- А Борю вы не спрашивали?
- Ну как же! Я спросила, почему он опять здесь, а он… С ним этого прежде никогда не бывало… Он нагрубил мне. И мужу сказал - вернулся, чтобы испортить нам жизнь.
Я плакала… Постарела… Я снова была одна… Боря не хотел учиться. Не всегда ночевал дома. Что я могла сделать? Пыталась определить его в интернат- наотрез отказался: «У меня есть дом». А мой, мой дом? Моя жизнь? Об этом он никогда не думал. Я знаю, это судьба меня покарала Борей, но за что?., за что?..
Она приложила к носу мокрый липкий комочек, раскрыла сумочку, поискала, нет ли там, случайно, другого, сухого платка, достала пушок из пудреницы, вытерла мокрые щеки - рефлекс сработал: она уже забыла, зачем достала пудреницу, осмотрела лицо в зеркальце, припудрила красный нос, достала помаду и подкрасила губы. Посмотрела на Ивакина, пробормотала, оправдываясь: «Женщина всегда должна оставаться женщиной…» - и жалко улыбнулась.
- Я вины за собой не знаю, даю вам слово. На работе меня ценят, мне так неловко, что вы туда звонили… Мне, вероятно, придется теперь сказать, что мой сын арестован…- Она готова была заплакать снова, но вспомнила, что платка у нее нет, и сдержала слезы.
- Как случилось, что Бориса приняли в кафе официантам?-спросил Ивакин.
- Видите ли… ему уже семнадцатый год пошел… Чем-то заняться нужно. О другой работе он и слышать не хотел. Только в кафе. Понимаете, сама атмосфера… деньги, выпивка…
- Вот именно,- подчеркнул Ивакин.
- Я решила, что так нам всем будет лучше, спокойнее. Да и куда я могла его устроить? Я ведь работаю в этой системе… Меня знают, ценят. Его приняли ради меня, мне отказать не могли. И вы видите, как он меня отблагодарил. После всего он еще озлоблен против меня!
- Да, Борис не хочет вас видеть.
- Но за что? За что? Я всю жизнь мучилась с ним, я, а не его отец, но к отцу у него нет злости. Вы поговорите с ним, спросите… Скажите, как это жестоко - не хотеть видеть маму… Мой нынешний муж хороший человек. Он очень терпимо относится к Боре, многое ему прощал…
- Однако уехал в командировку и не оставил Борису ключа.
- Но ведь иначе Боря все вынес бы из квартиры!- воскликнула женщина, изумляясь непонятливости этого милиционера в штатском.- Вы же видите, он и без ключа сумел.
- Когда Борис начал пить?
- Давно. Мой второй муж выпивал. В доме всегда было вино, коньяк. Но дело не в этом. Может быть, влияние улицы… И еще я не знаю, какая обстановка была там, у отца. Мальчику давали чрезмерную свободу.
- Но вы тоже не очень-то строго контролировали его. Приходил ночью, мог совсем не ночевать, и вы молчали.
- Это вам Боря сказал? А разве было бы лучше затевать скандалы? И характер у меня мягкий. Может быть, это малодушие, но я совершенно не умею кричать… Но почему, почему так бывает? В хорошей семье вырастает плохой мальчик. Я всю жизнь работаю. У меня высшее образование. О дурном влиянии семьи не может быть речи. Значит, улица? Школа?
- Сколько он школ переменил?
- Моей вины в этом нет. Он трижды уезжал в Москву и возвращался. Как-то остался на второй год. В пятом или шестом. Но если бы его приохотили к учебе… Если бы учителя отнеслись к нему повнимательней… В седьмой класс его перевели условно, но он вообще бросил… Вот вы как будто недовольны, что я устроила Борю официантом. А разве лучше, чтобы он нигде не работал? Жил тунеядцем? И главное, он сам был доволен. Каждый день ходил на работу. Директору слово дал, что поступит в вечернюю школу. Да, вы звонили его директору, мне это страшно неприятно. Надо было прежде поговорить со мной. Я бы вам объяснила. Мне сделали одолжение и вот… Неловко ужасно! И мужу на работу… Ну а ему зачем было звонить? Он ведь не отец Бори! Бога ради, не подумайте, что я вас упрекаю, но все получилось так ужасно… Я Боре жизнь отдала, а имею одни неприятности. И хоть бы капля благодарности!..
- Мне не совсем понятно, что значит «жизнь отдали»? - спросил Ивакин.
- Кормила, как в санатории, одевала. Вопреки мужу.
- Это ваша обязанность - кормить, одевать. За это не надо ждать благодарности.
- Но по крайней мере, уважение… В конце концов я ему жизнь дала!
- За это нельзя требовать уважения.
- Вы как-то странно рассуждаете,- женщина беспокойно заерзала на стуле.- Мне кажется, общепринято…
- Дети не должны уважать нас только за то, что мы их родили. Человеческие наши качества - вот о чем говорить надо. Дети понимают, какие мы люди, и нередко мы получаем от них то, что заслуживаем.
- Нет, вы очень, очень странно, просто даже антипедагогично рассуждаете. Так можно договориться бог весть до чего. Получается, что дети нас судят. Нет, я вас решительно отказываюсь понимать.
- Давайте разберемся. - Ивакин откинулся на спинку кресла, уперся ладонями в потертые подло-котники.- Я внимательно выслушал вас, Антонина Сергеевна.- Теперь выслушайте меня.
Она завозилась на стуле, открыла сумочку, близоруко сощурилась, отыскивая в ней что-то, растерянно посмотрела на Ивакина, попросила листок бумаги, ручку. Пояснила:
- Я слишком расстроена, чтобы запомнить ваши обвинения… Мне ведь придется потом отвечать…- И совсем робко, как-то обреченно спросила: - Я не знаю законов… Родители отвечают за детей, которые уже получили паспорт?..
5
Едва успела уйти мать Бориса, как явился Виктор Волков, свидетель по делу Якименко, давний знакомый Ивакина. Красивый парень. Широкие плечи, литой торс, поджарый зад. Держится прямо, чуть откинув античную голову - прямой нос продолжение лба, ходит неспешно, по-кошачьи вкрадчиво. Движения скупые, размеренные, каждое точно рассчитано. Говорит, едва разжимая губы, словно у него вчера удалили гланды, цедит слова. Иной раз приходится слух напрягать, чтобы расслышать. Пристально, в упор, смотрит на собеседника, бесстыдно назойливый его взгляд раздражает. Жестокий, жесткий парень, самоуверенный и бесстрашный. Аккуратный до педантизма: в назначенное время явится точно, секунда в секунду, костюм отутюжен, туфли блестят зеркально.
Волков был у Якименко дома, когда тот собрал вещи, вошел и вышел через окно, пил наливку, но вещей не трогал, из квартиры не выносил и в продаже их не участвовал. Он кратко сообщил об этом и замолчал, продолжая в упор разглядывать Ивакина,
- Кто вынес вещи?- спросил Ивакин.
- Хозяин.
- Ты вещей не выносил и не продавал?
- Не все на свадьбе танцуют.
Волков достал из пиджака толстую пачку денег, взвесил на широкой мозолистой ладони и небрежно сунул в карман.
Откуда столько?- поинтересовался Ивакин.
- Свои, кровные. С четырнадцати лет работаю. Слесарь пятого разряда.
- Разряд высокий. Мог бы на заводе работать, там коллектив другой.
- В коллективе не нуждаюсь. Людей для общения на свой вкус выбираю.
- А что, в жэке больше платят?
- Водичка у нас, сами знаете, какая чистая. Стукнешь по трубе - куски летят. Трубочки засоряются. Напора нет. Колонки газовые бездействуют. А людям каждую субботу купаться охота.
- Значит, «на лапу»?
- Сперва сделаю, как надо. Я плохую работу нутром не перевариваю. Рублевкой меня редко обижают. Если меня обидеть, я ведь второй раз не приду. Пришлют по заявке другого слесаря, так не сделает.
- Откровенно рассказываешь.
- Я вообще человек откровенный.
Зазвонил телефон. Громкий голос из трубки звенел на всю комнату.
- Не кричи. Соображения?.. Валяй. Конечно, можно. В данную минуту занят. Думаю, да. К тому времени. Тебе когда на работу? Вот и отлично, перед работой забеги.
Ивакин повесил трубку, посмотрел на Волкова, и его удивило лицо парня. Виктор явно прислушивался к разговору. Безразлично-дремотное выражение сменилось заинтересованно-напряженным.
«Узнал голос Томы,- подумал Ивакин.- Но что из того?..»
- Почему ты не в армии, Виктор?
Он ответил не сразу, медленно переключаясь на прежнюю волну.
- Это вы в военкомате спросите.
- Я тебя спрашиваю.
Волков еще помолчал, подумал. Заговорил лениво, кривя в усмешке тонкие губы.
- Была одна красивенькая потасовочка полтора года назад. Против меня шестеро. Четверых я из игры вывел, двое - меня. В больнице с сотрясением мозга лежал.
- Что ты о Борисе Якименко сказать можешь?
- Надкусить и выплюнуть.
- Разъясни.
- Понимайте, как знаете.
- О Ларисе Перекрестовой?
Волков брезгливо поморщился.
- Дешевка.
- О Феде Трояне?
- Шпаной не интересовался.
На том деловой разговор и кончился. Волков уже шагнул к двери, когда Ивакин спросил:
- Как тебя понимать? В детскую комнату который год по своей воле ходишь и с прежними друзьями не порвал.
- Меня хватает.
- Люди разные, прямо противоположных устремлений,- продолжал Ивакин.- Что же ты - двум богам молишься?
- Богов, кроме себя, не встречал,- с обычной кривой усмешечкой обронил Волков.
Ивакин тоже усмехнулся.
- М-да… бог.
- Чем же не бог? По вашей терминологии - творец. Сам себя сотворил. Если мне не изменяет память, вы в одну из наших увлекательных встреч изволили так выразиться: писать книги, картины, музыку- творчество. А разве не творчество создавать свою жизнь, себя. Я правильно вас цитирую?
Отклонив голову назад, он пристально и насмешливо глядел на Ивакина.
- Правильно цитируешь. Но творить можно по-разному: нужные людям книги, картины - и пасквили, унижающие, оскорбляющие человека… Между прочим, есть у нас с тобой общий знакомый. Вот он как раз создал себя сам, в лучшем смысле этого слова.
- Интересно,- процедил Волков.- Что-то не припомню такого.
- Алексей Юнак.
- А я уже было подумал…- насмешливо протянул Волков.
- Подумай. Стоит иногда и подумать.
С вами не соскучишься.
- А ты садись, побеседуем.
Волков ленивым жестом отодвинул манжет рубашки, посмотрел на часы.
- Что же… побеседуем.
Вернулся к столу, сел.
- Если не секрет, как ты себя создавал? Чем гордишься?