- Водовозова не видел? - спросил он у Рябы.
- Да вроде тут был.
Борис страшно обрадовался и кинулся к водовозовскому кабинету, однако он был пуст.
- Не видел Водовозова? - спросил он у дежурного.
- Да он оделся и куда-то ушел.
- Куда?!
- Это ты у Кукушкиной спроси, - насмешливо ответил дежурный.
Что ж, это была мысль. Однако и Кукушкиной,
как назло, нигде не оказалось. «Ну ничего, он, наверно, пошел домой», - успокоил себя Борис и побежал обратно.
Водовозовский дом стоял глухой и темный, дождь хлестал на его крыльцо.
Время ползло убийственно медленно. Ничто не защищало Бориса ни от дождя, ни от холода, ни от мрачных предчувствий.
Так прошла ночь.
Когда утром Берестов вернулся из губернии, на него страшно было смотреть - так он устал. Впрочем, Борис, грязный, промокший до нитки и синий от холода, был немногим лучше.
- Денис Петрович, - сказал он сипло, - Водовозов сегодня домой не приходил.
- Как - не приходил? - спросил Берестов, бледнея. - Совсем?
- Совсем, Денис Петрович.
- А здесь?
Борис медленно покачал головой. Водовозова не было и в розыске.
- Боря, немедленно Хозяйку из губернии. Езжай на вокзал, бери паровоз, дрезину, что дадут, и отправляйся за собакой. Собирай наших, сегодня же делаем облаву у слепой Киры. Ах, беда, беда!
«Может быть, он куда-нибудь выехал и вернется,- думал Денис Петрович, - может быть, вернусь, а он уже сидит себе в своем кабинете. Так бывало».
Но Водовозов не пришел в этот день. Дом его стоял глухой и темный.
Весь розыск был на ногах. Сотрудники вместе с комсомольцами и агентом-проводником, ведущим на поводке Хозяйку, обшаривали все городские закоулки, а затем начали рейды в окрестные леса. Романовская, белая как смерть, металась вместе с другими.
К тому времени погоды в наших краях совершенно испортились. Начались дожди. Часто налетали грозы. После туманных ночей окрестный лес совсем рас-кис и отсырел настолько, что даже грибы отказывались расти в такой сырости, не говоря уже о сгнившей траве. В вязкой грязи стояли продрогшие деревья.
Денис Петрович никак не мог отвязаться от мысли, что где-то в этом лесу под дождем лежит Водовозов.
Они нашли его только на третий день. Он лежал под дождем, придавив своим большим телом молодую сосенку, лежал совсем так, как представлял это себе Денис Петрович.
Берестов опустился на колено и за плечо перевернул Водовозова на спину.
Павла Михайловича трудно было узнать. Лицо набрякло и стало бугристым. Глаза с каким-то странным бешенством глядели в небо, как минуту назад, наверно, с тем же бешенством глядели в землю. Он дышал прерывисто и, когда втягивал в себя воздух, казалось, что он собирается что-то сказать. Однако сил его хватало только на дыхание да на невнятную и бессвязную речь иногда. Он был в тяжелом бреду.
Отправив Водовозова в город и передав его Африкану Ивановичу, Берестов вернулся в лес один. Нужно было еще раз исследовать местность, искать следы. А он стоял у дерева, смотрел на все еще прижатую к земле сосенку и в бессильном отчаянии сжимал кулаки. Угрюмо глядел лес и глухо шумел. Какое-то дерево скрипело, словно вскрикивало. Может быть, от этого скрипа и сдали нервы Дениса Петровича, а может быть, это опять подбиралась болезнь. Все, о чем он запретил себе думать, нахлынуло на него, беззащитного сейчас, и едва не заставило стонать от боли.
Ленка! Давно ли вместе с Павлом они стояли у ее гроба, погибая от стыда и отчаяния, виноватые страшной виной. А теперь уходит Павел, и никого из них он не мог удержать. В первый раз в жизни он был бы рад ничего не чувствовать, не знать, ни за что не быть в ответе. «Почему это мне такая казнь, - думал он, - всех их пережить? Почему бы мне самому не помереть от тифа? Закрыть глаза и помереть. Как было бы хорошо».
Нюрка стояла у ворот своего дома, когда в город привезли Водовозова. Был сумрачный и дождливый день. За телегой молча шли ребята из розыска и комсомольцы. Водовозов был накрыт брезентом, по которому барабанил дождь. Нюрка побежала за телегой и видела, как она въехала в ворота больницы.
Странные дни наступили для Нюрки. Ей и раньше хотелось чем-то помочь розыску, мучило, правда, очень смутное сознание того, что она знает больше других и что-то обязана сделать. Но теперь… Теперь ей казалось, что в руках ее - и притом впервые без всякого участия Анны Федоровны - оказалась действительно какая-то тайна. Ах, как ей сейчас нужен был бы друг и советчик!
Будь это немного пораньше, она пошла бы к Берестову, но теперь, когда он смеялся над ней, подобно остальным людям, в то время как именно он и не должен был над нею смеяться, - теперь пойти к нему она была уже решительно не в состоянии. Просто не могла. Дела между тем обстояли очень странно.
Недавно жиличка ее, Романовская, не пришла ночевать. Нюрка всегда сама открывала ей вечером и потому точно знала, что Романовская ночью не приходила. Она явилась под утро - но в каком виде! Юбка ее стояла глиняным коробом, сапоги превратились в комья грязи, даже лицо было перепачкано.
Странная она пришла. Не сказав ни слова, сняла на крыльце сапоги; вцепившись в наличник, постояла немного в одних чулках, а затем спотыкаясь побрела в свою комнату. Нюрка могла бы поклясться, что Романовская ее не заметила.
А потом, проходя мимо двери, Нюрка услышала, что жиличка ее разговаривает сама с собой. «Как дурочка какая-то», - сказала себе Нюрка.
Она вышла на крыльцо, где стояли чудовищные сапоги. «Ну и работа у женщины, - подумала она,- всю ночь шел дождь, всю ночь она где-то была под дождем».
Рассвело, но от этого на улице не стало лучше. И земля и воздух были пропитаны водой. Нюрке стало холодно, и она вернулась в дом. Все было тихо. По-видимому, Романовская спала.
Часа через три она наконец появилась в дверях. Несмотря на то что Нюрка ждала и желала ее появления, она была поражена им. Кукушкина выглядела совсем больной, чтобы не сказать - безумной. Одета она была кое-как, обута в тапочки. Опять не заметив Нюрки, она сошла с крыльца и направилась к калитке.
Нюрка бросилась за нею: в таком состоянии и виде ее просто нельзя было оставлять одну.
Так шли они по городу, причем Романовская все время оглядывалась, хотя было утро, ясный свет и бояться было решительно нечего. «И чего она оглядывается, если все одно ничего не видит?» - думала Нюрка, следуя за ней уже не скрываясь. Они пришли прямо к водовозовскому дому, Кукушкина еще раз оглянулась и вошла во двор.
Взойдя на крыльцо, она вынула ключ (Нюрка оторопела от изумления), отперла дверь и вошла, очень нерешительно, но вошла. Пробыла она здесь с четверть часа и вышла, опять оглядываясь. Гимнастерка на животе ее теперь сильно оттопыривалась.
На обратном пути Нюрка переулочком пробежала вперед и встретила Романовскую в сенях, но та опять не обратила на нее никакого внимания. «Ну, дурочка и есть дурочка», - опять подумала Нюрка.
А потом началось самое интересное. Нюрка подглядела в замочную скважину - тут она уже не сомневалась в своем праве подглядывать, коли уже Романовская ходит по чужим домам, - как та вынула из-за пазухи какой-то сверток, развернула его и тут же села читать пачку бумаг, которая оказалась в этом свертке. Была она в большом волнении и несколько раз вскакивала с места. А потом долго сидела как неживая. Нюрка чуть с ума не сошла от любопытства.
А потом Кукушкина стала метаться по комнате в поисках чего-то и наконец вышла к Нюрке, чтобы попросить спичек.
Как бы не так! Если бы у Нюрки и была такая роскошь, как коробок спичек, она бы его все равно не дала. Ого! Так она и даст ей жечь бумаги. Вернувшись к себе, - тут уже Нюрка подсматривала не скрываясь, прямо через щель, - Кукушкина взяла один листок и разорвала, а потом стала беспомощно оглядываться, сообразив, что разорванную бумагу тоже нужно потом куда-то девать. Тут Нюрка нарочно скрипнула дверью, чтобы напугать, и Кукушкина, судорожно вздрогнув, стала прятать бумаги.
Это был довольно большой пакет, бумага была -очень толстой, только что ни оберточной, поэтому, когда Кукушкина засунула ее за пазуху, там снова оттопырился большой пузырь. Тем не менее она сверху надела куртку - если ее не застегивать, то пузырь не так уже и виден, - и вышла из дому.
Нюрка отправилась за ней. Она шла за ней до самой окраины .не таясь и крикнула «эй», когда Романовская -начала рыть какой-то щепкой землю. Та оглянулась как затравленный зверь и пустилась домой так быстро, что Нюрка на своих коротких ногах еле поспевала за нею. Когда Романовская снова вышла из дому, как потом оказалось - в розыск, пакета при ней не было.
На следующий день они снова вышли вместе, и на этот раз Нюрка крикнула «эй», когда Кукушкина подошла к утиному пруду, расположенному недалеко от города.
Зайти к Романовской в комнату без нее - то есть сломать дверной замок - Нюрка боялась, да она все равно не смогла бы прочесть таинственные письма, так как была неграмотна. Пойти и рассказать кому-нибудь о случившемся она не смела, да теперь у нее не было и минуты свободной: она ходила за Кукушкиной.
Как-то раз, проводив Кукушкину до розыска, Нюрка расхрабрилась и заглянула к Берестову, но он был занят, и Нюрка поскорее захлопнула дверь.
Денис Петрович не заметил Нюрки. Он только что вернулся из больницы и теперь сидел над папкой и изучал дело Дохтурова. Покушение на Водовозова - Берестов не сомневался в этом - было одним из эпизодов той давней борьбы, которую розыск вел с Левкиной бандой.
Более суток пролежал Водовозов с ножевой раной в спине в раскисшем от дождя лесу. По счастью, сосенка, которую он подмял своим телом, держала его на себе и не дала упасть на мокрую землю.
Но рана загноилась, началось воспаление легких, тем более опасное, что Павел Михайлович потерял много крови. Берестова безмерно пугало то тяжелое забытье, в котором находился его друг, зато Африкан Иванович возлагал большую надежду на могучую силу водовозовского организма.