- Сына, кажется, нет дома? - спросил один из них шепотом.
- Кажется, нет, - ответил другой.
- Ты уверен, что сына нет дома?
- Кажется, что нет.
- Он мог бы нам помешать.
Наступила тишина. Кусты сирени качались. Сережа сидел не дыша и не решаясь подползти ближе. Сердце опасно стучало, во рту стало древесно сухо. Жизнь отца находилась в большой опасности, в этом не могло быть сомнения. Однако дальнейшие слова незнакомцев были непонятны.
- Разве инженер ничего не сказал сыну?
- Нет, мальчик ничего не знает, инженер считает, что он мог бы проболтаться.
Этого Сережа понять не мог. Нужно было воспользоваться наступившей паузой и поскорее сообразить, а он был не в состоянии. Сейчас они окажут еще что-нибудь, и это во что бы то ни стало нужно будет понять и запомнить, а он… Так и есть!
Однако то, что они говорили дальше, уже нельзя было не понять. Они говорили о том, что инженер согласен взорвать поезд сегодня ночью, что для этого все готово, взрывчатка и прочее, и что все будет в порядке, если не узнают в городе, в розыске.
И вот тут Сережа представил себе лицо Семки Петухова. Он рос, он наваливался на Сережу.
А разговор в кустах продолжался.
- Деньги ты ему уже передал?
- Отдадим ночью. Только бы в городе, в розыске ничего не узнали. Тогда будет все в порядке. Взлетят в воздух большевички!
Через минуту Сережа мчался на станцию задами поселка по мокрым остывшим лопухам. До поезда, .по его расчетам, было минут сорок. Пустой, лживый, проклятый мир лежал кругом. Лучше было не видеть, не слышать, не чувствовать. Лучше было умереть.
В темноте он ударялся босыми ногами о корни деревьев и шипел от боли, но не задерживался ни на минуту. Раз меж пальцев попала шишка, он на ходу вытащил ее, зажал в руке и побежал дальше.
В вагон он войти не смог, а остался в тамбуре, который почему-то оказался пустым. Сережа смотрел в стеклянную часть двери.
За поездом, цепляясь друг за дружку, гнались придорожные елки, а потом все разом - хлоп! - остановились и кинулись назад. Потянулся лес.
Только теперь Сережа заметил, что вдоль насыпи бредет туман, ему стало страшно, и он, чтобы не видеть ни леса, ни тумана, сел на пол.
Он изо всех сил старался не поддаваться, чувствуя, что это на него надвигается, что еще минута - и он не совладает с собой.
Оказалось, в руке его по-прежнему зажата зеленая шишка, еще не распустившаяся, тяжелая, литая, такие можно далеко бросать. Но и шишка не помогла, все уже случилось, они бежали за поездом. «Папа, кто строил железную дорогу?» - «Инженеры, душенька». И вот сразу вдоль насыпи побежали они. «Кто там?» - «Толпа мертвецов…» Против воли Сережа уже вспоминал слово за словом.
Под ним крупно стучали колеса, и так близко, что казалось, они не отделены от него настилом пола. Да и сам тамбур стал прозрачен и тем, кто бежал за поездом, Сережа был хорошо виден.
Он уронил голову на колени и закрыл глаза - несчастный, одинокий босой мальчишка.
Поезд шел, темный среди темной ночи. А вдоль насыпи по бокам ее брел туман.
Когда дежурный зашел в кабинет Берестова, он увидел, что лампа сильно коптит, а на диване, собравшись в комок, сидит мальчик.
- Ты что же, не видишь, что коптит! - сердито крикнул дежурный и подвернул фитиль.
Мальчик ничего не ответил. Он только смотрел на дежурного и сильно дрожал. Достаточно было взглянуть на его багровое лицо, чтобы -понять, что у него жар и что он уже ничего не соображает.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА I
Поля были полны тумана, он нежно наседал на стога, вился, цепляясь, у кустов, превратил луну в багровое, с трудом проступающее пятно. Мерно отбивая копытами по кремнистой дороге, старая Розалия несла своего старого хозяина.
- Давай, давай, старушка, покажем им, на что мы с тобой способны.
Туман полз вдоль дороги. Розалия отмахивала во всю свою длину, всадник поднимался в седле мерно, легко и привычно.
- Давай, давай, старая, и помни, времени у нас немного.
Он прошел полпути, когда услышал за собой шум и увидел вдали туманное пятно света. Сзади, пока еще далеко, шел мотоцикл.
- Веселое дело, - сказал всадник.
Кобыла наддала. Ветер свистал навстречу. «Ого как! Давно мы не показывали таких результатов!» Однако пятно стало яснее.
Теперь Розалия шла в сплошном тумане, только мутное пятно в небе да пятно от фары сзади. Положение было скверное. Остановиться? Нет ничего проще, как остановиться и завести Розалию в лес, но тогда он не успеет. Может, добраться до проселка?
Он припал к лошадиной шее, чувствуя лицом гриву и вдыхая привычный запах лошади. Скосил глаза через плечо. Догоняет. Нестеров уже спиной чувствовал приближение врага, - а может быть, это туман полз за ворот? Не хочется помирать. Да и Паша будет плакать. И погода, как назло, паскудная - в такую погоду разве остановишь поезд? Нет, не успею. Всё.
Нестеров свернул в лес и соскочил на землю. Треск и пальба на дороге усилились. Налетел мотоцикл, - впрочем, самого его не было видно, только сидячая, словно каменная, фигура мотоциклиста пронеслась в мутном воздухе.
В поселке по ночам всегда закрывали окна. Инженер Дохтуров был, наверное, здесь единственным, чье окно оставалось открытым.
Оно выходило в сад, прямо в плотные кусты, мокрые в эту ночь от тумана. Кусты разрослись настолько, что затянули собой половину окна и защищали кабинет инженера от посторонних взглядов лучше всяких занавесок.
Однако сегодня инженера почему-то тревожило это окно. Он сидел за письменным столом, отгороженный от полумрака комнаты светлым кругом лампы. Был поздний час. В доме все спали. Во всяком случае, Александр Сергеевич был уверен, что Сережа спит в своей комнате. Мог ли он знать, что сын его в это время едет в уездный город со своей странной вестью.
Итак, Дохтуров сидел один поздно ночью в уснувшем доме, работал и старался не думать об окне: ему показалось, будто недавно в него кто-то заглянул. Он, правда, не мог бы сказать, было ли это на самом деле, однако ему все сильнее хотелось встать, закрыть окно и запереть его на все задвижки.
Он отложил расчеты и нарочно стал думать о сварке, зная по опыту, что мысль о сварке может отогнать все другие. Что, если бы действительно они получили аппаратуру - ведь бывают же удачи в жизни? На подобную удачу трудно было рассчитывать, однако Александр Сергеевич сделал все для того, чтобы ее добиться: писал друзьям на заводы, посылал Митьку Макарьева скандалить в различные учреждения, заранее готовил новые расчеты, присматривался к парням, кто посмышленее, и даже начал - правда, уже для собственного удовольствия - объяснять принцип электросварки своему любимцу Тимофею.
Теперь ему предстояло заново рассчитать конструкцию центральной фермы. «Не стоит терять даром времени!» - подумал он и вновь принялся за работу.
Он уже с головой ушел в свои расчеты, когда что-то томительно и властно стало бить в нем тревогу. «Вздор», - с раздражением сказал он себе и в тот же миг краем глаза увидел на подоконнике руку.
Рука эта, небольшая мужская рука, опоясанная часами, нащупывала выступ подоконника, чтобы получше за него ухватиться, потом прочно утвердилась, побелела от напряжения, и сразу же окно заполнилось темной массой. В комнату спрыгнул человек, за ним тотчас же другой. Все это заняло одно мгновение.
- Спокойно, - сказал Левка, - без шума, инженер. Будет разговор.
Теперь, когда они оба были в комнате, Дохтуров почему-то успокоился.
- С таким предметом вы знакомы? - на Левкиной ладони плоско лежал браунинг.
Инженер поднял на него глаза и ничего не ответил.
- Ценю, - небрежно сказал Левка. - Вы будете сидеть так же тихо, в противном случае…
Он взглянул на Николая и рассмеялся.
«Ну и позер же ты, братец»,-подумал инженер и вдруг пришел в бешенство от своего бессилия перед этим мозгляком.
Он оглянулся. Стул? Чернильный прибор? Керосиновая лампа с тяжелой чугунной подставкой? Бесполезно: их двое, они вооружены, и притом отнюдь не чернильными приборами. А главное, рядом спит Сережа.
- Вы пойдете с нами. Одевайтесь, - сказал Левка, и Дохтуров почувствовал нечто вроде облегчения: по крайней мере, бандиты уйдут из его дома.
Инженер встал - очень медленно, чтобы бандиты не заметили, как он торопится уйти, - насмешливо и выразительно взглянув на парней и на окно.
- Нет, через дверь, - ответил Левка, пряча в карман браунинг.
В передней Александр Сергеевич остановился, надевая плащ. На вешалке висело старое Сережино пальтишко.
Послышались шаги. Парни подняли воротники и приспустили кепки.
В переднюю безмятежно вошла Софья Николаевна. Она -была в атласном халате, правда давно полопавшемся, зато усыпанном крупными японскими цаплями, в туфлях с помпонами на высоких, правда несколько съехавших, каблуках, и в папильотках, целым лесом рогов стоявших на ее голове. Личико ее было вспухшим и помятым, а усы придавали ему какой-то странно пропойный вид.
- Простите;-изящно и не без игривости сказала она парням, - простите меня, я в таком виде. Никак не думала, что у нас гости.
Александр Сергеевич вздохнул. Парни что-то пробурчали.
- Александр, - милостиво и со снисходительной важностью упрекнула она, - нужно было меня предупредить, что у нас гости, я бы напоила вас чаем. Вы уже уходите? Так скоро?
- Да, я ухожу, - медленно сказал Дохтуров.
Левка кашлянул.
- Я ухожу. И скоро вернусь, - он смотрел ей в глаза. - Вероятно.
Левка снова кашлянул. Николай переступил с ноги на ногу.
- Вероятно, - повторил инженер так же медленно. - Поцелуйте Сережу.
- Ах, все Сережа и Сережа, - утомленно и беспечно проговорила Софья Николаевна. - Право, вы нежный отец. Ступайте уже, я запру за вами, - эти слова она произнесла тоном добродушной ворчливости.
Мужчины вышли на крыльцо, а Софья Николаевна, заперев за ними дверь, отправилась спать. Впрочем, выспаться ей в ту ночь не удалось: часа через полтора ее разбудил стук. На этот раз она летела открывать в страшном раздражении на зятя, который ходит взад и вперед по ночам. Однако за дверью стояли Милка, Борис и Костя.