Не понравился этот суровый разговор Юрке.
— Завидуют моим талантам, вот и выживают! Посмотрим, как без меня обойдутся, — сказал он.
А мать советовала: ты говорит, должен попросить прощения и у ребят, и у тренера. Признать свои ошибки…
— Какие? Унижаться? Ни за что!
Пристально и долго всматриваясь в глаза сына, мать, наконец, медленно произнесла:
— А ведь из тебя, не ровен час, и негодяй может получиться. И как отец этого не поймет?
Юрий вспыхнул и холодно, жестоко произнес:
— Дети — это сберкнижка: что положишь, то и возьмешь!
Он так и не знал, чем закончился в тот вечер разговор между родителями. Не слышал, как отец уехал в порт — его теплоход уходил в очередной рейс. Сейчас в камере следственного изолятора, забываясь временами тревожным сном, представил, как мать прочитала записку:
«Ты сказала, что этот «вундеркинд» надоел тебе. Я освобождаю тебя от обузы. Проживу один. Двадцать рублей верну из первой зарплаты».
Однако прожить самостоятельно оказалось под силу несколько дней. Тогда Юрий решил отправиться к бабушке в Крым, у которой часто гостил в дни летних каникул. Но когда доехал до Челябинска, деньги кончились. Забыв про фамильную честь, он начал заниматься грабежом: выхватывал в подъездах сумки у женщин. Главным образом у пожилых. Такие не догонят…
Выступая на суде, классный руководитель Зинаида Сергеевна, специально приехавшая из приморского города, сказала:
— Юрий — один из лучших учеников нашей школы, талантливый спортсмен. Но за всем этим мы, учителя, к сожалению, не заметили в нем другие проявления таких качеств, как черствость, эгоизм, больное самомнение. И, как ни странно, немалую роль в моральном падении сына сыграл отец, потакая всем его прихотям.
Сидевший на передней скамье человек в морской форме, лицо которого выражало недоумение, резко повернулся в сторону учительницы. Это заметил судья. Обратившись к нему, он спросил:
— Вы что-то хотите сказать?
Мужчина, взглянув на подсудимого, горько произнес:
— За что ты, сын, опозорил мою фамилию?!
Учитывая ходатайство школьного коллектива, суд не счел нужным применять в отношении Юрия суровую меру наказания. Он был приговорен к трем годам лишения свободы условно. Теперь все зависит от него самого: поймет ли, что высоко нести фамильную честь — значит, быть настоящим человеком, уважать достоинство других.
КАПИТАЛЬНАЯ СТЕНА
Ждет человек очередь на квартиру. Подходит время получать долгожданный ордер, а ему говорят:
— Иван Алексеевич! Ты у нас сознательный…
Впрочем, все по порядку. В цехкоме распределяли квартиры в новом доме. Первая очередь была у слесаря завода Ивана Алексеевича Морина. Вот-вот — и он станет владельцем отличной квартиры.
И как раз в это время администрация предприятия передала в цехком заявление пенсионера Ивана Ивановича Микулина:
«Много лет я проработал на заводе. Сейчас тяжело болен, а у меня трое детей. Возьмите мою часть дома по ул. Конвейерной в г. Челябинске, а моей семье дайте благоустроенное жилье. К тем, кого поселит завод в мою часть дома, от моей семьи не будет никаких претензий».
Тихо стало в цехкоме. Мол, понять — понимаем, да только нас-то тоже понять надо. Все с облегчением вздохнули, когда Морин махнул рукой и сказал:
— Была не была! Пусть Микулин «первую очередь забирает», а моя семья в эту самую часть его дома пойдет.
Так пенсионер Иван Иванович Микулин с тремя детьми и женой поселился в трехкомнатной квартире благоустроенного дома, и Иван Алексеевич Морин стал печь топить в комнате-кухне и воду носить с водопроводной колонки, которая находилась далеко.
За стеной в комнате проживала дочь Микулина от первого брака — Лидия с сыном. Соседство это Морина никак не беспокоило, пока не умер Иван Иванович Микулин и Лидия не узнала, что отец так и не оформил юридически свою часть дома за заводом, хотя неоднократно обращался по этому поводу в нотариальную контору. Но там оформлять документы отказались, поскольку обменивать частные дома на государственную квартиру по закону вообще запрещено.
Показывал тогда Микулин и письмо директора завода. В письме говорилось:
«На Ваше заявление сообщаем, что Вам будет предоставлена благоустроенная квартира с условием, что Вы безвозмездно передадите свою жилплощадь работнику завода, не имеющему жилья».
Предъявлял Иван Иванович и документ, подписанный помощником директора, — просьбу к органам милиции прописать семью Морина в этом частном доме, так как «бывшему рабочему завода Микулину И. И. предоставляется заводское жилье, а его собственный дом передается заводу безвозмездно».
Администрация предприятия понимала, что не все в этой «операции» оформлено, как положено, да не удалось найти другого выхода, чтобы помочь больному человеку не в ущерб интересам завода.
Когда Лидия узнала, что ей, как и сестрам, брату и мачехе, принадлежит по наследству комната-кухня отца, тут же предложила своим родственникам: во-первых, долю их наследства передать ей, а она выплатит им деньгами… Во-вторых, через суд выселить Морина.
Но родственники категорически отвергли оба предложения: в наследственной части дома должен жить Морин и никто другой, то есть как решили на заводе, предоставляя им квартиру вне очереди.
— Ах так! — воскликнула Лидия Ивановна. — Но я-то свое не уступлю.
Она получила свидетельство о наследовании на одну треть той части дома, в которой спокойно жила семья Морина. Выселить квартирантов у Лидии Ивановны не хватило прав: ведь остальные две трети жилья ей не принадлежали. Тогда она пошла в наступление.
Дважды народный суд Тракторозаводского района Челябинска отказывал ей в иске. Дважды признавал свидетельство о наследовании недействительным. Дважды по ее кассационной жалобе отменялись эти решения областным судом. Наконец дело передали на рассмотрение в народный суд Советского района города.
Измученный хождениями по судам, Морин взмолился:
— Оставьте меня в покое. Я выплачу Лидии Ивановне часть ее наследства — 325 рублей. Ведь есть же у нее жилье!
— А что вы хотите? — обратилась судья к остальным наследникам.
— Нам не надо никакого наследства, — в один голос заявили те, — лишь бы Морин остался жить в доме.
Чтобы прекратить это дело и не отвлекать в дальнейшем свидетелей от работы, судья предложила заключить мировое соглашение о том, что частное владение покойного И. И. Микулина передается в натуре всем наследникам, кроме Лидии Ивановны. Те выплачивают ей 325 рублей с условием, что она не будет препятствовать тому, чтобы комната-кухня была подарена Морину.
У всех горе с плеч свалилось. Только лицо Лидии Ивановны покрылось красными пятнами. Прикинув, что больше ничего не выжмешь, а лишь судебные расходы понесешь, подписала и она мировое соглашение. Получила свои триста двадцать пять рублей.
Десять лет живут под одной крышей слесарь Иван Алексеевич Морин и старший экономист Лидия Ивановна. Лишь одна стена отделяет их друг от друга. Напрасно Лидия Ивановна в своих жалобах писала, что эта стена — не капитальная. И не понимает она, почему все соседи перестали здороваться с ней. Ведь не чужое же взяла, а свое, кровное. И что вообще плохого сделала она этим людям?
ПЕРЕД СУДОМ
Это случилось средь белого дня на Челябинском вокзале.
Вокзал жил своей жизнью. Кого-то провожали, кого-то встречали. По извилистой лестнице поднимался на второй этаж парнишка с ученическим портфелем. На середине лестницы он остановился, облокотился о перила и стал внимательно смотреть в зал. Чувствовалось: парень кого-то ищет.
К нему подошли двое: длинный — в форме учащегося профтехучилища и невысокий — в старых валенках и поношенном пальтишке.
— Не здешний, видно? — поинтересовался один из них.
— Я из Сысерти приехал. Дядя должен был встретить, да, видно, разминулись.
— А адрес-то знаешь? Мы мигом доведем. Мы челябинские. Здесь все ходы и выходы знаем.
— Если бы знал адрес, сам бы нашел — не маленький. Мать дала дяде телеграмму: «Встречай Витю десятого марта, вагон седьмой». Может, телеграмма не дошла.
— Ладно, не горюй. Пойдем с нами, сообразим, где твоего предка найти, — сказал высокий.
Они поднялись на второй этаж. Зашли в туалет. Старший, прикрыв дверь, скомандовал:
— Обыщи его, Серега!
Не успел приезжий опомниться, как из кармана у него вытащили деньги, авторучку, лотерейный билет.
Он было побежал за «дружками», но тех и след простыл.
У переходного моста Сергей сосчитал деньги.
— Ого! Целых восемь рублей!
— Возьми себе четыре, а остальные мне!
— Дай мне, Сашка, ручку! — попросил Сергей.
— Сходи на почту — там ручек много.
— Ты куда сейчас?
— В училище надо. На обед опаздываю!
— Я тоже в столовую побегу. Пойдем, Саша, вечером в кинуху!
— Иди один! Сегодня футбол по телевизору смотреть буду.
— А мне можно с тобой?
— Да ты что, Серега? Рехнулся, что ли? Кто тебя в ремках в общежитие пропустит? Да и мне ребята скажут: «Со шпаной связался!»
— Я не шпана! — возмутился Сережа. — Я первый раз деньги отбираю.
— Давай-давай, рассказывай! — махнул рукой Сашка и, уже отойдя немного, добавил:
— Завтра в это время у главного входа в вокзал встретимся.
С завистью посмотрел Сережа на уходящего дружка. А по дороге в столовую думал о том, что, пожалуй, рано сам он из интерната ушел. Мог бы до училища дотянуть. Надо же было от имени дедушки написать заявление директору интерната, чтобы документы выдали! А тому что? Обрадовался. Заявление есть и черкнул: «Выдать документы!» Вот и выдали метрики, да свидетельство о смерти матери. Езжай, мол, к дедушке. А если дед узнает, что заявление от его имени написал, будет день и ночь пилить:
— Станешь таким же непутевым, как отец.
Как будто он, Сережка, выбирал себе отца, который из тюрем не выходит!