- Простите, пожалуйста, за беспокойство, - начал Борис, - нам по очень важному делу нужен Александр Сергеевич. Разбудите его, пожалуйста.
- Я не могу разбудить человека, если этого человека нет дома, - в раздражении ответила Софья Николаевна,- он ушел.
- Как ушел?! Ночью?!
- Да, ночью, - нерешительно ответила бабка Софа, - он ушел час назад.
- Один?
- Нет, у него были гости, потом они все вместе ушли, а куда ушли, я не знаю, зять никогда ничего мне не говорит.
Описать их наружность Софья Николаевна не могла. Она только помнила, что это были вполне приличные молодые люди.
- Он был спокоен? - спросила Милка.
- Совершенно, - ответила Софья Николаевна.- Совершенно спокоен. Он всегда совершенно спокоен.
Они распрощались.
- Странно, -сказал Костя.
- Странно и нехорошо, - прибавил Борис.
- Что же делать? - твердила Милка. - Что же делать?1
Когда-то Берестов уже видел крушение: накренившийся набок паровоз, развороченные вагоны, над всем этим утробный вой человека, которого раздавило между буферами. От удара вагоны вздулись и полопались в своих металлических швах, из этих щелей выползали люди или то, что от них осталось. Кто-то носил мертвых, тащились раненые. Неужели ему предстоит увидеть все это еще раз?
Берестов и Водовозов давно уже выехали со станции, но не сделали еще и половины пути. Им дали старенький маневровый «ЧН», который при максимальном напряжении делал не более двадцати верст в час.
В эту странную ночь, когда поезд летел к гибели, Нестеров гнал по кремнистой дороге свою старую Розалию, инженер шел под дулом бандитского пистолета, а Берестов с Водовозовым катили по путям на маленьком «ЧН», - в эту странную ночь в домике на окраине города сидела высокая дама. Она была одна, если не считать собачки, которая дрожала у ее ног. Дама сидела так же неподвижно, как и тогда на станции, только изредка моргала своими черными глазами, даже и не моргала, а вся как-то вздрагивала.
В два часа ночи она встала, узкой ногой отшвырнула собачонку, попавшуюся ей на пути, и подошла к окну. Долго стояла она и смотрела в непроглядную тьму, в то время как собачка ее тоскливо тряслась в углу.
Инженер прошел лес и теперь шагал краем болота. Над болотом поднимался туман. «Болотная ведьма пиво варит», - подумал он, вспомнив детскую сказку, и усмехнулся. Сзади, отстав на два шага, шли бандиты. Сперва он думал, что они сразу выстрелят ему в спину, потом решил, что они отведут его для этого подальше от поселка, где могли услышать выстрел. Потом понял, что зачем-то им нужен.
Правильно ли поступал он до сих пор? Увел бандитов из дому - это, конечно, правильно. Мог ли он бежать в лесу? Нет, дуло пистолета все время смотрело ему в спину, да и погибать в мокром лесу не хотелось - все казалось, что упадешь лицом в холодную воду. Нет, до сих пор он ничего не мог сделать. А здесь, на болоте?
Он опередил своих спутников уже на несколько шагов.
Спасти его могла только, какая-нибудь неожиданная встреча, но на нее трудно было рассчитывать в этом пустынном месте, да еще в такую сырую .туманную ночь. «Где вы, Денис Петрович, - думал он,- как были бы вы сейчас уместны с вашими молодыми людьми».
Теперь он мог определить, что они идут к железной дороге, и это подняло в нем неясные подозрения. Если бы не туман, вдали можно было бы различить прямую стрелку насыпи и палки телеграфных столбов. Зачем же им железная дорога?
И вдруг все это представилось ему со стороны. Он подумал, что никогда не простит себе этого пути и что воспоминание о нем будет преследовать его всю жизнь.
«Им нужен я, - думал он, - я что-то должен буду сделать, и, вероятно, на железной дороге. Разобрать путь? Взорвать поезд? Вы ошиблись адресом, друзья мои. Так у нас не выйдет».
Он повернулся и пошел им навстречу. Он шел выпрямившись, надменно подняв голову и глядя вверх (чтобы не видеть направленного на него дула, самой, этой дырки). Он не слыхал, как сказал Левка: «Теперь уже можно», не слыхал он и выстрела. Земля кинулась на него со всеми своими кочками и жесткими болотными травами. «Ты один остался, один…» - подумал он о Сереже, уже лежа на земле и, как вспомнил он потом, много дней спустя, - изо всех сил стараясь не умереть.
Поезд, сказали мы, летел к своей гибели, однако он не летел, он еле полз. Старик Молодцов медленно вел его вне всякого графика - путь был виден плохо. С унылым воем состав шел в тумане.
Николай Степанович высунулся далеко из окна, стараясь разглядеть полотно и огни семафоров, но свет двух паровозных фонарей упирался в дрожащую мглу, куда убегали рельсы и откуда неожиданно выползали придорожные огни. В седом тумане, в молоке шел паровоз. Машинист тихо ругался. Глаза ломило, ничего не было видно. «И надо же, чтобы именно сегодня!- с досадой думал старик. - В такую ночь недолго до беды».
Иногда туман, свиваясь пеленами и нестойкими привидениями, расступался, и путь был виден немного дальше. Несколько раз старику чудилось, что на рельсах кто-то стоит, но всякий раз это оказывалось ошибкой.
Старый машинист хорошо знал этот путь и обычно, не глядя, угадывал каждый его участок, однако теперь даже он не понимал, сколько времени они едут и где находятся, словно состав ползет наугад в мире, где нет ничего, один только туман.
- Дядя Коль!.. - прокричал помощник.
Да, Николай Степанович видел и сам, только не мог разобрать, что это такое.
- Будто человек на коне. Откуда здесь взяться человеку на коне?
Долгое время старик не мог рассмотреть этот мечущийся и расплывающийся призрак. Похоже было на то, что это действительно всадник. Поставив поперек полотна пляшущего своего коня, он одной рукой сдерживал его, а другой, повернувшись вполоборота, сильно и отчаянно чертил в воздухе над головой. «Нельзя! Дальше нельзя!» - говорила эта рука. Он мелькнул видением нечетким и мгновенным, потому что лошадь сейчас же метнулась в сторону, а через некоторое время паровоз выполз на то место, где она стояла. Николай Степанович остановил состав. Внизу под насыпью вертелся всадник. Старик узнал Нестерова.
- Дядя Коля! - орал тот, еле удерживая на месте взбешенную Розалию. - Дальше нельзя! Путь минирован!
Николай Степанович соскочил на шпалы, надеясь расспросить; к паровозу бежала сопровождавшая состав охрана; сошло несколько пассажиров. Однако то ли Нестеров не мог удержать взбесившуюся со страху Розалию, то ли не хотел объяснений, только он скрылся в туманном море. Еще раз послышалось: «Нельзя, дальше нельзя!» - и всё.
Поездная бригада вместе с охранниками медленно двинулась вперед по путям.
Когда Берестов и Водовозов прибыли на место происшествия, они застали здесь уже множество народу. В расползшейся по насыпи толпе стоял Левка. Тут же были Николай, старик Молодцов. На рельсах лежал инженер.
- Мы что сделали, - видно, во второй уже раз рассказывал Левка самым простецким и азартным тоном, - мы, как подозрение у нас появилось, послали Петровича, это Нестерова значит, на лошади и вот этого на мотоцикле - кто уж успеет! - остановить поезд, а сами сюда. Смотрим: работаю трое на путях. Одного подлеца мы стукнули, - он кивнул головой на инженера, - остальные убежали. В двух местах минировали, гады, наверняка работали.
Александр Сергеевич лежал на спине. Лицо его хранило страдальческое ребячье выражение. Берестов взял его холодную руку. Пульса не было. Не впервой было держать человеческую руку, в которой нет пульса, однако теперь это казалось ему невозможным. Стал на колени, чтобы послушать сердце, и не услышал стука.
Он поднял голову и встретился взглядом с Водовозовым. Долго и неотрывно смотрели они в глаза друг другу.
ГЛАВА II
Нюрка сидела на корточках меж бочек с желтыми солеными огурцами и что-то разгребала на земляном полу. При виде Анны Федоровны она не поднялась, а только взглянула на нее снизу вверх с видом покорным и безнадежным.
- Слыхала? - удовлетворенно спросила Анна Федоровна, усаживаясь на ящик, и прибавила: - Ну и вонища у тебя здесь.
- Ничего не слыхала, - уныло отвечала Нюрка.
- Плохи дела у твоего начальника.
- Какого такого начальника?
- Товарища Дениса, вот какого. Из доверия, говорят, вышел.
Нюрка по-прежнему разгребала на полу какие-то черные коренья.
- Теперь не он Левку, а Левка его судить будет,- с торжеством продолжала Анна Федоровна,- вот как дело-то обернулось.
- Как это - бандит и вдруг начальника судить будет? - не поднимая головы, ответила Нюрка.
- А это ты уж у Левки спроси, как он такого дела достиг. Хороша бы я была, кабы твоего совета послушалась и на Левку тогда донесла. Интересно, где бы теперь меня искали, где бы нашли? Вот, понадейся так на людей… Нет, милка моя, своим умом только живи, никого не слушай.
Нюрка молчала, переваливаясь и переступая на корточках с места на место, всецело, казалось, занятая своим делом.
- Нет, вот это парень! - с восхищением говорила Анна Федоровна. - Нет, что устроил! Теперь, поди, сам в начальники выйдет, еще твоего Берестова в рог согнет. А ведь мальчишка, нет тридцати! Вот как умные люди-то поступают!
- А почем ты знаешь, - может быть, вранье все это.
- А ты у своей начальницы спроси, - насмешливо сказала Анна Федоровна, - теперь ведь у тебя, не у меня начальство на квартире стоит. Ты у нее спроси, правда или нет.
Нюрка безнадежно махнула рукой. У нее с недавних пор действительно сняла комнату Кукушкина-Романовская, однако Нюрка ее за начальника не считала.
- Да знаю я, поверь, что знаю, - продолжала Анна Федоровна, - разве я тебя когда обманывала? Прогадала ты, Анюта, со своими комсомолами, не за них нужно было тебе держаться. А то - как только какая-нибудь богохульная «комсомольская пасха» или «красная коляда», так она тут как тут, кругом вертится, все глаза выглядит. Ты не очень-то на свою советскую власть полагайся.
- А вот я пойду, - сказала Нюрка, вставая, - и расскажу все как есть.