Он, видно, устал и долго протирал глаза ладонями, прежде чем взглянуть на нее. А посмотрел он почему-то довольно весело.
- Что, товарищ Людмила Ведерникова, досталось вам?
Милка была сбита с толку. Как-то странно ссутулившись и чуть ли не собравшись в комок, сидела она против Берестова и смотрела на него во все глаза.
- Не горюйте, - сказал он, - все это в прошлом.
«Вот, именно, что все», - подумала она.
- Ну а теперь расскажите мне о вечеринке на даче.
Милка, конечно, тотчас же вспомнила вчерашнее посещение Николая и его недвусмысленное предупреждение. Она подняла глаза на Берестова и сразу же их опустила.
- Вы хотите сказать, что к вам вчера уже приходили и предложили помалкивать. - Он встал, подошел к двери и широко распахнул ее. - Вы видите, нас никто не подслушивает, в комнате, - он развел руками, - никого нет, я здесь один. Разговор с глазу на глаз ни к чему не обязывает вас. Валяйте.
- Да, у меня вчера был этот… Николай и сказал, что если я…
- Что он сказал, я приблизительно представляю.
Вы, наверно, заметили, что провели вас сюда со всевозможными предосторожностями, что никто, кроме Бориса, вас не видал, никто, значит, и не будет знать о нашем разговоре. Давайте. Все сначала, по порядку.
Милка стала рассказывать. Денис Петрович внимательно слушал.
- Когда ушел Левка, вы помните?
- Я точно не заметила.
- Часов в десять?
- Наверное.
- Какое впечатление произвел на вас Нестеров?
- Нестеров? Он вел себя как-то странно. Ну, во-первых, он меня предупредил. Потом… Он, конечно, там у них свой человек, . только у него такой вид, словно он слушает и мотает на ус.
- Да, видно, не простой он человек. Интересно, что все, принимавшие участие в этом деле, оказались тогда у полотна, он один исчез. Теперь об убийстве. Они говорили, что в Леночку стрелял Николай?
- Да, и хвастались убийствами.
- И грозили вам?
- Просто они говорили об этом как о деле решенном.
- Что-нибудь из этого их разговора вы помните?
- Они говорили, что теперь уже так не работают, что теперь «на два аршина под землей - и всё».
- Понятно.
- Кроме того, они пели какую-то контрреволюционную песню. Кто-то из них сказал: «Споем, пока мы не стали правоверными».
- Ах вот как. И тут же заговорили про инженера?
- Да, помнится, разговор шел так.
- Это очень интересно.
Вспоминая и стараясь ничего не пропустить и передать все возможно точнее, Милка сидела выпрямившись и старательно моргала.
- А теперь о самом главном. Сейчас вы повторите все, что говорили об инженере.
- Это был отрывистый разговор, и все с угрозою,- медленно говорила Милка. - Левка сказал, что разговаривал о нем со своей мамой. Он, кажется, страшно носится со своей мамой, знаете.
- Я ее даже видал. Дальше.
- Потом кто-то сказал, что инженер красив, а потом кто-то, знаете, с такой издевкой, кажется сам Левка, сказал: «Пока красив». А потом еще кто-то: «Возьмем, значит, инженера за хобот». А потом: «Вот живет человек, никого не трогает и не подозревает, какая роль ему в пьесе приготовлена».
- Даже так. И больше ничего?
- Кажется, ничего.
Правда, у Милки все время было такое чувство, что она забыла что-то очень важное, но она не могла вспомнить - что.
- Последний вопрос, Людмила. Если бы я вас попросил повторить этот ваш разговор для протокола или, скажем, на суде, вы бы повторили?
Милка ничего не ответила. Она даже и не думала в этот миг. Просто она видела, как мать ее, одна, совсем одна, идет по улице поселка. Не сидеть же ей дома, да и дом сейчас ни для кого не спасение, придут и домой.
- Я понимаю, что это дело нелегкое, - сказал Берестов. - Подумайте - я не тороплю вас. Только помните-решать придется вам самой, никто здесь вам помочь не сможет. Суток на размышления вам хватит?
Милка машинально кивнула головой.
Легко сказать - сутки на размышление. Что можно решить за сутки, если ничего не изменилось и сам вопрос остался таким же неразрешимым, каким был?
Милка ходила по комнате - она остановилась в городе у родственницы - от окна к столу и обратно.
Они думают, что мне страшно умереть. Вот уж неправда. Как покойно, как тихо, как славно было бы теперь ничего не видеть, не слышать и не помнить. Главное - не помнить. Ни леса, ни этих позорных встреч, от которых теперь жжет душу. Если можно было бы уснуть и не просыпаться! Только не хочется, чтобы было больно. А если снова встретить убийц с глазу на глаз и ждать, и знать, что эти не пожалеют?
Нет, страшно, страшно! Лучше не думать.
Обратиться за помощью в розыск? Так ведь там даже Ленку не уберегли. Да не все ли теперь равно, Александр Сергеевич мертв, его не воскресишь.
Сцепив пальцы, ходила она по комнате.
Да, он погиб. И не только погиб, но опозорен и оклеветан, и скоро Левка, который его убил, будет
выступать на суде. А она, Милка, не скажет ни слова. Сходи на кладбище, спроси у Ленки, что бы она сделала на твоем месте? Неужели она стала бы молчать? Да ни за что на свете!
Но самого главного опять она себе не сказала. Она только по-прежнему видела все одно и то же: как мать, одна, идет по поселку. Идет медленно и ничего не знает. Когда она устала или несет что-нибудь тяжелое, она всегда немного косолапит.
Нет, нет, никогда ни на каком суде выступать она не будет! У нее один-единственный долг: сберечь и защитить мать - кроме нее, никто этого не сделает, никому в целом свете ее мать больше не нужна, только ей. Пусть все летит к черту!
Ах, до чего же нехорошо на сердце! Да, Берестов оказался прав: решать придется самой, никто за нее этого не сделает. Если бы ей нужно было решать одну лишь собственную судьбу!
Настал день, а Милка была так же далека от решения, как и накануне вечером.
- Что же вы надумали? - спросил ее Денис Петрович.
- Я решила, - неожиданно для себя и с ужасом в душе сказала она.
- И что же вы решили?
Она ответила со всей торжественностью, какую подсказывала ей молодость, чувство опасности и сознание ответственности минуты.
- В память Александра Сергеевича я это сделаю.
- В память? - удивленно повторил Берестов.- Ах, да, вы ведь не знаете: Александр Сергеевич жив.
- Ну что вы смотрите на меня, словно это я встал из гроба? - улыбаясь говорил Денис Петрович. - Да, да, Дохтуров жив. Не так чтобы очень здоров, но жив вполне.
Милка ничего не могла сказать. Ей хотелось плакать, слезы копились в глазах, и она старалась изо всех сил не моргать, чтобы они не полились разом.
- Ладно. Не старайтесь, - сказал Денис Петрович. - Яна вас смотреть не стану. Лучше послушайте, как все это произошло. Он лежал тогда совсем как мертвый около рельсов. Я сам думал, что он мертв. Вообще же никто ничего не мог тогда понять. Видели только, что путь минирован в двух местах и что тут же лежит убитый диверсант. Пока мы с нашими ребятами исследовали все это дело, к толпе приковылял старый доктор, который тоже ехал в этом поезде. Не обращая на нас никакого внимания, он стал слушать сердце убитого, и, представьте себе, мохнатое его ухо расслышало слабое биение. Ничего нам не сказав, он приказал перенести Сашу в поезд, в санитарное купе. Здесь часа через четыре он добился каких-то признаков жизни. Сейчас Дохтуров в городской больнице. Я знаю, разнесся слух о его смерти, мы не опровергали его, он нас даже устраивал.
- Кто бы мог поверить такому счастью? - воскликнула Милка.
- Он в городской больнице только потому, - продолжал Берестов, пристально глядя на Милку, - что у нас в городе нет тюремной.
Она совсем забыла, что инженер, оставшись жить, должен был еще отстоять эту свою жизнь.
- Что ему грозит, если не удастся доказать его невиновности?
- Расстрел, - твердо сказал Денис Петрович.- Где вы сейчас работаете?
- Пока нигде.
- Вот те раз! Кругом нехватка в сестрах милосердия, каждая на вес золота, а она… переживает. Может быть…
Он не без лукавства, посмотрел на нее.
- .. .устроить вас в больницу?
- Нет, - сухо ответила Милка.
- Нет так нет. Тогда идите в уздрав, берите первую попавшуюся работу и перестаньте переживать. Все будет хорошо.
- Вы уверены?
- Ну… постараемся сделать так, чтобы все было хорошо. А теперь нам нужно обсудить главное: нужно сделать так, чтобы эта история не коснулась вашей матери. Мы ее увезем и спрячем так, что ее никакие бандиты не отыщут. Бедные мамы, рассовываем мы их, кого куда придется. А пока отправляйтесь, Борис вас проводит.
Опять повели ее в темноте по пустынным улицам со множеством всяческих предосторожностей - ей казалось, что она участвует в какой-то игре. Проводив Милку, Борис вернулся в розыск.
- Было в больнице странное происшествие,- сказал ему Берестов, - какой-то человек сделал попытку прорваться к инженеру. Его не пустили, он, кажется, кого-то ударил, или что-то в этом роде. Задержать его не успели или побоялись.
- Запомнили хоть, как он выглядит?
- Все говорят: большой, толстый, лысый. Молоденькая сестрица, так она говорит: нахальный и грязный. А старушка нянечка: представительный такой мужчина.
- Ну что же, возьмем на заметку всех толстых и лысых.
- И грязных.
Когда Борис вернулся домой, в клубе еще не было убрано после молодежного вечера. На стене висел плакат: «Долой флирт! Позор тем, кто разбивается на парочки!»
Как далек он был сейчас - усталый, порядком голодный и более одинокий, чем всегда, - как далек он был сейчас от мысли «разбиваться на парочки!». Темнело. Он зажег керосиновую лампу и сел просматривать бумаги, накопившиеся за неделю.
Однако мысли его, как это почти всегда случалось с ним теперь, оказались далеко.
Сегодня я был в парке и смотрел, как хлещет дождь на нашу с тобой скамейку. Пожалуй, я даже рад был этому, не знаю - почему. Впрочем, забежал я на одну только минуту и то по дороге. Нет времени