- Куда ты, кочерыжка, пойдешь, - с величайшим презрением ответила Анна Федоровна, - и что ты скажешь? И что ты знаешь? Только то, что я тебе говорила? Да я ведь отопрусь. Я-то отопрусь, а тебе не сегодня-завтра кирпичом голову проломят. Вот и всё. Больше ничего не будет. Ну, мне пора.
Нюрка осталась стоять, а собеседница ее ушла, по дороге долго еще ухмыляясь и крутя головой, словно она услышала что-то очень смешное.
Нюрка знала, что ноги ее кончаются там, где у прочих людей начинаются коленки. Она это знала, когда была еще маленькой, и страстно мечтала о том, как вырастет, а вместе с ней вырастут и ее ноги. Однако тело ее тянулось вверх, ноги же только толстели. Чтобы скрыть их, Нюрка носила какие-то длинные балахоны, в то время как нэп укоротил женские юбки до колен, открыв на зависть Нюрке множество стройных женских ног.
Она давно мечтала о высоких каблуках. Ей казалось, что стоит надеть ботинки с высокой шнуровкой и длинными каблуками, как сама она станет высокой и стройной. Однако на ногах ее все время, за исключением зимы, когда она носила валенки, были самодельные тапочки, сплетенные из грубой веревки, а в них Нюркины ноги выглядели уже совершенными обрубками. Ботинки же с высокой шнуровкой были дороги.
В кооперации Нюрка почти не получала денег, ей платили мукой, постным маслом и овощами. Ради исполнения своей мечты она уже давно работала на огородах, которых было очень много на окраине города, да и в самом городе. Времени у нее было достаточно, а после ограбления кооперации ее овощной ларек часто и вовсе бывал закрыт. Ей уже виделось, как она, стройная и высокая, идет по улице, встречает Берестова и рассказывает ему все. Что это «все» - она представляла себе неясно.
И вот наступил день, когда Нюрка, отглаженная и причесанная, вышла на улицу, сверкая новыми башмаками. Шла она с трудом, потому что каблуки оказались не таким уж простым делом, но это не доставляло ей ни малейшего огорчения. Шла она, конечно, в сторону розыска.
Все силы она потратила на то, чтобы пересечь булыжную мостовую городской площади, где каблуки попадали на камни вкривь и вкось. Дальше дело пошло лучше: сперва деревянный тротуар, а потом и вовсе земля. Нюрка не удивлялась тому, что встречные женщины оборачиваются и смотрят ей вслед. Еще бы! Однако она уже обливалась потом.
Встретив того, кого надеялась встретить, Нюрка испугалась. Берестов шел быстро, а лицо его было злым (его вызывал к себе Морковин). Нюрка издали, улыбаясь, закивала головой. Он приостановился.
Перемена в Нюркином облике сразу кинулась ему в глаза, однако эта перемена заставила его впервые приглядеться к ее фигуре и увидеть всю ее несуразность - только и всего.
- А, это ты, - сказал он, как ему казалось, очень добродушно и прибавил, невольно отвечая торжественности, сиявшей на ее лице: - Смотри, совсем была бы ничего, только бы росточку немного побольше.
Денис Петрович совсем не хотел ее обидеть, ему и в голову не приходило, что рост может играть столь важную роль в жизни человека - немногим выше, немногим ниже девушка, какое это имеет значение?! А может быть, то смутное раздражение, с каким он шел к Морковину, помешало Денису Петровичу понять Нюркино настроение. Словом, он сказал именно так, как сказал. При этом он улыбнулся, чтобы показать, что шутит, и пошел дальше, так как очень торопился.
Нюрка побледнела. В другое время она бросилась бы бежать, как это делала обычно, спасаясь от насмешек, но теперь она не могла сдвинуться с места из-за каблуков. Силы покинули ее. Она стояла, опустив голову и держась за колья ограды.
Морковин встретил Дениса Петровича как ни в чем не бывало.
- Садитесь, - предложил он.
Берестов сел. Следователь долго развязывал тесемки своей желтой папки.
- Так вот, - сказал он голосом столь простым и даже домашним, что Берестов удивился, - поступило ко мне дело инженера Дохтурова. Сейчас, подождите, пожалуйста, минуточку.
Он подошел к шкафу и достал там какую-то бумагу, потом выглянул в дверь кабинета и крикнул:
- Василь Николаич!
Вошел высокий тощий человек.
- Ты делом Дохтурова интересовался, - сказал Морковин, - мы как раз о нем сейчас и говорим. Посиди, если у тебя есть время. Садись в помещичье кресло. Товарищ из губернии, - объяснил он Берестову.
- Так вот, - продолжал Морковин, снова садясь за стол, - знакомился я с этим делом.
Лицо его, осветившееся было улыбкой, когда он сказал про помещичье кресло, стало серьезным. Он перебирал бумаги.
- Вот показания машиниста Молодцова, который вел поезд. Вот показания Льва Курковского и Николая Латышева, которые задержали Дохтурова. Показания пассажиров. Всё так. Теперь вот - следы. Это уже по вашей части.
Он взглянул на Берестова.
- Как показывают Курковский и Латышев, с Дохтуровым были еще двое неизвестных, которые после выстрела бежали в лес. Эти показания подтверждаются следами, оставленными на насыпи. Вы тогда снимали с них след. Я прошу вас заняться этим делом.
- Что же заниматься, - спокойно ответил Берестов,- сапоги, оставившие след, лежат у нас в розыске. Все четыре штуки. Они были любезно оставлены нам на дне Хрипанки.
- А диверсанты босыми ушли по реке?
- Если они вообще существовали.
Морковин и тот, кого он называл Василием Николаевичем, переглянулись.
- Что вы хотите сказать? - спросил Василий Николаевич.
- Я хочу сказать, что вся эта история с диверсией мне более чем подозрительна.
- Почему же?
Они снова переглянулись, на этот раз долгим взглядом.
- Дохтуров один из самых талантливых инженеров губернии, один из тех, кто стал сразу же на сторону советской власти и доказал свою преданность ей. Что же касается парней, выступивших с обвинением, то у нас в розыске есть все основания предполагать, что это руководители крупной банды.
Морковин постукивал карандашом по столу - сперва носиком, а потом, быстро перевернув, обратной стороной.
- А какие тому доказательства?
- Одно доказательство сидит у нас за решеткой. Это человек, служащий в титовской чайной.
- И он признался, что принадлежит к… «банде» Курковского? Или у вас есть доказательства этому?
Берестов дорого бы дал, чтобы ответить утвердительно, но что поделаешь!
- Нет, прямых доказательств у нас нет, и он не признался, однако он связан с двумя другими парнями, они вместе ограбили кооперацию в деревне Дроздовке. А эти двое принадлежат к компании Курковского.
- Да, доказательства, - Морковин усмехнулся.- Боюсь, что это называется - вилами по воде.
Вдруг он поднял голову и пристально посмотрел на Берестова:
- Дохтуров, кажется, приходится вам родственником?
- Нет, - ответил Денис Петрович, - хуже: он мне друг.
Наступило молчание. Они нарочно тянули его, это было видно.
- Да-а-а-а,- сказал Василий Николаевич, - дела. Ну, что же, пожалуй, я пойду, Анатолий Назарович.
Морковин опять посмотрел на него долгим взглядом, как бы желая сказать: «Вот видите, я вам говорил».
Когда «товарищ из губернии» вышел, аккуратно прикрыв за собою дверь, Морковин сказал жестко:
- Странное представление создается у нас о вашей деятельности, Берестов. До сих пор мне казалось, ее вообще нет, этой деятельности, есть одна бездеятельность. Однако я ошибся. Вы, оказывается, действуете весьма энергично.
- Иногда даже столы опрокидываю.
- Ну… к опрокинутым столам мы еще вернемся, это дело от нас не уйдет.
«Что же он все-таки знает? Неужели знает о Павле что-то такое, чего не знаю я?»
- А пока вернемся к диверсии. Оказывается, оставляя на воле бандитов, вы запутываете честных, преданных нам людей.
- Кого это?
- Льва Курковского, Николая Латышева, тех, кто, рискуя собой, захватили диверсантов и предотвратили крушение. Встает вопрос: почему, с какой целью вы это сделали? И ответ напрашивается неприятный для вас, Берестов.
- Мне нужно время, и я докажу, кто они такие.
- У вас было достаточно времени, - так же презрительно ответил Морковин. - А теперь, когда дело веду я, вам придется уже выполнять мои поручения. И придется вам разыскивать не улики против Курковского, а тех двоих диверсантов, которые ушли в лес. Я очень советовал бы вам их найти. Не скрою, что сама судьба ваша зависит от того, как скоро вы их найдете.
«Что же, формально ты прав: уж если дело попало в трибунал, я, как начальник розыска, обязан выполнять твои поручения. Однако это значит идти по ложному следу, сознательно оставленному нам преступниками».
- Я буду искать правду, - медленно сказал он, вставая.
- А я буду ставить вопрос о том, что ты покрываешь контрреволюцию, - прошипел Морковин.
«Плохо дело, - думал Берестов, шагая обратно в розыск,-этот проведет следствие. В таком виде представит трибуналу, что и судить будет нечего. И так все ясно. Ну посмотрим».
В ту ночь у железной дороги они с Водовозовым кинулись осматривать местность. Берестов - по следу, приведшему к Хрипанке, Водовозов-по другую сторону полотна.
Встретились они через несколько часов в розыске. У Берестова на столе лежали разбухшие в воде сапоги. Водовозов положил на стол плоский бумажный пакет. В нем оказался тонко срезанный слой влажной и плотной, как пластинка, земли.
- Кровь, - сказал Водовозов. - Довольно далеко от путей, на тропинке у болота большое пятно крови.
Берестов присвистнул:
- Вот это да.
Они с Водовозовым молча стояли тогда у окна и смотрели на улицу, где шел дождь. Он шел уже несколько часов и, конечно, смыл все те следы, которые им и ребятам из розыска, прибывшим вслед за ними, не удалось найти.
- Может, бросим в прятки играть? - спросил Денис Петрович.
Водовозов покачал головой.
- А если я догадался? - продолжал Берестов.
- Этого не может быть, - спокойно ответил Водовозов.
- А вдруг?
Павел Михайлович снова покачал головой.
- Еще одно только слово, - торопливо сказал Денис Петрович, - ты веришь этой диверсии?