лицо.
Начались поиски женщины, приходившей в детсад.
Мать Галочки уверяла, что ни у нее, ни у мужа, уехавшего в командировку в Киев, нет недоброжелателей.
Женщина, опознавшая умершую девочку, сказала, что семью Галочки знает плохо, но однажды был случай…
— Впрочем, случилось это давно и не имеет, очевидно, значения… Я бы не хотела и говорить, а то скажут — сплетничает. В прошлом году на дневном сеансе в кинотеатре я встретила отца девочки с одной женщиной…
— Она была в котиковой дохе? — прервал майор-следователь.
— Нет, в нарядном летнем светлом платье. Сидели они впереди меня, переговаривались. Даже сосед им замечание сделал. Кончился фильм. Я поздоровалась с Юрием Семеновичем. Он кивнул мне. Сделал вид, что не знает сидевшей рядом с ним, и пошел в другую сторону. Я удивилась. Даже мужу рассказала об этом.
— Что вы можете сказать о внешности женщины?
— Ничего особенного, если не считать, что в черных волосах седая прядь.
Работники милиции, несмотря на поздний час, встретились с начальником отдела кадров научно-исследовательского института, где работает отец девочки. Что можно сказать о Юрии Семеновиче? Ничего плохого. Сотрудники его уважают. Инженер он опытный. Полностью сдал кандидатский минимум. Скоро будет защищать диссертацию. Есть ли у него друзья в институте? Есть.
В двенадцатом часу ночи позвонили одному из приятелей Юрия Семеновича.
— Что из милиции? Безобразие! Какая седая прядь? Кто вам дал право беспокоить ночью? — раздался ответ и в трубке послышались короткие гудки. Пришлось позвонить вторично, а затем еще раз, пока человек, наконец, поверил, что ему действительно звонят из милиции по очень важному, не терпевшему отлагательства делу.
— Вас интересует преподаватель английского языка? Знаю, что она работает в институте и помогала моему другу подготовиться к сдаче кандидатского минимума по английскому языку. А вот как звать и где живет — точно сказать затрудняюсь. Если не изменяет память, имя ее Валентина. У нее вроде бы седая прядь…
Вскоре удалось установить место работы и адрес этой женщины.
— Подсудимая! Кто-нибудь знал о ваших близких отношениях с отцом погибшей девочки? — спросил судья.
— Только сестра. А дети думали, что он приходит заниматься ко мне, что я ему даю уроки. Чтобы не мешать, сын всегда уходил из дома, а дочка была в садике, или я ее отводила к сестре.
Никто не догадывался, что Валентина живет второй жизнью, каждый раз с трепетом ожидая встречи с любимым, с нетерпением ждет от него писем, если он в командировке или с женой на курорте. Никто не мог предполагать и того, какие нежные письма пишет она и какие ответы приходят на эти письма…
Как-то, когда он успешно сдал кандидатский минимум, они поехали на озеро. Загорали, плавали, катались на лодке. А потом до рассвета сидели у костра. Сидели молча. Им было хорошо. В такие минуты не нужны слова.
Подбросив в костер хворосту, она мечтательно сказала:
— Вот так бы всю жизнь!..
— Можно бы и всю жизнь, если бы не Галочка. Ее я оставить не могу!..
Сказано это было так, между прочим, но ей запомнилось…
Потом в бессонные ночи ее сверлила мысль: «Если бы не Галочка…» Идя в институт, думала: «Если бы не Галочка…»
«Может, я схожу с ума? Может, необходимо обратиться к врачу? Невропатолог говорил, что надо подлечить нервы. Даже пошутил: «Бальзаковский возраст!» Посоветовал уметь владеть собой. Сказал, что человек сам может завести себя в такие дебри, из которых трудно выбраться…»
— Ты стал холодней ко мне! — все чаще упрекала она любовника. — Почему ты не разрешаешь проводить тебя в Киев до самолета? Ты боишься, да? Ты — эгоист! Думаешь только о себе, а не видишь, как я страдаю!
Он видел все, но не мог оставить семью. И не потому, что любил жену, а просто привык к уже заведенному ритму жизни, когда все идет ровно и спокойно, как часы. Ему казалось, что так будет продолжаться очень долго, без конца… И, конечно же, при этом не приходила мысль о трагической развязке. Боялся он и того, что разрыв с семьей повлияет на его будущее — приближалось время защиты диссертации.
…Суд приговорил Валентину Голенко к двенадцати годам лишения свободы.
«Доверенное лицо»
Заявление: «Прошу принять меры к розыску Мильтова Бориса Александровича. Он занял у меня 11 тысяч 700 рублей и скрылся». Далее следуют приметы и адрес…
Ответ судебного исполнителя: «…взыскать с Мильтова указанную сумму по свидетельству, выданному нотариальной конторой, не представляется возможным, так как должник по указанному адресу не проживает, хотя и прописан. Много лет он не работает. От органов следствия скрывается».
Дорого обставленная квартира несколько месяцев стояла на замке. Словоохотливая соседка охарактеризовала Бориса Александровича как «очень-очень солидного человека», который, как все ответственные работники, почти всегда в командировках, а дома бывает редко…»
У следователя же возник естественный вопрос: «Зачем нигде не работающему проходимцу дали в долг такую крупную сумму?»
— Но он был в кожаном пальто! На своих «Жигулях» привез меня к себе домой, а в квартире — шикарная мебель, цветной телевизор. Молодая жена с сыном лет семи, — рассказывал потерпевший. — Кто бы мог подумать, что такой солидный человек способен обвести вокруг пальца…
История весьма банальна. Купив за 13 тысяч в комиссионном магазине под Москвой автомашину «Волга ГАЗ-24», инженер-автогонщик Борис Иванович, живущий под Челябинском, вскоре понял, переплатил за нее — машина выпуска 1978 года оказалась с дефектами. Спустя год решил продать ее, для чего и подъехал к автомобильному магазину № 2 Челябинска. И тут же попал в поле зрения «солидного человека» в черном кожане. Это и был Борис Александрович Мильтов.
— Продаете?
— Да, хотел бы вернуть свои 13 тысяч…
— Мой родственник спит и видит «Волгу». С ходу заплатит 15 тысяч.
— Зачем мне пятнадцать? Я не спекулянт!
— Ну хорошо-хорошо, не волнуйся, — перешел на приятельский тон Мильтов. — Пусть тебе тринадцать, а мне всего две… Покупатель железный — когда скажешь, тогда к нему и поедем. А сейчас ставь машину на стоянку, покажу, где я живу, — предложил Мильтов.
…Поездка в райцентр к «родственнику» успехом не увенчалась, поскольку родственника не существовало. Но время поджимало, и хозяин машины согласился оформить в нотариальной конторе договор, по которому он передает Мильтову «Волгу» для продажи, а тот обязуется вернуть вырученные деньги. В нотариальной конторе, однако, разъяснили, что такие сделки оформлять не положено. Договор о займе — пожалуйста, можно. На том и порешили. Сошлись на сумме месячного займа — 11 700 рублей.
«Продавец» решил: не будет машины — вернут деньги по договору займа. Остальное известно: «доверенное лицо» исчезло, удивляясь доверчивости компаньона.
…Меж тем Мильтов добрался до одного из совхозов Кустанайской области, где нашел покупателя на «Волгу» — некоего Томаева. Сторговались на сумме 11 630 рублей. Оставался пустяк — оформить сделку. Покупатель отдал продавцу свой паспорт, а автомашину закрыл на три замка.
В Челябинске Мильтов с чужим паспортом и техническим паспортом машины привел в автомагазин № 2 случайного человека с базара, с которым сговорился за бутылку водки, и представил его как покупателя Томаева. Работники магазина вместе с директором даже не поинтересовались, где автомашина, за продажу которой взыскивается семь процентов комиссионных. Все оформили по бумагам и со слов «доверенного лица», в том числе и техническое состояние «Волги», и процент ее износа. Стоимость автомашины определили «с потолка» в девять тысяч рублей.
Так было заведено, и старший продавец, оформившая справку-счет на куплю-продажу, пояснила в суде: «Я смотрю только в паспорт, чтобы человек был похож. На остальное нет времени: у нас же уйма машин проходит. План товарооборота и премия зависят от семи процентов комиссионных…»
Немудрено, что в таких условиях жуликам и тунеядцам — раздолье. На суде выяснилось, что фигура Мильтова уже давненько примелькалась. Не раз он оформлял доверенности то на куплю-продажу автомашины, то на права их вождения. Но никому и в голову не пришло поинтересоваться сомнительной личностью. Вот и разъезжал Мильтов по городам и деревням страны, пока не закончил свои путешествия на скамье подсудимых в суде Советского района Челябинска.
Денег, полученных за автомашину с Томаева, у мошенника, конечно, не оказалось. «Украли, — беззастенчиво объяснил он суду. — Целый вечер пили коньяк, утром проснулся в степи — без гроша…»
…За мошенничество суд приговорил Мильтова к шести годам лишения свободы в исправительно-трудовой колонии усиленного режима с конфискацией всего имущества и возмещением ущерба потерпевшему инженеру-автогонщику.
Димкина беда
За окном шумел ветер. На соседнем балконе стучали о перила привязанные к санкам лыжные палки.
Ноет плечо, болят суставы ног. Лечь спать? Может, как в прошлую ночь, приснится Димка. Не тот, что стоял бритый перед судьями. А давнишний Димка, что, прибежав из школы, швырял портфель, хватал лыжи и до вечера уходил с мальчишками в лес. Возвращался румяный, весь в снегу, и еще с порога кричал:
— Батя! Есть давай! Мы сейчас с Витькой в кино пойдем.
— А уроки?
— Чего ты опять с уроками? Я в классе все запоминаю.
— А стихи?
— Перед сном выучу.
Вернувшись из кинотеатра, он дважды вслух прочел стихотворение и вытащил из-под подушки толстую потрепанную книгу.
— Думаешь, дам до утра читать?
— Да я только часик один почитаю, честное пионерское!
— Знаю я твой часик с гаком!
Иван Васильевич задергивает шторку на окне и гасит свет, ловя себя на том, что разговаривает сам с собой.
Нет сейчас с ним Димки. Только ветер шумит за окном, да стучат проклятые палки. Сколько раз просил Витькиного отца убрать их с балкона. Да этому пьянице хоть говори, хоть не говори. И сынок-дылда весь в отца.