Юра закончил восьмой класс, и его одарили поездкой в Москву. Всей семьей проводили на аэродром. Когда самолет поднялся в воздух, отец подметил странное выражение лица у маленького Генки.
- Вырастешь - тоже полетишь, - пообещал он сынишке.
- А самолет может упасть и разбиться? - спросил мальчик.
Мать была растрогана: малыш тревожится за брата. Но Генка неожиданно сказал:
- Нет, пускай самолет не падает, там людей много. Пускай Юрка один как-нибудь выпадет.
Мать нахлестала его по щекам и на этом успокоилась. Все братья ссорятся в детстве, а вырастают и становятся друзьями. Она не стала доискиваться причин ненависти мальчика к брату. Зато Вишняков-старший был не на шутку озадачен и расстроен. В автобусе он посадил Генку себе на колени, и они о чем-то шептались. Ей стало смешно - муж всерьез принял случившееся. Откуда ей было знать, что сыновья ее вырастут совершенно чужими друг другу людьми, и дороги их навсегда разойдутся…
Генка был еще грудным, когда Юра забил ему нос и рот ватой. Ребенок задохнулся бы, не войди в комнату мать.
- Зачем ты это сделал? - истерически кричала она на сына. - Ты его смерти хотел?
- Мне было интересно, как он будет кричать, когда все забито, - ответил Юра.
Генка об этом случае, разумеется, ничего не знал. Он знал и помнил другое. Мать моет ему голову под душем, мыло ест глаза, и он, Генка, крепко жмурится. И вдруг широко распахивает глаза от другой, нестерпимой боли - на него льется кипяток. Это старший брат незаметно выключил холодную воду. И еще помнит Генка необычную щедрость брата: Юра угостил его шоколадной конфетой. Конфета, правда, была надломанная, но Генка съел ее. А когда съел, Юра объявил, что вместе с конфетой он съел муху.
Генка в школе отличник. Тетради у него чистые, как у прилежной девочки. Медленно-медленно выводит он каждую букву, напишет строчку и смотрит на нее, любуется. Юре доставляет особое удовольствие толкнуть Генку, чтобы перо подпрыгнуло и начертило зигзаг на полстраницы. Или отпечатать вымазанную маслом пятерню на его работе. Или бросить мокрого котенка на раскрытую тетрадь, чтобы все размазать. Генка в бессильной ярости тузит его кулаками. Юра хохочет. Сейчас Генка вытрет слезы и снова сядет за работу. Перепишет все аккуратно, то и дело вздрагивая, когда Юра подходит близко, косясь на него через плечо. Ишак!
В школе Юра чувствовал себя неизмеримо выше соучеников, а они, серость сплошная, не догадывались, что он выше. Они еще «прорабатывали» его на собраниях. Как утвердить себя, как доказать свое превосходство? Физически Юра был сильнее многих сверстников, драки не боялся, но и тут был посрамлен: гнида Коротышка уложил его с одного удара. Коротышка занимался боксом, знал приемы. Юра записался в спортивную секцию, но это, оказалось, тоже работа: являйся в назначенное время, не пропускай тренировок. Черт с ним, с боксом.
На комсомольском собрании выступил паренек, сказал: Вишняков индивидуалист, ему не место в комсомоле. Юра подождал этого паренька у школы. Темно было, и паренек свернул за угол один, но Юра так и не решился тронуть его-каждый поймет, чья работа. Дома, в постели, он мысленно догнал его, остановил и избивал долго, методично и жестоко, чтобы навсегда изувечить. Желание его осуществилось значительно позже, когда Юра познакомился с Павлом Загаевским и его друзьями. Показал недруга, наблюдал издали, как трое избивали его. Когда парень без сознания уже лежал на земле и истязатели оставили его в покое, Юра не вытерпел:подошел, пнул разок-другой ботинком и вдруг ощутил такую бурную радость, такое удовлетворение, каких никогда до сих пор не знал. Павел едва оттащил его: «Дурак, убьешь!..»
Юра словно опьянел. Шел по улице большой, значительный, сильный, раскованный до предела. Он утвердил себя. Он был счастлив.
В компании Павла Загаевского Юра занимал особое место - интеллектуал, эрудит. Павел с ним считался. Юра никогда не брал денег после грабежа, он и не грабил, впрочем: он бил. Бил хладнокровно, вкладывая в каждый удар злую радость, себе и другим доказывая - вот она, его власть над людьми.
Он уже учился в институте, мать устроила. У нее везде были знакомства, и она любила повторять, что никогда не знаешь заранее, какой человек окажется полезным, и потому нужно поддерживать отношения со всеми. В праздничные дни обзванивала знакомых, Юра наизусть знал: текст ее поздравлений и усмехался, слушая, как она одинаково заверяет давних друзей и малознакомых людей в самых искренних чувствах, которые ни к кому больше не испытывает в такой степени. «Умная баба моя старуха, - сказал Юра Павлу. - Не понимаю только, как она могла выйти замуж за этого ишака».
И в институте, как в школе, Юра знал, что у него надежный тыл: мама. Это она наняла студента, который делал за Юру чертежи, и вузовского педагога, который переводил за Юру немецкие тексты. Павел оказался свидетелем такой сцены:
- Где мой немецкий, мама?
- Ох, Юрик, съездил бы ты за ним сам, у меня совсем нет времени.
- Цирк! - он покосился на ее голову. - Два часа в парикмахерской провела.
- Юрик!.. Ты хочешь, чтобы твоя мама ходила замарашкой?
- Нет, что ты. Я только хочу, чтобы моя мама выполняла свои святые обязанности.
Юра снял телефонную трубку, позвонил в институт, где преподавал «его немец». Мать выхватила у него трубку.
- Ты с ума сошел!
- А что - ему занести трудно?
- Он вообще откажется иметь с нами дело!..
- Плати больше и всего делов…
Юра презирал студента, чертившего за него, и этого «немца», и своих однокурсников, как презирал прежде школьных соучеников: серость, деревня, ишаки, дегенераты, говорил он о них дома, отводил душу. Диплом, все-таки, получить было нужно, без бумажки ты букашка, а с бумажкой человек, говорил Павел Загаевский. Да, бумажка нужна, хотя будущее инженера не устраивало Юру. Вставай по будильнику, ишачь весь день. «У нас всех стригут под нулевку,- говорил он матери.-А я хочу быть десятизначной цифрой, не меньше. За границей, если у тебя котелок варит, можно, ничего не делая, миллионером стать! Надо только умненько людей подобрать, расставить да жать хорошенько. Они ишачат - тебе при-быль. Своя машина, шофер, рук пачкать не надо, слуга в доме, кухарка, прачка, горничная или как там у них называется, целый штат».
Однажды Юра высказался подобным образом в присутствии отца, и мягкий, всегда молчаливый Вишняков ударил его и закричал так, что Юра испугался. Две недели после этого отец пролежал в постели - гипертонический криз. И с этого времени переменился. Он стал очень внимательно, пристрастно приглядываться к старшему сыну, требовать от него отчета - где был, с кем. Поздновато спохватился…
Вишняков-старший женился по любви. Он не скоро понял, что ошибся, не тот человек его жена, каким казалась и была ему нужна. Когда понял, они ждали ребенка, и он ничего не мог изменить.
Его коробила жадность жены ко всем этим кофточкам, костюмам, коврам, вечное азартное «доставание» чего-то: то импортной кухни, то телевизора новейшей марки, то нового холодильника, хотя и старый работал исправно. Ей постоянно не хватало денег, и он брал дополнительную работу и пытался оправдать жену перед собой: у нее впервые свой дом, она впервые в жизни - хозяйка, ей хочется уюта. В конце концов, это мелочи, а с мелочами можно мириться. И он мирился. Сначала был влюблен безоглядно и боялся ее огорчить, потом она ждала ребенка, ее нельзя было огорчать, потом кормила их первенца. Он привык к тому, что в доме все идет по заведенному ею порядку, и решил: жену не переделаешь, сына не бросишь. Охотно уезжал в командировки, командировки были передышкой, свежим воздухом, которого ему так недоставало дома. Всю свою любовь и нежность он изливал на Генку, младшего своего, уезжая в отпуск, брал его с собой и не раз мечтал, что хорошо бы уйти из дома совсем и Генку забрать. Мечтал, мечтал… На решительные действия Вишняков-старший был уже не способен, сам понимал это и утешал себя тем, что надо еще потерпеть несколько лет, сын закончит институт, уедет по назначению, и дома можно будет вздохнуть свободно.
В дни, когда Павел находился у Вишняковых, в институте открылось: Юра не ходил на лекции, многих преподавателей не знал в лицо. И хвосты у него остались за первый курс. Его едва не исключили. За-бегала мать, все свои чары употребила - и Юра остался в институте. Его перевели на заочное отделение, справку о работе лаборантом в школе добыла, разумеется, мать.
Павел усмешливо наблюдал за матерью и сыном. Внешне они были похожи: оба высокие, статные, располневшие, с черными влажными глазами и усиками над верхней губой. Удивляло, что эта красивая женщина, учительница, с холеными руками, с алым лаком на длинных ногтях, с утра до вечера «ишачит» дома, как хорошая домработница, разве что натянет на руки резиновые перчатки. В школе были каникулы, и она стирала, мчалась на рынок, притаскивала тяжеленные корзины. «Ого! - сказал Павел, приподняв купленного ею индюка. - Килограммов на двенадцать потянет».
Приближался день приезда Юриного отца, но Павел не тревожился. Юра что-нибудь придумает для него.
И Юра придумал. Он свел его с Женей и «обработал» Женю:«Павел - личность!» - многозначительно сказал он, и Женя обещал поговорить с матерью и, когда приедет Вишняков-старший, забрать Павла в свой дом.
Павел впервые попал в «хорошую» семью, близко наблюдал жизнь людей не своего круга, жизнь обеспеченную, спокойную. И не завидовал. «И так всегда? - думал он. - Изо дня в день - одно и то же?..»
Мать и отец Павла - воры, отец до сих пор в тюрьме. Его, маленького, тоже посылали воровать. Еще в детстве он научился делить людей на свободных, какими были, в его представлении, родители и их дружки, и ишаков - тех, кто трудится. На ворованные деньги покупал папиросы и книги. Читал запоем. Особенно любил книги о войне. Он воображал себя разведчиком, брал в плен гитлеровских офицеров, убивал Гитлера и выигрывал войну.
Ему было тринадцать, когда арестовали отца и мать. Он убежал, несколько дней наблюдал издали за своим домом. Его не искали. Ночью влез в окно, съел все, что нашел на кухне, и смертельно испугал женщину своим внезапным появлением.