Женщина еще раз прочитала документ.
– Разрешите обратить ваше внимание. Завещание содержит еще одну существенную оговорку.
– Да. Там сказано: в случае, если у дочери Каролины также не будет сына, она сможет получить наследство по достижении сорока лет.
– Но не сказано, кто станет владельцем наследства, если у Каролины вообще не будет детей.
– Женщина без детей? – рассмеялся адвокат. – Люди старого закала не могли себе такого вообразить. Однако наследницей одного миллиона долларов в данном случае была Катрина Упениеце. Она умерла, и посему мой патрон мистер Формен, внук Альберта Порманиса от второго брака, возбудил дело о признании его законным наследником по данному завещанию.
Взгляд женщины стал вдруг жестким и холодным.
– Известно ли вам, что Катрина Упениеце и ее мать не умерли естественной смертью?
Элтинхорст вдруг почувствовал себя крайне неловко, словно он в мешковатой одежде с чужого плеча оказался перед лицом изысканной публики.
– Да, слыхал, – заметил он небрежно, – это злодеяние совершил некто из бывших эмигрантов по фамилии то ли Круминь, то ли Краминь и получил за это по заслугам. Кажется, его расстреляли, не так ли?
Женщина внимательно рассматривала адвоката, словно хотела определить, притворяется ли он незнайкой или на самом деле плохо информирован.
– Надеюсь, вам известно, что Круминь действовал по указанию и с благословения мистера Формена. Адвокат рассмеялся.
– Это же слухи, это не более чем слухи!
– Вы в этом уверены?
Элтинхорст нервно заерзал в кресле.
– Если говорить честно, Круминю было поручено… – Он запнулся, затем, будто решившись говорить начистоту, продолжал: – Круминю было поручено уговорить обеих женщин переехать в Австралию, где они смогли бы свои деньги вложить в прибыльное предприятие или же… выдать мистеру генеральную доверенность на распоряжение этим капиталом от их имени. Каждый капитал не должен лежать на месте мертвым грузом, а быть в обороте и тем самым себя приумножать. Таков, как говорят у вас, волчий закон капитализма, не так ли?. – с напускной веселостью рассмеялся адвокат. – Круминь был знаком с Каролиной Упениеце еще до войны, – продолжал он, – являлся ее близким другом и мог оказать на нее положительное влияние. В том, что произошло, никто другой, кроме него, не виноват. – Элтинхорст теперь говорил сухо и несколько даже обиженно. Он-де чистосердечно, со всей душой, а в подчеркнутой любезности собеседницы сквозит неприязнь, более того, подозрительность.
– Весьма сожалею, – вздохнула она, – но ваша информация, мистер Элтинхорст, не совсем точна. Круминь имел задание сначала уговорить обеих женщин выдать мистеру Формену генеральную доверенность, чтобы тот мог по собственному усмотрению распоряжаться этим капиталом, посулив им взамен беспечную и роскошную жизнь за границей, если они пожелают уехать. Это совсем иная юридическая концепция. Старую Каролину Упениеце можно обвинить в чем угодно, только не в глупости. Она верно оценила этот ход и поэтому выразила желание немедленно ехать в Австралию и распоряжаться деньгами самолично, без любезного посредничества мистера Формена.
– Все это, конечно, чрезвычайно интересно, – адвокат выпустил клуб дыма. – Только не понимаю, какую связь это имеет с наследством?
– Самую прямую. Подобный вариант отнюдь не устраивал мистера Формена. Поэтому Круминь решил во что бы то ни стало уломать Катрину Упениеце выдать доверенность. Катрина, в свою очередь, категорически отказывалась уезжать со своей матерью в Австралию и, как показалось Круминю, готова была лучше согласиться на отказ от наследства в пользу своего сводного брата. А поскольку неожиданно объявился друг юности Катрины Леясстраут, занимающий важное общественное положение и, возможно, компетентный в вопросах международного права, то Круминь пытался изолировать Катрину от этого человека. А когда это ему не удалось вступил в силу последний пункт тайного соглашения…
– Вы полагаете свою версию абсолютно точной? – с циничной ухмылкой спросил Элтинхорст.
– Безусловно, – подтвердила женщина. – Она почерпнута из материалов судебного процесса.
– А если говорить точнее, то лишь из показаний подсудимого Краминя-Круминя, который ради спасения своей шкуры готов был оболгать кого угодно. О таком варианте вы не подумали? Круминь являлся, как вы это называете, деклассированным элементом, человеком без принципов и совести, спекулянтом на довоенной черной бирже, во время немецкой оккупации служил в администрации рейха в качестве особого уполномоченного.
– Суду было известно и это.
– И ваш суд поверил словам такого человека?
– Верил ему лишь ваш мистер Формен. Наш суд верит только доказательствам, а их предостаточно. – Женщина говорила спокойно, с вежливой улыбкой, но голос ее был тверд. – Тем не менее ваш патрон вступил в сделку с преступником и в случае удачи гарантировал ему участие в доходах в размере десяти процентов.
Адвокат почувствовал, что теряет самообладание.
– Вижу, вы всячески пытаетесь скомпрометировать моего патрона, представив его в качестве соучастника убийцы и тем самым лишить его права на наследство. Вам это не удастся!
– Нам этого и не требуется, – пожала плечами женщина. – Мы располагаем документом, который вас убедит. – Она достала из сейфа бумагу и передала Элтинхорсту. Адвокат, надев очки, стал читать:
– "Министерству здравоохранения". Что это означает? – спросил он в полнейшем замешательстве.
– Это значит, что Катрина Упениеце пожертвовала свое наследство Министерству здравоохранения Латвийской республики с тем, чтобы деньги пошли на борьбу против рака. Как видите, последняя воля Альберта Порманиса исполнена: капитал попал в руки его внучки Катрины Упениеце – истинной латышки и патриотки.
Ошарашенный Элтинхорст захлопнул свою папку.
– Буду весьма благодарна, если вы завтра соблаговолите явиться в десять ноль-ноль для официального ознакомления с текстом завещания и получения заверенной копии, – услышал он ровный голос сотрудницы советского посольства.
Анатолий УдинцевРозыск
Глава 1
ИЗ ДОКУМЕНТОВ:
Ориентировка
«Из исправительно-трудового учреждения совершил побег особо опасный рецидивист РЫБАКОВ НИКОЛАЙ БОРИСОВИЧ, 29 лет, уроженец города Каспийска, русский, приговорен Каспийским областным судом за совершение ряда тяжких преступлений к пятнадцати годам лишения свободы. Ранее судим дважды.
Приметы преступника:
Рост высокий (182 см.), фигура атлетическая, плотная, плечи покатые, глаза голубые, волосы черные с проседью. Особых примет нет.
Преступник владеет приемами каратэ, водит автомобиль, может быть вооружен огнестрельным оружием.
В случае обнаружения преступника просьба сообщить в ближайший орган милиции или в Управление исправительно-трудовых учреждений по телефонам…»
Первым сдал Ржавый… Он тащился сзади, постоянно проваливаясь в чавкающую болотную топь, и грязно ругался.
– Передохнем, Коля! Ну передохнем, а? Мочи уже нет! – время от времени просил он, но Рыбаков двигался не оборачиваясь, пружинисто перепрыгивая с кочки на кочку.
«Ничего, шакал, до леса потерпишь, не подохнешь! – без особой злобы думал Рыбаков. – А там чуток передохнем…»
Он понимал, что Ржавого надо беречь – без такого, как он, проводника из этой глухомани одному не выбраться.
«Ничего, ничего!.. Нам бы только это проклятое болото перейти, а там чащоба укроет! – подбадривал он себя. – Там, в тайге-матушке, для нас уже и вертолет не страшен, – попробуй-ка угляди, если я под какую-нибудь елку заховаюсь! А пока ходу, Коля, ходу! Тут мы как на ладошке…»
Рыбаков чувствовал, что и сам он уже здорово устал – ныли ноги, тянул спину рюкзак, нестерпимо хотелось лечь прямо тут же, на влажный мох, и замереть. Желанная кромка тайги казалась совсем рядом, призывно маячила в дымке болотных испарений, но он знал наверняка, что ходу до нее еще добрых пару часов.
«Нет, врешь, – поправляя лямки рюкзака, думал Рыбаков, – врешь, все равно выберусь! Ползти буду, а доберусь до трассы! На карачках, а доползу!»
Ему припомнилось, как еще несколько часов назад, отчаянно работая ногами, он мчался напролом по тайге, а вдогонку ему, отсекая ветки на деревьях, хлестали автоматные очереди, и в ярости заскрипел зубами:
«Врете, гады! Свою свободу я не отдам, не отдам!»
Только бы Ржавый не подкачал, к дороге вывел…
Ржавый…
Судьба свела их четырнадцать месяцев назад, когда после самого крутого в его жизни приговора пошел он, как водится, по этапу…
Без малого уже пять суток шлепала тихоходная спецбаржа по извилистым северным рекам. И именно тогда, в прокисшей от махорочного дыма камере, внимание Рыбакова привлек уголовник Алексей Селезнев, по кличке «Ржавый».
Природа наделила того кряжистой фигурой, крутыми плечищами и несуразно маленькой, словно предназначавшейся совсем для другого человека, головой. Рыжие волосы, круглое бабье лицо, густо обрызганное веснушками, голубые пуговки безразличных глаз. На первый взгляд – добродушный деревенский мужик. Но только на первый взгляд. Жесток же был этот Ржавый, ох и жесток!..
В один из промозглых вечеров, когда баржа покачивалась на якоре у берега, Ржавый почувствовал, что холодает, сполз с верхних нар и, подсев к пожилому рецидивисту по кличке «Полковник», потребовал у того бушлат. Замерзли ноги у Селезнева, и потому он решил, что бушлат ему нужнее…
«Полковник» – в прошлом известный уголовный авторитет, а теперь просто больной, издерганный тюремной жизнью человек – вскипел и отпустил в адрес «просителя» замысловатое ругательство.
Ржавый, тяжело вздохнув, будто говоря: «Ну что ж… Раз не понимают меня по-хорошему!..» – навалился на несговорчивого всем телом и душил до тех пор, пока тот не захрипел и не потерял сознание. Спокойно, по-хозяйски стащив с лежащего бушлат, Селезнев влез к себе на нары и, накрыв ноги, неторопливо захрустел сухарями. Потому что ему стало тепло…