Майор сидел, сосредоточенно нахмурив брови, потом закрыл папку и встал:
— Это ты, Тимонин, хорошо придумал,— он задумчиво повторил: — Человека надо спасать... Я согласен.
После обеда Тимонин опять заглянул к Рогову. Тот сидел в кресле и, страдая от жары, пил минеральную воду. Перед ним неутомимо жужжал вентилятор.
— Товарищ полковник,— с порога заговорил Борис,— попросите у комиссара «Волгу». Мне только на три минуты.
— А разве других машин нет?
— Есть «газик», но нужна именно «Волга».
— Зачем?
— Я потом все вам расскажу, сейчас очень спешу...
Василий Вакулович, улыбаясь, взялся за телефонную трубку:
— Ладно, бегите в гараж.
— Спасибо! — на бегу крикнул Борис и выскочил из кабинета.
Сначала он забежал в гараж, пошептался о чем-то с шофером начальника управления, потом отправился в камеру предварительного заключения. Со скрежетом отворилась железная решетчатая дверь, из подвала пахнуло сыростью. Тимонин зашел к дежурному.
— Мне нужен арестованный Миронов.
— Вовостя? — опять, как и по телефону, уточнил дежурный.
— Да. Охраны не надо, я поведу сам.
— А не удерет? Меня предупреждал Синицын, что это самый сволочной вор, за которым нужен глаз да глаз.
— Не беспокойтесь, все будет хорошо.
— Распишитесь,— пододвинул дежурный бумажку.
Тимонин взял ручку, размашисто поставил подпись.
Дежурный тщательно промокнул бумажку, зачем-то подул на нее, еще раз посмотрел на подпись, положил листок в ящик стола и сказал:
— Вот теперь — пожалуйста, берите.
Милиционер вывел из камеры Миронова. Арестованный медленно переступал ногами, на ходу надевая свою брезентовую куртку. Угрюмый вид его говорил о том, что ему уже чертовски надоело ходить на допросы и он ждет не дождется, когда все это кончится.
— Куртку оставьте, на дворе жарко,— сказал Тимонин.
— А ты что ж, на прогулку меня поведешь? — ухмыльнулся Миронов. — Может, бабу подкинешь?
Голубая безрукавка и коричневые брюки у него были измяты, но еще имели приличный вид. «Сойдет»,— решил Борис.
Миронов пошел впереди, привычно заложив руки за спину. Он направлялся к управлению.
— Не сюда,— сказал Борис. — Идите за мной..
Вовостя удивленно хмыкнул, но молча повиновался.
Во дворе гаража, куда они пришли, стояла голубая «Волга», возле которой хлопотал шофер. Борис зашел с правой стороны, открыл переднюю дверцу машины.
— Прошу,— пригласил он Миронова.
— Ого, с комфортом, — с удивлением проговорил он, усаживаясь.
— Двигайтесь дальше, — подсказал Тимонин, — я рядом сяду.
На лице Миронова отразилось искреннее удивление:
— Что ж мне, за шофера?
— Конечно. Вот ключ, заводите.
— Так я не умею!
Тимонин внимательно посмотрел на него, прищурился:
— А как же вы угнали «Волгу» от вокзала?
Вовостя улыбнулся, покрутил головой.
— Ну и дошлый ты парень, начальник! Здорово меня надул... Но машину я все-таки не умею водить. Уволь.
— Тогда садитесь за пассажира.
К машине подошел шофер.
— Поехали,— сказал ему Борис.
Возле военкомата Тимонин, поблагодарив шофера, отпустил машину, а сам с Мироновым зашел к майору. Тот за своим столом просматривал все ту же голубую папку личного дела. В комнате больше никого не было. При появлении посетителей майор встал, пожал обоим руки:
— Здравствуйте.
— Здравия желаю, товарищ майор! — строго по-военному поздоровался Миронов и улыбнулся, словно встретил хорошего знакомого.
— Узнал?
— Так точно. На учебных сборах встречались.
— Верно, Миронов. Ты был старшиной второй роты, так?
— Ага.
— Давай присядем, чего стоим-то.— Майор потянул его за рукав к дивану.
Тимонин отошел в глубину комнаты и, присев на подоконник, принялся рассматривать попавшийся ему под руку «Огонек», чутко прислушиваясь к разговору.
— Кури,— майор раскрыл алюминиевый, видавший виды портсигар, весь испещренный замысловатыми рисунками и надписями.
Миронов взял папиросу и, прикуривая от протянутой ему спички, заметил:
— Старенький у вас портсигар. Такие мы на фронте делали.
Майор спохватился:
— Да! Я вот просматривал твое личное дело и узнал, что ты служил в Братиславском краснознаменном корпусе.
— Так точно.
— В саперном батальоне?
— Угу.
— У капитана Колотилова?
Миронов встрепенулся:
— А вы откуда знаете его?
— Да я же в батальоне связи, с вами по соседству, взводным заворачивал. А Колотилова... его кто же не знал! Ой, лихой был командир!..
— А почему «был»?
— Погиб он. Разве не знаешь?
— Когда?
— На переправе через Тиссу.
— Да нет, что вы! — возразил Миронов. — Он живой!
— Не может быть. Это ж при мне было. Мы тогда к вам связь давали от штаба корпуса. На рассвете началась переправа. Вдруг налетели «Юнкерсы», начали бомбить. И тут связной вашего комбата — маленький такой татарчонок с оттопыренными красными ушами...
— Он башкир.
— ...этот самый связной крикнул: «Капитана убило!» Туда сразу же побежали санитары, и я сам видел, как Колотилова унесли на носилках.
Миронов весь подался вперед, глаза его блестели. Он суетился, ерзал на диване, доказывал:
— Да живой он, наш комбат, говорю я вам! Тогда со страху, должно быть, напутал связной.— Миронов вдруг весело засмеялся: — У этого башкира красивое имя —
Салават, так мы его, чтобы не путать с пугачевским полководцем, прозвали Салатиком... Он маленький, шустрый, расторопный солдат, его все любили. И, вы верите, откликался, не обижался... — Глаза Миронова от смеха еще больше сузились, заблестели; он расчесал пятерней свои спутанные волосы и снова заговорил о комбате: — Живой капитан! Тогда на переправе его ранило, унесли его, верно, в медсанбат, но он вернулся к нам уже под Балатоном с забинтованной грудью. Сбежал из госпиталя...
— Это на него похоже,— улыбнулся майор.
Миронов в ответ тоже улыбнулся, задумчиво, ласково. А наблюдавший за ним Тимонин радовался: «Теплеет человек, отходит!»
Долго еще вспоминали своих фронтовых друзей сотрудник военкомата и вор Вовостя. Но вот уже разговор стал затихать. Наступила пауза. И вдруг майор сказал:
— Хорошо бы встретиться с теми, кто жив остался, а? Вот так просто, договориться и съехаться в один город, хотя бы в наш.
— Можно,— согласился Миронов. — Я бы так с удовольствием. Ох и разговору было бы...
— А мы эту встречу можем организовать. Через военкомат. Ведь наш корпус после войны расформирован на Северном Кавказе, значит, многие ребята где-то недалеко. Собраться бы, поговорить, узнать, кто чем занимается после войны, какую пользу приносит. Как ты думаешь, старшина?
Надолго замолчал нахмурившийся Миронов, на скулах у него вздулись желваки, он стал прежним Вовостей, Тимонин с тревогой наблюдал за ним, ждал, что он скажет. Неужели опять замкнется, и вся эта затея с воспоминаниями ни к чему?
Миронов тяжело дышал, раздувая ноздри. Потом побледневшее лицо его стало будто светлеть. Он попросил:
— Дайте еще папиросу, товарищ майор.
— Пожалуйста.
Миронов закурил откровенно посмотрел в глаза майору:
— А ведь я понял, к чему затеян этот разговор... — Он несколько раз глубоко затянулся дымом и повернулся к Тимонину: — Ладно, я все расскажу, записывайте...
И Миронов поведал о том, как он, бывший старшина-сапер, стал Вовостей, известным в милиции хулиганом и вором. Демобилизовавшись из армии, Владимир приехал в Грозный, поступил работать каменщиком на стройку. Ему хотелось строить новые дома, делать людям добро. Настрадавшийся за долгие военные годы, он теперь всю душу вкладывал в любимое дело. Но попался прораб, который после первой же получки потребовал, чтобы ему все рабочие за выписываемые им наряды отчисляли проценты из своей зарплаты. Владимир возмутился, наотрез отказался платить деньги. Прораб затаил злобу, и с того дня заработки Миронова становились все меньше и меньше. Каждый месяц с него удерживали то за утерю рукавиц, то за поломанный мастерок, то за украденный кем-то кирпич. Он понимал, чьи это козни, и однажды сказал прорабу, что тот плохо кончит. А через несколько дней случилось несчастье. Работая на четвертом этаже, Владимир оступился, чуть не упал, но вовремя ухватился за какую-то балку. Сам-то удержался, но свалил вниз кучу кирпичей. А под домом как раз проходил прораб... Отвезли его в больницу с тяжелыми ушибами. Вскоре, поправившись, он подал заявление. На Миронова было оформлено уголовное дело. Нашлись свидетели, которые слышали, как Владимир угрожал прорабу. Этого оказалось достаточно, чтобы Миронова посадить в тюрьму...
Озлился он на людей, не разобравшихся в его судьбе. А тут еще подогревали злобу сидевшие вместе с ним уголовники. Из тюрьмы Миронов вышел Вовостей. На работу его долго нигде не принимали: он был запятнанный, А у него жена и двое ребятишек. Помогали дружки, с которыми познакомился в тюрьме. Они поддерживали его, давали деньги, расхваливали свою лихую жизнь, учили воровским законам. Потом, когда Владимир, вконец измученный и издерганный, устроился снова каменщиком, друзья однажды принесли ему на работу свернутый в комок и перевязанный шпагатом грязный комбинезон, попросили подержать в сундучке до вечера. Через час появилась милиция...
Миронов попал к Синицыну, грубому, бездушному человеку, который во всех, кого приводили в милицию, видел отъявленных преступников. О нем он слышал и раньше от своих дружков, а тут самому пришлось убедиться. Синицын не поверил ни одному слову Миронова, сразу нацепил ярлык: «Ты — вор, подлец, рецидивист...» И стал требовать, чтобы Миронов взял на себя три кражи. Желая лишь избавиться от домогательств Синицына, Владимир согласился.
В четвертом часу пополудни они покинули военкомат, простившись с майором. Шли молча до самой Менделеевской улицы. Здесь, у трамвайной линии, остановились. Борис, подавая Миронову десятку, вдруг сказал:
— На. Иди в парикмахерскую и поезжай домой. Жена с ребятами, наверное, измучилась...