видала, когда тебя ранило, думала, что ты побежал со всеми, — боязливо оправдывалась Нинка.
— Не видела… Жена должна все время при муже быть, все видеть. Помоги раздеться и перевяжи рану, — повелел он.
Рана от заряда картечи, угодившей в предплечье, была довольно глубокой и обильно кровоточила.
— Налей-ка стакан, может, болеть не так будет, — приказал Борисов жене, когда та закончила перевязку.
Нинка принесла с улицы большую бутыль мутного самогона, налила в стакан.
— Налей и остальным, — распорядился Борисов. От выпитого самогона и большой потери крови он быстро захмелел.
— Вернется еще наше времечко, — начал он излюбленную тему. — Вот в газетах пишут: мировая обстановка накаляется, может, теперь Англия иль ишо кто войну России навяжет. Так что выждать надобно, братцы мои лесные.
— Брось трепаться, Егор. — Зинка, босая, уже хмельная, вплотную подошла к Борисову. — Не будет того времечка, о котором ты мечтаешь… Гоняют нас и бьют, как зверей лесных. Чей черед завтра, а, Егор? А я жить еще хочу, ребеночка иметь хочу… — Зинка отошла от Борисова, села на нары, уткнулась своим некрасивым лицом в грязные ладони, запричитала: — Уйду я от вас, псов вонючих! Много мне не дадут, отсижу свое и уеду куда глаза глядят. А вас всех, — она подняла голову и оглядела сидевших мутными от слез и выпитого глазами, — все равно к стенке поставят, — и снова уронила лицо в ладони.
Александров медленно поднялся с нар, подошел к Зинке и долго стоял возле нее, уставившись ей в затылок. Потом резко выдернул из кармана брюк парабеллум и два раза выстрелил Зинке в спину. Все, кроме Борисова, повскакивали с мест, дико закричала Нинка.
— Ты что, своих уже? — захрипел Павлов, хватаясь за автомат.
— Оставь его, — спокойно произнес Борисов, повернувшись к Павлову. — Правильно он сделал: все равно она продала бы нас, стерва. Вынесите ее вон, — кивнул он на распростертую на земляном полу Зинку и отвернулся к стене.
Никифоров переглянулся с Павловым и Григорьевым, с которыми он в последние дни близко сошелся, и незаметно кивнул на дверь. Поодиночке все трое вышли из землянки.
Той же ночью Никифоров, Павлов и Григорьев, прихватив оружие и запас патронов, исчезли с места расположения банды. «Лесное братство» еще больше поредело.
Жена и дочь Семена Макарова долго не могли оправиться от ран и психологического потрясения. А бандиты на какое-то время затихли.