Антология советского детектива-34. Компиляция. Книги 1-20 — страница 269 из 491

- Тетя Паша, а где же твой Петрович? - спросил кто-то.

- У него, наверно, Розалия захромала, - ответил Васька, и все захохотали.

Тетя Паша ничего не ответила.

Милка робела и боялась рассматривать гостей. Кроме того, ее все больше беспокоило отсутствие Николая. Она обратилась к сидевшему с ней невзрачному пареньку.

- Вы не знаете…

- Где Николай? - сейчас же ответил тот. - Он скоро вернется.

- Ох и хитер же ты, Левка! - восторженно воскликнул Васька, но Милкин сосед только искоса глянул на него и слегка усмехнулся.

Милка не поняла,, кто сидит с нею рядом, - очень уж сосед ее не походил на того Левку, о ком вечерами рассказывали в поселке.

Было шумно и душно. От девушек пахло нагретыми духами. Стол был уже разгромлен, когда, в комнату вошел Нестеров. Поднялся невообразимый шум, кто-то свистел, кто-то даже залаял собакой.

- Петрович! - орала компания. - Где же ты, сукин сын, пропадал? Место Петровичу! Рюмку Петровичу! Слава русской кавалерии!

Высокий, стройный Нестеров неподвижно стоял посередине комнаты один против всего этого шума и визга, весело переводил взгляд с одного лица на другое. Внезапно он увидел Милку, с минуту смотрел на нее очень внимательно, потом поднял брови и отвернулся.

- Подвиньтесь, черти, дайте сесть, - сказал он, криво усмехнувшись, отчего на одной стороне его лица собрались крупные складки.

Когда сели за стол, Левка некоторое время не обращал на свою соседку никакого внимания, но потом внезапно повернулся к ней.

- Вот как нам довелось познакомиться, - сказал он, мельком взглянув ей в лицо. - Что прикажете? Рыбки? Икры?

И он оглядел стол.

- Я не могу, - продолжал он, - предложить вам мороженое из сирени или ананасы в шампанском, однако положить вам селедки - это вполне в моей власти.

При чем тут мороженое из сирени, Милка не знала, а потому молча кивнула головой.

- В первый раз я вас увидел неделю назад на бревнах, - сказал он, наливая ей вина, - вот почему я сегодня услал Николая.

Милке стало неловко и тоскливо. Не стоило сюда приходить. И Николай це должен был оставлять ее одну. Она не верила ни в какую опасность: слишком близко ее дом, сидит она в знакомой комнате под знаменитым на весь поселок бисерным абажуром, который тетя Паша, как это всем известно, выменяла на меру картошки. Вот стул у окна, на котором любила сидеть кошка Люська.

Милка посмотрела на Люськина - противная рожа, толстый нос и скошенный подбородок, про него говорят, что он из Левкиных парней. А что это значит- «услал Николая» и что это за Левка?

С внезапным беспокойством стала она прислушиваться к тому, что рассказывает ей сосед.

А Левка между тем рассказывал ей про свою маму.

- Странное дело, - говорил он, - где бы какая опасность ни грозила, пусть за сто верст, мать всегда .о ней знает. Если это ночь (а в нашем деле это большей частью ночь - как бы вскользь заметил он), она просыпается в тот же час и в ту же минуту, встает, подходит к окну и стоит около него, пока опасность не минует. Она говорит, что стоит и сторожит, чтобы не случилось несчастья. Много странного на свете, вы не находите? У меня был друг,- продолжал Левка, глядя куда-то вверх своими туманными глазами, - да, был дружок… Как-то мы дали клятву: если кого из нас убьют, другой должен отомстить. Это было не здесь - далеко, на юге. Его расстрелял комиссар. И верите: каждую ночь кто-то стучал мне в окно. Все стучал, пока я того комиссара не нашел. Почему вы не пьете?

Бывает так: человек не может осознать, казалось бы, самых очевидных вещей, словно что-то в нем не хочет их понимать. Но затем в сознании его утвердится какая-то часть истины, и вдруг все остальные части ее начинают, словно детские кубики, складываться -в единственно достоверную картину. Милка делала открытие за открытием, одно ужаснее другого- она вдруг поняла, что перед ней тот самый Левка, что Николай привел ее сюда, договорившись с Левкой, и не случайно уехал, и, наконец, что он никогда не был в Красной Армии, а воевал на стороне ее врагов. Она не знала, что делать, да и не собиралась: что можно было сделать, если рухнула самая жизнь?

А кругом становилось все пьянее.

- Левка, - орал через стол Васька Баян, - Левушка, выпьем за твою новую симпатию!

- Давайте, давайте! - закричали девицы. Они вообще восторженно принимали любое предложение. Все повскакали с мест, чокаясь и падая.

Милка почувствовала, что Левка подвигается к ней.

- Не обращайте на них внимания, дорогая, они глупы, - промурлыкал он и обнял ее одной рукой, очень сильно.

В ответ на это Милка отклонилась назад, сколько могла, и ударила его ладонью по лицу. Наступила тишина. Все видели эту сцену, а удар был настолько звонок, что его нельзя было не слышать.

Левка прищурил глаза, в которых, казалось, что-то таяло, выпрямился и словно бы потянулся немного.

- А что, водка у нас еще есть? - спросил он, как будто ничего не случилось. К нему протянулось сразу несколько бутылок.

- Левка! - опять крикнул Васька Баян. - Пока мы не стали правоверными, можно напоследок нашу любимую, а?

- Давайте, давайте! - подхватили было девицы, но сразу же замолкли. Они были пьяны, но не настолько, чтобы не понять случившегося.

- Ты поосторожней, - сказал Люськин Ваське, указывая глазами на Милку.

- Если ты имеешь в виду мою соседку, - как бы невзначай бросил ему Левка,-то при ней можно говорить все, что угодно.

И отвернулся.

Услыхав это, Нестеров перестал жевать, поставил на стол обе руки с зажатыми в них ножом и вилкой и некоторое время молча смотрел на Левку. Лоб его собрался волнами складок.

Милка была настолько потрясена своей отвагой и так напугана, что не заметила этой маленькой сценки и не поняла смысла Левкиной реплики.

- А что, про инженера при ней тоже можно? - не унимался Васька. Он был изрядно пьян.

И опять Левка только глянул, но ничего не сказал. И опять Нестеров напряженно смотрел на Левку, и на этот раз Милка не поняла смысла происходящего, но заметила взгляд Нестерова, и томительная тоска стала сжимать ее грудь. Она чувствовала, что на нее надвигается несчастье. Между тем Васька взял гитару и стал играть на ней, поводя плечами и работая лопатками.

- Эх, на последях! - сказал он и запел. Он пел чистейшую контрреволюцию.

«Друзья-фронтовики», - вспомнилось Милке.

- Кстати об инженере, - сказал Левка, как только Васька кончил. - Знаете, что сказала мать, когда я рассказал ей про инженера? Она сказала только два слова: «Красив он?» Какова?

- Вот это женщина! - с восхищением воскликнул Васька.

- «Красив он»… - задумчиво повторил Левка, качая головой, - и только.

«Какой это инженер? - с тревогой подумала Милка.- Неужели Дохтуров? Что они хотят ему сделать?»

- А что инженер? Инженер хорош, - заметил Люськин.

- Хорош… пока, - ответил Левка. - Скоро будет нехорош.

Милка с ужасом слушала этот зловещий разговор.

- Возьмем, значит, инженера за хобот, - весело сказал Васька. - Вот странное дело: живет человек, пьет, ест, на работу ходит, и не знает он, сердешный, того, какая роль ему в пьесе приготовлена.

- Жизнь -это пьеса, - вставила плотная девица.

- Ладно, Васька, прекрати, - сказал Люськин и вдруг заорал: - Чего тебе нужно?!

У порога стояла тетя Паша. Казалось, она смотрит одними глазницами, так огромно черны были ее глаза.

- Мне их нужно, - жалко улыбнувшись, сказала она и указала на Милку, - пирог вынать.

- Э, нет, - ответил Люськин, - этой мадам придется посидеть.

- И подождать…-задумчиво вставил Васька. Кажется, он совсем не так уж и пьян.

И Милка все поняла: и почему «при ней можно говорить все, что угодно», и почему ее не выпускают. После того как она ударила Левку, живой ее отсюда не выпустят никогда. Они были страшны ей теперь, как волки, и почему-то особенно Васька Баян с его гитарой и задумчивым, почти нежным взором.

- Тебе вот эти помогут, - сказал тете Паше Люськин, - давайте, барышни.

«Он хочет, чтобы ушли девушки», - подумала Милка, чувствуя, как холодеет спина.

Девицы засуетились, но встать из-за стола не смогли. Правда, «Кармен» удалось приподняться, но только для того, чтобы, упершись руками в тарелку с винегретом, плюхнуться обратно на стул.

- Сама вынешь, - обратился Люськин к хозяйке. - Не велико дело.

- Да пусть ее идет, - пренебрежительно бросил Левка, откидываясь к стене и поправляя ремень.

Со своего места в углу Милка с трудом выбралась к двери и вышла на кухню. Здесь было до странности тихо; наклонясь над ведром, стоял и пил воду Нестеров. Хозяйки не было. У кухонного стола сидела Мурка. Она куталась в толстый тети Пашин платок и дрожала, несмотря на жару. Лаковые туфли ее были в грязи.

Отодвинув печную заслонку, Милка стала вынимать пирог. Из темной печи, подрагивая неровным противнем, жирный, золотой, в теплом душистом облаке полз пирог с капустой, такой добродушный и простосердечный, что, казалось, стоит внести его в соседнюю комнату, где слышался шум и визг, и там сразу же наступит благоговейная тишина и все тоже станут добрыми и простодушными.

- Беги отсюда, Милка, - сказал негромко Нестеров, - они убьют тебя.

Мурка не шелохнулась. Да и слышала ли она этот разговор?

Милка знала, что ее убьют, но стоило ей услышать об этом из чужих уст, как необыкновенная слабость охватила ее. Ей захотелось сесть.

- Беги через улицу, быстро, - продолжал Нестеров, по-прежнему не оборачиваясь, - щеколда поднята.

Они с Нестеровым стояли друг к другу спиной. Каждую минуту сюда могли войти (или Мурка могла понять, в чем дело, и поднять крик). Нужно было немедленно принимать решение, от которого зависела жизнь, а Милке хотелось сесть на пол. Сесть на пол и проснуться от этого кошмара. Однако она собрала все свои силы.

Так. Значит, нужно пройти через кухню, бесшумно открыть дверь, пройти по двору, открыть калитку, а там уже можно бежать.