— Какие только вопросы не приходится решать парткому, — с ноткой оправдания сказал он, скользнув взглядом по посетителю.
— Старший следователь Вершинин, — назвал себя Вячеслав, хотя был уверен, что секретарь парткома знает, с кем говорит: ведь он пришел в точно назначенное время.
— Очень приятно. Лубенчиков, — представился тот. — Прошу извинить за задержку, но сами видите: общежитие, ясли, детские сады, прочее разное… А главное — производство.
— Работа у вас всеобъемлющая, — согласился Вершинин, но от соболезнований по поводу загруженности воздержался и снова замолчал, предоставляя Лубенчикову самому выпутываться из неловкого положения, в которое его поставили парни из общежития.
Однако тот не стал распространяться о трудностях, а, плотно усевшись, достал из ящика стола красочно оформленный блокнот делегата какой-то конференции и, пробуя перо, сказал:
— Внимательно слушаю вас, товарищ Вершинин. Кто, что и где натворил?
— Записывать наш разговор, пожалуй, не стоит. Он пока несколько конфиденциальный, — остановил его Вячеслав. — Мне бы хотелось откровенного разговора с вами по весьма щепетильному вопросу, касающемуся внутризаводских дел в целом.
— Наших внутризаводских дел в целом? — брови Лубенчикова приподнялись и изогнулись в удивлении. — Пожалуйста. Внутризаводские, так внутризаводские.
Он спрятал в карман авторучку и закрыл блокнот. Потом снова достал ее и стал нервно крутить в руках…
— Я пришел поговорить с вами прежде всего о директоре завода Кулешове, — раздельно произнес Вершинин, внимательно наблюдая за реакцией собеседника.
Авторучка застыла в его руках, упершись острым концом в ладонь. На ней сразу обозначилась жирная полоса фиолетовой пасты.
— О нашем директоре? — с изумлением переспросил Лубенчиков. — И что же он такого натворил?
— Да не он натворил. Мне бы хотелось выяснить, что с ним сотворили, кто его довел до инфаркта, почему он сейчас в больнице? — с вызовом перечислил вопросы Вячеслав.
— Я не понимаю вас, — глаза секретаря стали непроницаемыми, мышцы лица затвердели.
Вершинин немного растерялся, ибо все же в душе рассчитывал на откровенный разговор, а его не получалось. Тема эта была Лубенчикову неприятна. И все же Вячеслав решил попытаться расшевелить его.
— Мне известно, какие обстоятельства привели Кулешова на больничную койку, — настойчиво сказал он.
— Они известны всем — инфаркт миокарда.
— Инфаркт явился лишь следствием обстановки на заводе за последние два года. Я имею в виду: анонимки, комиссии и прочую нервотрепку. Именно об этом я и пришел поговорить с вами как с секретарем парткома. Вам ведь не безразлична судьба завода в целом, судьба директора. На парткоме лежит немалая ответственность.
— Позвольте, — перебил его Лубенчиков, — я никак не пойму, в каком вы здесь качестве. Если в качестве следователя, то каковы ваши полномочия, что вы расследуете, известно ли об этом прокурору?
На Вершинина словно ушат холодной воды вылили. Он сообразил, что находится в двусмысленном положении, ибо никаких официальных полномочий не имеет. Вячеслав пришел сюда вникнуть, получить поддержку. Однако с ним разговаривать не захотели, да еще и дали понять, что в глазах секретаря парткома фигура он незначительная. Впрочем, Лубенчиков тоже не был спокоен. По бесконечному движению авторучки, порядком отметившей своими помарками его ладони, Вершинин догадывался, что столь резкий выпад вызван отнюдь не твердой позицией, а скорее, растерянностью и неуверенностью секретаря парткома. Предъяви сейчас Вершинин самые высокие полномочия, он и тогда бы не смог дать удовлетворительного ответа. И все же жалко было уходить не солоно хлебавши.
— Давайте начистоту, — Вячеслав легонько пристукнул кулаком по столу. — Вы правы — официальных полномочий у меня нет, однако Игорь Арсентьевич Кулешов сам лично не более как четыре дня назад просил меня разыскать людей, которые мешают ему последние годы.
На лице Лубенчикова промелькнула растерянность. Возникшая ситуация снова поставила его в тупик.
— Ну и что же? — промямлил он. — Кулешов Кулешовым, а полномочия ваши мне все равно не ясны.
— Вы интересуетесь, знает ли о моих намерениях непосредственное начальство? Опять скажу вам откровенно — не знает. Пока преждевременно ставить его в известность. Мне хотелось во многом убедиться самому, а потом уже принять окончательное решение. И если я приму его, уверяю вас: прокурор меня поддержит.
Лубенчиков молча слушал. Ему трудно было понять, что нужно следователю. На заводе не совершено преступление, и вдруг следователь лезет с вопросами, которые уже давно разрешили другие органы, лезет никем не уполномоченный, по собственной инициативе.
— Да поймите же вы меня, — убеждал Вершинин, — я пришел к вам, секретарю партийной организации, в интересах дела. Давайте разберемся вместе. Завод лихорадит, я это знаю. Если вы что-то не в состоянии сделать своими силами, мы поможем. В наших руках есть средства, которых нет у вас. Мне нужно только одно — ваша откровенность. Расскажите мне о Кулешове, о других руководителях, о событиях последних лет на заводе, о вашем отношении к ним. Помогите мне сделать правильный выбор, ведь, в конце концов, я действую в интересах завода.
Однако горячий монолог не изменил поведения собеседника. Тот все внимательно выслушал, помолчал, а потом с внутренним удовлетворением сказал:
— Значит, вы пришли без официальных полномочий? — и равнодушно отвернулся.
Вершинин встал.
— Извините за беспокойство, — язвительно сказал он и пошел к выходу.
Вслед ему донеслись сказанные с извиняющейся ноткой слова:
— Я рекомендую вам обратиться в объединение. Там лучше знают. Они выезжали со специальными проверками.
Лубенчиков не пояснил, почему именно объединению известно больше, чем ему, секретарю парткома, но Вячеслав понял выраженную в его словах просьбу: «Говори с ними, а меня не трогай». Поэтому вышел он молча, раздосадованный постигшей его неудачей.
«Втянул меня в авантюру, — мысленно обругал он Охочего, — послал к человеку, который боится решать острые вопросы самостоятельно. А ведь наверняка знал его характер, предвидел, чем кончится разговор. Верь после этого людям. Мальчишкой меня посчитал, что ли?»
Вячеслав представил себе лицо Охочего, его глаза с хитрым, мужицким прищуром.
«Поговорите с Лубенчиковым, — вспомнил он прощальную фразу, — и вы узнаете обстановку на заводе». И каковы успехи? «Постой, постой, — осенило его, — ну и хитрец Охочий, ну и хитрец, тонко рассчитал. Иди, говорит, побеседуй с секретарем, узнаешь обстановочку на заводе. А ведь теперь ясно, что своими силами Кулешову не справиться».
У Вершинина стало легче на душе, настроение улучшилось. Он зашагал весело и быстро, как человек, принявший окончательное решение.
«КРИМИНАЛИСТ С СЕЛЬМАША»
До прокуратуры Вячеслав добрался пешком минут за двадцать. В коридоре он по привычке ткнулся в дверь старшего следователя Гриши Салганника, уже больше месяца находившегося в командировке. К его удивлению, дверь легко подалась и, скрипнув ржавыми петлями, распахнулась. Перед ним стоял Гриша. Вершинин от души обрадовался его приезду. Салганник был классным следователем, специалистом по самым запутанным хозяйственным делам, обладающим железной логикой и фантастическим чутьем. Он давно просился в бригаду к Салганнику по какому-нибудь крупному хозяйственному делу, чтобы перенять его опыт.
— Хлопот у меня сейчас, Славка, по горло, — Гриша озабоченно почесал намечающуюся лысину. — События нарастают, как снежный ком. Началось ведь с ерунды. В магазине «Аквариум» народные контролеры обнаружили килограмм тридцать неучтенной тешки — копченой спинки рыбы ценных пород, а сейчас? — он начал загибать свои тонкие музыкальные пальцы. — Нальчик, Сочи, Тула, Сухуми и чем кончится, одному богу известно. Сложнейшие способы хищения. Помня твою просьбу, я предложил шефу включить тебя в бригаду — одному мне не справиться, придется поколесить по свету. У тебя сейчас только нераскрытое убийство на вокзале, терять нечего. Давай подключайся и скорее меня благодари. Шеф, кажется, расположен к такому варианту.
— Спасибо, спасибо, дорогой, — задумчиво ответил Вершинин, — спасибо тебе за хлеб, за соль, за кашу, за милость вашу.
Салганник удивился:
— Да ты, кажется, недоволен? Сам ведь просился, никто за язык не тянул.
— Знаешь, Гриша, предложи ты мне сотрудничество недели две тому назад, я бы не раздумывал. Сейчас же… У меня действительно одно дело в производстве, и оно затянулось, правда, в последние дни появилась туманная перспектива на раскрытие. Скажу откровенно, кроме убийства, у меня есть один материал, но я до сего дня не знал, как с ним поступить.
— Если не знаешь, отложи в долгий ящик, пусть ждет. Тогда и видно будет.
— Очень уж у тебя просто, — поморщился Вершинин. — Тут время пропустишь — не наверстаешь потом.
— Валяй, валяй рассказывай. Чувствую, посоветоваться хочешь. Я весь внимание, — сказал Гриша, доставая из сейфа разрозненные листки бумаги, испещренные множеством цифр.
— Видишь ли, знакомый мой — директор крупного завода — обратился с просьбой. Его чуть в гроб не вогнали анонимками. Утверждает — клевета, просит найти тех, кто писал.
— Ну и ну, — схватился за голову Салганник. — Охота тебе этим заниматься. Конечно, молодой человек, порывы ваши благородны, но, боюсь, кроме неприятностей ничего не принесут. Мне, во всяком случае, аналогичное дело доставило много хлопот. Кляузник, которого я пытался уличить, меня самого засыпал анонимками, после чего мне неоднократно пришлось писать объяснения, что не беру взяток, вина не пью, женский пол не обижаю. Вот почему с того далекого времени я предпочитаю расследовать убийство, ограбление, хищение, чем связываться с этой пишущей братией, скрывающейся под личиной добропорядочности.
— Но каков же финал? — заинтересовался Вершинин.