И хотя динамики висели в разных точках лагеря, Вика деловито прибежала именно к радиоузлу.
С тех пор все, кому не лень, стали забавляться, вызывая ее к радиоузлу, и Вика дисциплинированно прибегала на каждый зов. Ну не дура ли?!
Санджару запомнилась одна грозовая ночь. Тогда Вика полностью признала превосходство Яшки…
Дело в том, что перед грозой быстро стемнело, и Яшка, который тоже был отвязан, нервничал. Потому что по спортивной площадке взад и вперед носились Вика, Джульбарс и Белочка со своими бесконечными играми. Джульбарса и Белочку Яшка не опасался, а вот от Вики можно было ожидать коварного нападения из темноты. Хотя, может быть, Яшка и преувеличивал?
Но если темно, хоть глаз выколи? И если они там гавкают и носятся как угорелые за спиной? Яшка благоразумно решил, что лучший способ защиты — нападение, и отправился гонять Вику…
…Санджар проснулся поздно ночью от раскатов грома и от того, что под его кроватью дружно рычали собаки.
Ударил гром, сверкнула молния, и Санджар увидел и по дыханию почувствовал, что над ним стоит кто-то громадный… Это был Яшка. Он-таки загнал Вику и ее друзей в последнее убежище — к Санджару…
Санджар вытолкал Яшку из комнаты и, так как на дворе хлестал ливень, пожалел, оставил его на веранде… Еще долго с улыбкой наблюдал он, как Яшка украдкой заглядывает в дверь. Яшка же не представлял, что у него такая длинная морда и что получается не очень украдкой… Сначала появляется полметра морды, а только потом хитрый Яшкин глаз.
А Вику в ту ночь укусила оса за щеку, и у нее была обиженно-флюсовая и вздыхающая морда.
Вероятно, Вика считала, что во всем виноват Яшка…
…Санджар вдруг подумал, что в придирчивой педантичности подполковника Саттарова есть что-то отеческое, он вспомнил, как при неудачных делах, которые вели молодые следователи, Саттаров брал часть вины на себя, а при успехе полностью отходил в сторону, хотя все время фактически руководил ими и контролировал ход следствия. Особенно он сердился, когда при анализе опускались некоторые детали.
«В нашем деле, — постоянно повторял он, — нет мелких деталей, мелких фактов, у нас все мелкие детали и факты — крупные!»
Некоторые вещи, о которых говорил подполковник, казались иногда Санджару банальными, но, сталкиваясь по работе с трудностями, он начинал понимать, что банальное в устах Саттарова было хрестоматией уголовного розыска. Было почвой, фундаментом, на котором следовало строить первые догадки, версии…
«Следователи и преступники приходят и уходят, а уголовный розыск и Саттаров — вечны!» — вспомнил Санджар слова одного из своих товарищей.
Санджар смотрел, как пес старательно закапывает хлебную корку.
— А я вижу! — сказал Санджар.
Пес недовольно оглянулся, вырыл корку и понес закапывать ее в другое место.
«Точно, Викин отпрыск! — решил Санджар. — Такая же была жадина».
…Как-то Вика утащила в одной из палаток кусок колбасы. И во время утренней гимнастики, на глазах у всех присутствующих, закопала этот кусок тут же на площадке…
Кончилась зарядка, и Вику обступили.
— Смотри, закопала колбасу, — сказал один.
— На черный день, — добавил другой.
Этого было достаточно, чтобы Вика посмотрела внимательно на говоривших, выкопала колбасу и для надежности съела.
Этим бы дело и кончилось, но на второй, третий, четвертый дни Вика изрыла угол площадки, причем подбегала время от времени к делающим зарядку и облаивала обижено и сварливо их: мол, кто вырыл и съел мою колбасу?
— Да ты съела сама, — убеждали ее смеясь, но Вика не верила и продолжала яростно копать.
Мало ли что она вообще когда ела? Забыла — и все…
Пришлось тогда Санджару, чтобы она не «тронулась», взять в столовой кусок колбасы, отозвать Вику и попросить ребят, чтобы незаметно закопали. Потом вместе с Викой прийти, «откопать» колбасу и создать для Вики новую проблему: куда перепрятать?
Все бы ничего, да Санджар имел неосторожность сказать эту фразу, когда Вика закопала свое богатство:
— А я вижу!
И Вика выкопала уже довольно грязное сокровище и понесла в более надежное место…
Санджар пошел на речку, а за Викой отправились дети преподавателей, отдыхающие в лагере.
— А я вижу! — наперебой кричали дети, и Вика тут же меняла место «склада»…
Прошел завтрак, закончилась уборка территории, когда Санджар вдруг услышал: «А я вижу!» — и хохот. Пришлось отогнать мальчишек и заверить измазанную в глине несчастную Вику, что никто ничего не видит!!! Никто!
Кажется, это помогло, потому что Вика успокоилась. Уже тогда она должна была ощениться и дохаживала последние дни, но кирпич, особенно во время утренней гимнастики и всяких праздничных концертов держала в пасти, сидя важно на танцплощадке. И к этому все привыкли.
Вот какая была артистичная натура Вика… Может, и не совсем дура?
— Ну что? Пойдешь со мной? — спросил Санджар пса, и тот вильнул обрубком хвоста.
Пес бежал рядом, время от времени исчезая в кустах: что-то там вынюхивал — вел свой собачий поиск… Остались сзади ежевичные заросли и кучка золы над дохлой коровой, которую Санджар с ребятами вытащили здесь из речки три года назад, завалили сучьями и подожгли…
Горы, как бы сжимающие речку, расступились, и Санджар вышел в солнечную долину…
Здесь стояла пасека старого Умурзака…
Старик обрадовался Санджару: обнял и долго хлопал по плечу. Марлевая сетка была откинута за голову, — Умурзак-ака возился с ульями.
После вежливых приветствий, расспросов о здоровье, доме, семье старик недовольно глянул на спутника Санджара.
— Это плохая собака! — сказал он.
Санджар вопросительно посмотрел Умурзаку в глаза, затем перевел взгляд на пса.
— Он режет баранов… — продолжал старик. — Хозяин совсем его не кормит, вот он и бродит где попало… Это плохо. Хозяин почему-то считает, что собака должна сама добывать себе корм, он голодал, голодал и стал безобразничать… Его, рано или поздно, застрелят… Плохая собака…
— Кто-нибудь видел, как этот пес задирает барана? — спросил Санджар.
— Нет… Говорят, он делает это ночью… Загрызет барана, бросает его, как волк на спину, и уходит в горы… Там поест, остатки спрячет и возвращается как ни в чем ни бывало. Очень сильная собака! Ее имя Каплан…
— Почему же вы ее не застрелите?
— Не хочу портить отношения с хозяином. Он потребует доказательств, а у меня их нет… Пойдем чай пить, я как раз мед качаю… Пошел вон! — крикнул старик на пса.
Тот отскочил на безопасное расстояние и спокойно улегся под кусточком… Видимо, привык быть изгоем.
Санджар попивал душистый горный чай и слушал Умурзака.
— Какая сейчас охота? — сокрушался старик. — Разве это охота? Тридцать лет назад я в ста шагах отсюда взял барса… Еще ниже — медведя… А о кабанах говорить нечего… А сейчас?! Козлы и те ушли далеко в горы, а стадо сократилось в три раза…
— Почему? — спросил Санджар.
— Животноводы! — старик сплюнул. — Шайтан бы их побрал…
И в ответ на недоуменный взгляд Санджара пояснил:
— Зимой козлы опускаются вниз лизать соль. А где ее взять? Там, где стояли летом бараны. А бараны были больны чесоткой. Вот и козлы заразились… Его же не поймаешь, не помажешь чем-нибудь, это тебе не баран. Он же дикий. Вот и поумирали… А пока поголовье восстановится — несколько лет пройдет. Тем более, волков сейчас развелось много. То говорили: уничтожай волка! Уничтожали. Потом говорили: охраняй волка. Стали охранять. Теперь опять уничтожать. Жаль… Мне уже семьдесят лет…
— А вот учитель у вас останавливался… — осторожно начал Санджар. — Я бы хотел спросить…
— Знаю, сынок, знаю, неспроста вопросы задаешь… Не знаю, что он там сделал, только вот что я тебе скажу — он непонятный человек! Все разбогатеть хочет и быстрым способом… Все ищет…
— А что он искал?
— Мумие…
— Разве оно здесь есть?
Старик кивнул:
— Есть. Я даже знаю, на какой горе и в какой пещере. Это один день пути на ишаке. Здесь, на этом месте, где стоит пасека, жили до революции русские. То ли политические ссыльные, то ли староверы. У них был дом, скотина, пчелы… Когда пришел самый большой сель — все снесло, и они ушли отсюда. Глава их семьи сказал перед смертью сыну, а тот внуку, что в этих горах есть мумие и, наверное, точно, где именно, сказал… Так вот тот самый внук, майор, он служит в Чирчике, приезжал сюда искать. Днем он уходил в горы, а вечером мы пили водку, и он рассказывал, как здесь раньше было хорошо… Сколько зверя и птицы водилось… А потом он уехал…
— Так он нашел мумие?
— Говорил: нет. Но уж очень сумки увозил тяжелые. А я-то знаю, что здесь есть мумие и самое хорошее. А те, которые взрывают гору на Угаме и кипятят камни в молоке, — это не то… У них с примесью…
— Говорили ли вы об этом Акрамджану?
Умурзак покачал сухой головой:
— Нет… По нему видно, что для себя старается… Я и молчал об этом…
— Расскажите, пожалуйста, как вы расстались в последний раз?
— Слишком быстро… Он проводил ребятишек, посидел, попил чаю, как обычно, ушел в горы, но неожиданно вернулся, забрал свой рюкзак и ушел. Причем ушел в другую сторону.
— Как в другую?
— Ну… Не туда, а туда, — старик показал в противоположную от селения сторону. — Я вышел вслед за ним, чтобы спросить, что это он так рано. Вижу: он во-он по той горе уходит. Туда… — старик показал пальцем. — Он что, не вернулся в Хумсан?
— Вернулся и ночью ушел неизвестно куда.
Старик покачал опять головой:
— Непонятный человек.
— Я схожу, пожалуй, в ту сторону, — поднимаясь, сказал Санджар. — А к вечеру вернусь, и мы еще потолкуем… Хорошо?
— Только не задерживайся, сынок, я приготовлю шурпу!
Санджар свистнул Каплана, тот с радостью затанцевал лапами по земле, увидев его. Санджар полез по тропинке, по которой сутки назад ушел учитель.
Каплан уже не шастает по сторонам, а бежит стремительно вперед, как будто нацелен на что-то.