– А как до этого Петрово добираетесь? – поинтересовался Олег.
– В большую воду на моторке можно. Но далековато – верст, однако, восемьдесят будет – река-то извилина на извилине, поворот на повороте… – пояснил Силантьев. – А так – только по тайге. Пешком или на лошаденке. Прямик тут есть… Только без провожатого нельзя – повертки знать надо.
Волков взглянул на часы. Было четверть десятого.
– Аккурат поспеешь! – окутываясь клубами махорочного дыма, успокоил его Сюткин. – Проси у бригадира лошаденку, а в провожатые я тебе Катьшу снаряжу. Она в Петрово-то к подруге в гости частенько поезживат…
– Дать-то можно, дело государственное… – почесывая рыжеватую щетину на подбородке, отозвался Силантьев. – Да только какую лошадь-то? Все в разгоне. Разве Орлика?
– Да ты че, Кольша, сдурел? Сбросит еще парня-то! – забеспокоился лесник. – Почитай, с прошлого лета он под седлом не хаживал!
– Дак больше-то и дать нечего, – развел руками бригадир, – не на клячу же водовозную седло наблочивать прикажешь!
– Так оно, так оно, – согласился Сюткин. – А ты, паря, того?.. Верхами-то можешь ли?
– Может, может! – подначил, рассмеявшись, Загидуллин. – Командир у нас с пятнадцати лет в седле, перворазрядник по мотогонкам! Неужели же с мерином не справится?
– Если бы мерин… – вздохнул бригадир.
– Вообще-то мне раньше приходилось ездить… – боясь, что ему не доверят коня, заторопился Олег. – Даже в ночном бывал! Давно, правда, это было…
– А что это за зверь такой, Орлик? – поинтересовался Загидуллин.
– Орлик-то? – переспросил бригадир. – Орлик, мил-человек, это жеребец буденновской породы. Раньше на нем призы на областном ипподроме зарабатывали. А как, стало быть, остарел он, на расплод прислали, для племени.
– Ну что делать будем, Равиль? – после некоторого молчания спросил Волков. – Тебе придется ехать.
– Не-е, командир! Уволь! – отчаянно замотал головой Загидуллин. – Я в этом деле без всякого понятия! От джигита-наездника у меня только фамилия татарская! У нас в Ташкенте я лошадей только на ипподроме и видел… Да и псиной пропах насквозь! – ухватился он за удачную мысль. – Забьет меня жеребец копытами, как волка какого-нибудь! Разве тебе небоевые потери нужны?
– Так оно, так оно… – традиционно поддакнул лесник.
«Где же выход? – задумался Олег. – С одной стороны, покидать группу без разрешения командования нельзя… С другой – позарез нужна связь!»
Ему вдруг вспомнился плакат со словами Ленина, который связисты повесили перед входом на коммутатор части: «Связь как воздух. Когда она есть – мы ее не замечаем, когда ее нет – мы задыхаемся».
«Как образно и глубоко сказано!.. Но где же выход? Послать в Петрово кого-нибудь из солдат? Рискованно. Да и толково доложить обстановку в штаб, понять дальнейший замысел командира… Солдат это вряд ли сумеет… Но сидеть тут и ждать у моря погоды – того хуже! На меня же надеются, ждут результатов! Значит…»
– Ну что, товарищи? – встал из-за стола Волков. – В Петрово поеду я. Загидуллин, остаешься за меня. Днем держи пост наблюдения на сеновале, на ночь – парный патруль по деревне и два дозора на подходах к ней. Еще раз попробуй обрезать след. Душа из тебя вон, а найди хоть направление, куда эти неизвестные пошагали! Вдруг один из них – преступник?
– Есть, понял! – поднялся со скамейки Загидуллин.
– Ребятам днем поспать дай, поочередно, конечно. Ночью всех, включая Максимова, на службу. Уяснил?
– Так точно. Все будет в порядке, командир.
– Да, кстати, Николай Владимирович, – обратился Олег к бригадиру, – транспортер наш надо бы в деревню отбуксировать. Трактор дадите?
– Какой может быть разговор? – удивился Силантьев. – Сделаем.
. – Вот и отлично! – улыбнулся Волков. – Тогда что ж? Идемте, знакомьте меня с вашим Орликом,
Может быть, уж не так и страшен черт, как его малюют?
– Так оно, так оно!.. – ответил за Силантьева лесник и, набросив на голову шапчонку, первым засеменил к выходу.
Глава 5
День выдался теплый, солнечный, но к ночи небо затянуло тучами, остро дохнуло холодом.
В деревне взревел на повышенных оборотах дизель и смолк. Разом погасли огни в домах.
– Кабы дождя не надуло! Поморозим сопли-то! – мрачно предположил Ржавый, оглядывая небо. Он потянулся было за котомкой с сухарями, но Рыбаков остановил его:
– Хорош жрать, кишка твоя ненасытная! Может, дня через два эти сухари жизни стоить будут! Неизвестно еще – возьмем мы этот магазин или нет!
– Чего ето неизвестно? – обиженно засопел Ржавый. – В первый раз, что ли? Сказал – ломану, значит, ломану! Электричества-то в деревне нет ночью, стало быть, и сигнализации нет… А перед делом мне завсегда похавать требуется, а то икота нападает, будь она неладна! – посетовал он и, осмелев, потянулся к котомке. Потянулся, а сам с Рыбакова глаз не спускает…
– Да ладно уж, жри! – махнул рукой тот, достал из кармана выкидной нож, нажал на кнопку. С хряском описало полукруг узкое длинное лезвие, сработанное из обломка циркулярной пилы. Потом он достал из котомки последний кусок вяленой зайчатины и распластнул его на две части.
Мясо было сладко-соленым на вкус и отдавало затхлостью, но Рыбаков старался не думать об этом. В пище заключалась жизнь, а жизнь ему еще ой как нужна!..
Нет, не то жалкое существование, которое он влачит сейчас, а сытая полнокровная жизнь, которая совсем близко, до которой всего один рывок!
И он, Рыбаков, пробьется к этой жизни. Обязательно пробьется!
Теперь он будет умнее. За плечами ха-рр-роший опыт. Пусть горький, но опыт. Он уже никогда не повторит тех ошибок, за которые приходится расплачиваться собственным горбом и долгими годами за тюремной решеткой!
На первое время документы и деньжата у него есть, припрятаны в надежном месте. Ни с какими аптеками, ни с какими наркотиками он больше связываться не будет – опасно это становится. В конце концов, все равно свои же и заложат…
Лучше уж пойти ва-банк, подыскать у себя в Каспийске или где-нибудь на Кавказе тройку отчаянных мужиков, да и обтяпать отделение Госбанка в заштатном, не знающем бед среднеазиатском городишке. Рискануть так рискануть, чтоб в ушах звенело! Потом пластическая операция и жизнь в Риге, Таллине или Вильнюсе. Ему всегда там нравилось – настоящая человеческая жизнь. Снять угол у какой-нибудь бабули… Нет, лучше купить себе небольшой коттеджик, найти работу в автосервисе – в движках-то он, слава богу, волокет получше той шушеры, которая оккупировала большинство «вазовских» станций… «Жигуленок» себе взять… В общем, жить как мечтал! По утрам, как все, в троллейбусе: «Будьте добры, передайте пятачок за билетик», но вечером…
Да-а, человек с фантазией и при деньгах всегда найдет чем заняться. Когда есть деньги, в этой жизни доступно все: и вкусная жратва, и модные тряпки, и самые красивые бабы. Любовь ведь тоже покупается, что бы по этому поводу ни говорили слюнявые моралисты!.. Кто-кто, а уж он-то, Рыбаков, знает, как буквально на глазах добреют самые недоступные красавицы, когда им подбрасываешь фирменные тряпки или цацки с камушками. И будь ты хоть уродом, алкоголиком, самым грязным дикарем с острова Пасхи! Есть деньжата – никуда не денутся, будут бегать за тобой, как дрессированные собачонки! Он же помнит, как это все бывало, когда он возвращался из загранки! Каким нужным и желанным был он, Рыбаков, для всех этих маленьких хищниц! Какие ласковые слова они находили для него! Ну ничего, ничего! Дайте только срок – все это снова у него будет! Надо только не раскиснуть, собраться перед последним прыжком, вырваться, наконец, из этой проклятой тайги… Потом ему будет глубоко наплевать, что подумают о нем эти умники из «эмвэдэ». Он сам, только сам знает, чего стоит в этой жизни! Но как он ни храбрился, как ни убеждал себя в том, что силен и бесстрашен, страх перед тем, что ждет его впереди, перед неизвестностью сжимал сердце, скреб по желудку холодными цепкими коготками…
Сейчас его, Рыбакова, жизнь зависела от целой цепи случайностей. Все в сущности зависит от мелочей! не залает ли собака, когда Ржавый будет ломать запоры на магазине; не выскочит ли из ближней избы какой-нибудь мужик и не влепит ли с перепугу отлитыми на медведя жаканами…
Николай невольно представил, как обожжет боль его сильное тело, тело, которое он так холил, и от одной только мысли об этом его едва не стошнило.
Он в бешенстве отшвырнул недоеденный кусок, бросил котомку под голову и растянулся на подстилке из елового лапника.
«Успокойся, Коля, ну успокойся же!» – приказывал он себе, но никак не мог унять противную внутреннюю дрожь. Страх не отступал. Страх был сильнее его.
– Ну че ты психуешь, Коля? – флегматично чавкая, спросил его Ржавый. – Будь спок, ломанем мы енто сельпо… Вон, на пожарном щите-то и струменты мне приготовлены, – усмехнулся он. – Повременим часок-другой, пока все заснут, а потом во-он в ту избу подадимся. Она брошенная, я приметил. Вот оттуда и посекем за магазином, там нам хоть потеплее будет. Все не на ветру…
«Ишь ты, хрен рыжий, все примечает!» – подумал про себя Николай. Ему не хотелось, чтобы Селезнев почуял его слабину. Что его, Рыбакова, гложет самый обыкновенный страх.
И он грубо оборвал Ржавого:
– А ну, хорош базар разводить! Нездоровится мне что-то… Покемарю пока часок. Разбудишь, как время подойдет.
Он развязал ушанку, натянул ее поглубже на голову, повернулся на бок, подсунув для тепла ладони под мышки.
«Все будет хорошо… Магазин мы, конечно, возьмем, – убеждал себя он. – Там продукты, одежда, возможно, деньги… Могут быть и ружья, охотничьи припасы. Ржавый уверял, что это так – магазин-то для мансийского охотничьего кооператива. Оружие! Это было бы здорово! Тогда меня голыми руками не возьмешь!
Если с магазином все пройдет гладко – под берегом реки, словно по заказу, три моторки. Добычу в лодку, две лодки берем на буксир и потихоньку на веслах – вниз по течению. Моторы с пустых лодок утопим, бензин соберем до кучи и на ход! На «Вихре», пускай даже с перегрузом, скорость двадцать пять – тридцать кэмэ в час все равно разовьем. Значит, за ночь сотню верст отмотаем. А дальше…