— Какая может быть помеха? Разве дело так запутано? — спросил Мехман. Надо тщательно проверить, расследовать и, если она действительно виновата, привлечь к ответственности.
— Я не то имею в виду, что трудно расследовать, нет, — сказал начальник милиции и придвинул свой стул поближе, — Зарринтач два дня назад справила свадьбу, вышла замуж за Кямилова.
— За Кямилова? Разве у него нет семьи?
— Говорят, он давно разошелся с женой. Она у него старая была.
— А дети? Неужели у него не было детей?
— Он говорит, сын его давно женился, дочери тоже вышли замуж, а жена уже несколько лет как умерла. Она жила у младшей дочери. Его даже не было рядом, чтобы закрыть ей глаза. И детей он тоже давно не видел.
— Вот так отец… Нехорошо…
— Да, у них так. В семье несплоченной, недружной все, что хотите, может быть.
— Это верно, — подтвердил Мехман. Подумав, он спросил: — А может быть, Кямилов ничего не знает о проделках Зарринтач?
— Как? — удивился начальник милиции. Глаза его широко раскрылись. — Она его давняя любовница. И ее, и брата ее он пригласил сюда из другого города и устроил их на работу. Брата он сделал секретарем, хоть тот совсем малограмотный, а сестру назначил в детсад. Дни и ночи он проводил у них на квартире, ел, пил, отдыхал в свое удовольствие. Как мне поверить, что он не знал, сколько получает заведующая детсадом?
— Ах, вот как… Что же, по-вашему, для жены председателя райисполкома никакие законы не писаны?
— Выходит так, товарищ прокурор. Ничего не поделаешь. Нехорошо получается, очень нехорошо. Муж на таком посту, а жена будет сидеть в тюрьме. Это же скандал!
— Скрыть преступление — это еще больший скандал, товарищ Джабиров. Я за правду, только за правду.
— Да, только истина, истина — и ничто другое! — согласился начальник милиции. — Но, сказать откровенно, просто голову теряешь.
— Для того, чтобы чувствовать себя крепким в борьбе, надо быть уверенным в своей правоте. Под какой бы маской ни скрывался преступник, надо сорвать с него маску.
— Трудно будет, — сказал начальник милиции, покачивая головой. Он даже притопнул ногой, обутой в огромный сапог. — Очень трудно будет. Сорвать такую плотную, такую громадную, отлитую из чугуна маску…
— А если в ближайшие дни маска станет полегче, тогда что?
Начальник милиции вскочил с места и пригнулся ухом к губам Мехмана.
— Умоляю вас, товарищ прокурор, скажите: как, каким образом. Хоть шепотом, хотя бы намеком! Произвол этого самодура и мне надоел.
Мехман засмеялся.
— Шепотом немногого добьешься, товарищ начальник. Зачем я буду говорить еле слышно, ведь я не охрип. И вот тебе доказательство, — если б я только шептался да секретничал, бедняга Саламатов до сих пор сидел бы в тюрьме. Нет, если нарушен закон, надо говорить об этом громким голосом.
— Эх, молод ты еще, молод! На все смотришь сквозь увеличительное стекло. Для чего так делаешь? — Джабиров даже нахмурился от обиды. Послушай, пятнадцать лет я колю дрова, поддерживаю огонь в аду, ты не доверяешь мне. Всякую новость превращаешь в тайну. Откровенно говоря, я большой любитель новостей, товарищ прокурор.
— Государственную тайну надо беречь, товарищ начальник.
Джабиров вздохнул.
— Не обижайтесь, товарищ прокурор, но у вас тяжелый характер. Честное слово, тяжелый. Ну что за секрет может быть от меня, от Джабирова, сына каменщика, который как в двадцатом году взял оружие в руки, так и теперь, в тридцатые годы, его не выпускает.
— Не поверяй тайну другу, ведь он тоже имеет друга своего. Слыхал ли ты такую поговорку, товарищ Джабиров? Или, может быть, встречал в какой-нибудь книге, а, начальник?
— Нет, книги я читаю с трудом. — Джабиров покачал головой. — Клянусь вам. Поймать преступника мне и то легче, чем читать книги. Очень уж скучно пишут, товарищ прокурор, пишут как-то непонятно, урывками… И потом, скажу открыто, терпения у меня нет. А откуда ему быть у меня? Один такой злодей, пойманный мною бандит, обросший мохом, может истрепать все нервы… Вы же сами видели. Нагло говорит тебе в лицо, что не только поджег десять тысяч снопов, но еще любовался их пламенем, стоя у Черной скалы. А сколько таких мерзавцев трепали мои нервы за пятнадцать лет? Сколько огней, сколько пожаров видел я? Клянусь вам, товарищ прокурор, когда я перелистываю эти книги, похожие на сказки, когда я читаю эти отрывистые слова и фразы, гнев охватывает меня. Зачем? К чему? О чем? Газеты — другое дело, их хоть легче читать. Там все конкретно, строки такие короткие, связные.
— Значит, художественную литературу вы не читаете?
— Какую, какую литературу, товарищ прокурор?
— Ну, романы, повести, стихи…
Начальник милиции всплеснул руками.
— Помилуйте, это же занятие для влюбленных девушек, — воскликнул он и захохотал. — Разве подобает мне читать «Лейли и Меджнун»? Но ничего… — Он поправил на боку свой револьвер в деревянной кобуре. — Я не трусливее тех, кто наизусть учит такие книги. Извините меня, но мне встречались люди, которые кичатся тем, что знают все стихи и песни, а когда встретится им лающая собака, дрожат от страха… На мой взгляд, без стихов и песен можно прожить. Другое дело — поговорки.
Попадаются такие мудрые. Я сам их немало знаю. «Не вступай на мост, перекинутый плохим человеком, пусть лучше поток унесет тебя». «Лучше пусть тебя съедят львы, чем искать защиты у лисицы».
— Вот это хорошая пословица, начальник. Не ищи защиты у лисицы.
— Да… «Друг-то друг, а сел на голову вдруг!» Или: «Халиф я — владыка этих мест, и лишь в Багдаде такой еще есть».
— Верно, хорошо ты поговорки знаешь, товарищ Джабиров. «Халиф я владыка этих мест». Эта пословица очень подходит к Кямилову. Я тебе верю, человек ты честный. Ho о книгах ты рассуждал очень неправильно — И вдруг спросил: — А кодекс знаешь?
— Наизусть знаю с начала до конца, — ответил начальник и погрозил пальцем. — На этом вы меня не поймаете. Не раз посылали меня на милицейские курсы. Ведь я на этом посту с двадцатого года, с времен ревкома. Был просто милиционером, потом сделался старшим и вот вырос до начальника. — Джабиров добавил, смеясь: — А любовные книги превращают человека в бабу. Нет, что вы, товарищ прокурор, я не могу отрастить себе кудри да зубрить разные стишки. Вот смотри, с первых дней Советов я не расстаюсь с этим именным маузером. С того дня, когда еще веревкой мерили да делили землю, и до настоящего времени.
Начальник милиции хотел было достать револьвер, чтобы показать дощечку с надписью, но Мехман жестом остановил его.
— Я знаю… Я читал…
— Вот так, мое дело скакать на коне. Нет, товарищ прокурор, дорогой, не припирайте меня к стене этим Лейли-Меджнуном… Этот роман про любовь лучше поручите проработать заведующему загсом, потому что его дела женить да разводить… — Джабиров громко, простодушно захохотал. Даже слезы на глазах у него выступили. — Вот, ей-богу, поэтом вздумали меня сделать. У каждого свое призвание. Ты говори со мной о таком бандите с волосатыми ушами. Говори о том, как их ловить, этих гадов. Говори о том, как надо сдирать шкуру с подбитого козла. Говори о том, как надо беречь социалистическое имущество. Говори о том, как надо железной рукой хватать кулака, чтобы он взвыл, как волк. Говори о том, как скачут на коне, рубя врагов налево и направо.
Мехман, улыбнувшись, сказал:
— И еще о Зарринтач говори.
— Нет, о ней пускай говорит Кямилов. Потому что по мановению его руки загс явился прямо к нему домой и там все оформил.
Мехман взял материалы — копии счетов детского сада, акты о списании денег, истертые ведомости, которые принес Джабиров, и, задумчиво потирая рукой лоб, стал их просматривать.
Начальник милиции спросил:
— Мне можно уйти?
— Пожалуйста. Я сам теперь разберусь. И поговорю с Кямиловым.
— Нет, нет, товарищ прокурор, — задержался Джабиров. — Не думайте, что я испугался. Я тот самый Джабиров, который сражался с бандитами. Я не из трусливых.
— Я знаю это, — просто ответил Мехман.
Джабиров все еще стоял на пороге.
— Конечно, лучше вам самому вести это дело… Но я буду помогать во всем. — И он с неожиданной горячностью добавил: — За вас, товарищ прокурор, я в огонь брошусь. Клянусь жизнью! И глазом не моргну.
40
Кямилова очень беспокоило, что, несмотря на телеграмму, посланную в прокуратуру республики, Мехман вернулся обратно очень уверенный в себе и сразу же энергично взялся за работу. «Как это может быть, что не приняли во внимание телеграмму такого человека, как я? Я ведь не прыщик какой-нибудь, не мелюзга, а, можно сказать, — гора, авторитетное лицо!» Кямилоз метался, не находил себе места. Он перекладывал бумаги, лежавшие перед ним на столе, но за какую ни брался, ничего не понимал, сердился и отбрасывал от себя все эти прошения, заявления, протоколы. Такая, ярость овладела им, что он готов был чуть ли не камни грызть. «Что происходит на свете, я даже разобрать не могу», — подумал он, вылез из кресла и начал прохаживаться по кабинету.
Нервным, резким движением Кямилов открыл окно, но все равно ему не хватало воздуха. Так до конца рабочего дня он метался по кабинету и, наконец, вернувшись домой, пожаловался молодой жене, нарядившейся к его приходу, на головную боль. Зарринтач очень испугалась и хотела срочно вызвать врача, но Кямилов не согласился. Он только рукой махнул: «Пустяки… Пройдет.» Ему не хотелось признаваться в истинной причине, вызвавшей головную боль, показывать свою беспомощность.
Ведь Зарринтач привыкла считать Кямилова очень высокой, недосягаемой персоной, вот именно как гора, — а теперь открыться перед ней и показать, что он вовсе не гора, а всего-навсего лишь низкий холмик? Бугорок? Нет, этого он не мог перенести!.. Никогда Кямилов не смирится, не унизит себя до такой степени, не изменит своей гордой натуре. Даже не поймешь: откуда взялся этот молодой парень, эта пародия на прокурора, который стал рыться среди всяких бумаг и портить Кямилову настроение? Не поймешь, почему это Вахидов так крепко держится за прокурора и во всем его поддерживает. Смотрите только, какая неразлучная парочка — секретарь райкома Мардан Вахидов и районный прокурор Мехман Атамогланов! Секретарь сам посылает за прокурором машину, чтобы отвезти его к поезду. Кямиловым, старым работником, человеком, имеющим вес в республике, секретарь — пренебрегает, а связывается с каким-то молокососом. Да!.. Авторитет Кямилова явно рушится… Как же это так?.. Почему так получилось?.. Уходит, колеблется под ногами почва, позиция перестает быть твердой. Как спастись от землетрясения?.. Он не хотел поддаваться таким чувствам и мыслям, не хотел терять надежду и падать духом. Но чем больше размышлял Кямилов, тем страшнее ему становилось. Конечно, он так легко не сдастся, не так уж он бессилен и беспомощен… А может быть, он и не так силен? Крики и шум, угрозы по адресу подчиненных — ничто не могло вернуть ему бодрое настроение. Он не мог больше коротать свои дни, крича и угрожая. Он старался внушить себе, что Кямилов непобедим, что его, как богатыря Рустама Зала, нельзя свалить, — но и это не помогло. А разве он