- Холодно что-то стало, - сказала она.
Он придвинулся ближе, но ничего не ответил. Теперь виден был один глаз да странно искаженный рисунок рта. Это был не он.
- Я все думаю и думаю, - сказала она.
- Брось ты.
О, какое облегчение почувствовала она. Слава богу, это был его голос!
- Вот ты не поверишь, я не забываю ее ни на минуту, ни днем, ни ночью, никогда. Все представляю себе, как она идет одна в лесу.
- Брось ты, что теперь расстраиваться.
- Говорят, это Левкина банда.
- Эти могут. Пастой.
Он приподнялся и стал из-под пиджака, на котором лежал, тянуть какой-то сучок.
- Всю спину исколол, проклятый.
- А ты их знаешь?
- Кого это?
- Левкиных парней.
- Сказала тоже.
Он снова лежал на спине, подложив одну руку под голову. Ленивый спокойный голос его не оставил в ней сомнений, с величайшим облегчением упала она к нему на грудь, и он прижал ее к себе свободной рукой.
- Жалко Ленку, подружку мою, ох жалко,- рыдала она.
Он молчал.
- Неужели тебе не жалко?
- Все равно все помрем, чего там расстраиваться и переживать.
А сильная рука его теснее прижимала ее к груди, как бы говоря; «Не бойся, я все понимаю, только говорить не хочу об этом». И Милка верила этой руке.
- Ты знаешь, как мы с ней познакомились,- сказала она, чувствуя, что не стоило бы говорить с ним о Ленке, и вместе с тем не в силах преодолеть своего желания говорить о ней. - Года три тому назад случилось со мной, что заболела я в поезде, да так заболела, что потеряла сознание и меня сгрузили на какой-то станции. Как все это было, я не помню, мне рассказывали потом, что валялась я на вокзале на полу, - представляешь, одна, на вокзале, в те годы. Очнулась я, - продолжала она с тем же чувством -недовольства собой и неуместности своего рассказа,- очнулась я, гляжу… нет, не гляжу, а слышу - стучат колеса, едем. Потом чувствую-тепло, и вижу - в темноте горит огонь. Потом вижу - сапоги. Так странно все. Колеса стучат, тени ходят, рядом сапоги, ничего понять не могу. Вижу, что словно топится печка и сидит против нее солдат в шинели - это его сапоги. Оказывается, я в теплушке агитпоезда, посередине ее буржуйка, знаешь, местами прямо даже прозрачная, так сильно она раскалилась. От нее шел жар, а спине- как сейчас помню - было холодно, потому что стены вагона были в инее. А солдат этот и была Ленка.
Он ничего не сказал, и молчание длилось довольно долго.
Тогда, испугавшись, что надоела ему своими слезами и воспоминаниями, она заговорила о том, что, по ее мнению, должно было бы его заинтересовать.
- Был сегодня в своих мастерских?
- А как же.
- Ну как там?
Больше она не знала, что сказать. Он не ответил, а только лениво отвернул от нее лицо.
В таких случаях она заставляла себя думать: «Я не ценю своего счастья. Смотри, какая прекрасная ночь, какие звезды, как хорошо, что он рядом, вот я слышу его сердце. Да я с ума сойду завтра, когда буду вспоминать об этом!»
Но на душе у нее была тоска.
И вот Милка пришла в клуб, чтобы встретить здесь Николая, которого не видела несколько дней. Они вообще виделись редко.
Народу собралось много, щелкали семечки, разговаривали. На самом верхнем бревне водрузился Семка Петухов.
- Скоро у нас электричество будет, - сказал кто-то,- электростанция, говорят, почти уже готова.
- Она будет введена через месяц,- живо сказал Сережа Дохтуров, радуясь, что может так хорошо использовать полученные от отца сведения, - и даст пятьсот -киловатт.
И тут же понял, что совершил ошибку, привлекши к себе внимание Петухова.
- Тебе бы надо сперва в рабочем котле повариться,- заметил тот сейчас же, - а потом уже разговаривать. И тем более разглашать государственные тайны.
- Он не хочет вариться, - быстро проговорила Милка, и все рассмеялись.
- Да и какая же это тайна, - вставил кто-то.
- А я, например, знаю, - явно раздражаясь, ответил Петухов, - что если бы не саботаж спецов, ее бы давно построили. И что к ней приставлен усиленный наряд, потому что ее могут взорвать не сегодня-завтра.
Вот тут-то и раздался голос, на который не обратили тогда достаточного внимания:
- Умные речи приятно и послушать.
Только тут все заметили, что бревно, на котором раньше сидели «Левкины парни» и которое долгое время оставалось пустым, было вновь занято. Все они были здесь и по обыкновению молча курили. Странные эти слова - впрочем, странными были не сами слова, а тон, каким они были сказаны,-так вот, слова эти произнес тщедушный паренек, спокойно обращаясь к своим товарищам. Те молча повернули к нему носы, потом один за другим загасили цигарки, поднялись и ушли. Тщедушный паренек ушел вместе со всеми. Николай тоже.
Этот тщедушный паренек был Левка.
- Так вот, поселковый петух навел меня на мысль,-сказал он своим, когда все они собрались в деревенской избе, неподалеку от поселка. - Я, конечно, давно ее обдумываю, но сегодня она приняла конкретные формы/
- Чего он сказал? - шепотом спросил один из парней у другого.
- Не понял, - так же шепотом ответил тот.
Все сидели, ходил один Левка.
- Вообще дела оборачиваются довольно серьезно, дети мои, Берестов оказался совсем не таким простачком, каким мы его представляли. Он добрался до Прохора, и добрался крепка. Я не боюсь, что Прохор слегавит, не такой он дурак, я боюсь, что через него Берестов доберется и до остальных дроздовцев. А это уже трое, это. уже худо. Нет, видно, от советской власти, дети мои, никуда не денешься, она явно победила, и с этим ничего не поделаешь. Наши надежды На заваруху будем говорить правду, не оправдались. Придется нам идти навстречу советской власти.
- Вот прирежем еще парочку советских граждан и пойдем, - вставил Люськин.
- Самое большее, пристрелим одного и пойдем» - серьезно ответил Левка.
- И Берестов встретит нас с распростертыми объятиями.
- Берестова мы сметем со своего пути.
Теперь уже все с величайшим- вниманием смотрели на узенькую верткую фигурку, мотавшуюся из угла й угол Лесниковой избы. Лёвка был одет в старую куртку, потертые бриджи и краги. Только- белье он - как полагается «истинному джентльмену» - носил.
ослепительно белое. Широкий ремень опоясывал его под самой впалой грудью. Лицо его было бы заурядным, если бы не странные туманные глаза.
В банде при Левке всегда было двенадцать человек, не больше и не меньше: Левка любил символику чисел (двенадцать апостолов, двенадцать знаков зодиака, двенадцать наполеоновских маршалов), - но после ареста Прохорова их было одиннадцать, и теперь все одиннадцати не отрываясь глядели на своего главаря, понимая всю важность начатого разговора.
- Наши успехи, мальчики, временны, они основаны на случайном стечении обстоятельств. Да что говорить, мы и теперь не осмеливаемся перенести базу даже в такой задрипанный городишко, как наш. И самое большее, что мы можем сделать, это резать ребятишек и бабушек в поселке энской губернии да порхать по деревням. Если советская власть займется нами всерьез, от нас перышки полетят. А мне, например, терять свои перышки не хотелось бы. Значит, мы должны примириться с советской властью, и мы сделаем это торжественно, под звуки «Интернационала», и уж конечно принесем на алтарь отечества, нашего советского отечества, жирную жертву.
- А кто будет жертвой? - быстро спросил Люськин.
Левка, казалось, не слыхал этого вопроса, он задумался.
- Все как будто так, - медленно сказал он, глядя в потолок, - впрочем, я еще не советовался с мамой.
Никто не удивился. Все знали эти Левкины штучки, все сотни раз уже слышали о Левкиной матери, а некоторые удостоились чести ее лицезреть. Это была красивая интеллигентная дама в антикварных серьгах. Если верить Лерке, он не только посвящал ее во все дела, но и не предпринимал без ее совета -ни единого шага.
- Я еще не посоветовался с мамой, - так же задумчиво продолжал он, - однако, помнится, нечто подобное мы с нею уже обсуждали. Думаю, она не станет возражать. Я поеду к ней сегодня же, поскольку дело не терпит отлагательств. Вам я пока могу изложить его в общих чертах. На железной дороге у меня есть, ну, скажем, доверенное лицо. Кто это такой, значения не имеет. Это доверенное лицо…
- А ну, ребятки, по одному, - сказал, входя, хозяин избы.
Горница мгновенно опустела. Левкины парни разбредались по кустам.
- Ты успел что-нибудь понять? - спросил один из парней, Васька Баян, когда они с Люськиным пробирались в темноте по знакомым тропинкам.
- Кажется, - задумчиво ответил Люськин.
- А я так ничего не понял. Ох у Левки же и голова! С ним не пропадешь, верно?
- Не пропадешь? - насмешливо повторил Люськин.- Пока он не захочет, чтобы мы пропадали. Этот мальчик…
- Что-то я тебя не пойму, - тревожно проговорил Васька.
- Значит, ты его сегодня не слушал, а я слушал. Он чует, что в наше время деньги - вещь ненадежная, всякий может спросить, откуда они у тебя. На людей с большими деньгами смотрят косо, того и гляди к ногтю возьмут. Нет, Левке не одни деньги - власть нужна Левке. А вот когда он до власти дорвется, мы с тобой… А, ч-черт, чуть глаз не выколол! ..
Они продирались кустами.
- .. .мы с тобой ни на черта ему не будем нужны, и тогда…
- Мы можем и раньше от него уйти.
- Уйти?-злобно переспросил Люськин. - Думаешь, зря он нас посылал ребятишек в поселке резать? Э-э, нет, браток, мы с ним крепко этой кровью связаны, никуда от него не уйдешь. Да и торопиться нам некуда, не только мы с ним, но и он с нами связан, потому и властью своею он с нами поделится. Но когда он до власти дорвется, за ним тогда глаз да глаз…
ГЛАВА III
Надо же было ему встретить в лесу Водовозова! И как раз в то время, когда в розыске перестали ему доверять. Будь это не Павел Михайлович, Борис не испугался бы - так ему, по крайней мере, хотелось думать. Но здесь, ночью, в лесу, встретить кого-либо из своих товарищей по розыску он не мог. Кто поверит, что он шел выслеживать бандитов, а не передавать им очередные сведения?