Старший опергруппы капитан Гафитуллин сразу понял, в чем дело, и еще раз прошел по квартире, заглядывая во все уголки. Он молча покачал головой в ответ на вопросительный взгляд Санджара.
— Может, предъявить ваш ордер и обыскать? — кивнул в сторону хозяина Гафитуллин.
— Нет, — отрезал Санджар. — Сначала я побеседую с хозяином как представитель вашей группы.
Гафитуллин кивнул головой и попросил хозяина пройти на кухню.
— К вам кто-нибудь приезжал на днях из друзей или знакомых?
Аминов внимательно посмотрел на новенького лейтенанта, словно прикидывая, какой ответ его устроит.
— Да, — нехотя пробурчал он. — Приехал друг из района. Мы с ним учились вместе, в пединституте. Но сейчас его нет. Наверное, заночевал вчера у кого-нибудь из знакомых. Парень молодой, здоровый. Спустился с гор, сами понимаете… — и Аминов невесело усмехнулся.
— А из его вещей ничего не пропало?
— А у него их не было… Вещей…
— Совсем никаких?
Аминов спокойно выдержал взгляд Санджара.
— Совсем никаких. Если вы подозреваете, что он обокрал меня, — это исключено, не такой он парень. Я его слишком хорошо знаю… Нет.
— Вы давно живете один?
— Года три… После развода. Так найдут или нет мои вещи?
— Постараемся…
— А что собака? — спросил Санджар Гафитуллина.
Тот пожал плечами.
— До дороги… А там след потерялся. Обычная история…
В кабинете Саттарова сидел примерно одного с Санджаром возраста парень со спокойным и как будто даже флегматичным взглядом голубых навыкате глаз.
— Ну что? — спросил Саттаров.
Санджар докладывал подробно, чувствуя, что незнакомец тоже слушает его очень внимательно.
— Правильно, что не спросили о рюкзаке! — одобрил Саттаров. — Вот познакомьтесь: археолог, специалист по старинным монетам Лукьянов Владимир Кириллович. Будете работать вместе.
— Володя! — подал ладошку-деревяшку Лукьянов.
— Санджар!
«Уж очень «специальные» мозоли у этого Володи», — с одобрением подумал Санджар.
— Что мы имеем? — продолжал Саттаров. — Рюкзак с предполагаемыми драгоценностями украден. Или спрятан там же, у Аминова в доме, а кража инсценирована. Аминов отрицает наличие рюкзака вообще. Но его ох как волнует, куда делся Ачилов, и он ждет не дождется. Не попадись Ачилов глупо нам в руки, наверное, туго бы ему пришлось у своего дружка. Сейчас Аминов думает, что делать? И наверняка не завтра, так через неделю пойдет советоваться с сообщниками. Вот здесь важно узнать: куда он пойдет. Это первая версия… Будем ее отрабатывать…
— За домом Аминова уже установлено наблюдение, — сказал Лукьянов.
— Этого мало… Надо подключить еще людей, но только самых опытных и проверенных из дружинников и чтобы каждый жест, каждый шаг Аминова был известен. Для начала вам нужно тщательно допросить Ачилова. Узнать все привычки Аминова, склонности еще с институтской скамьи, круг друзей.
Фарид Аминов имел, на его взгляд, самую заурядную биографию. Да и к чему она была ему: родился, учился, женился, развелся. Не руководящим же работником становиться!
К родителям претензий не имел, разве что могли быть и побогаче — при «бабках», и повыше в должности — с «брюхом». Жили старики на свою пенсию, смотрели телевизор, читали газеты, и навещал их Фарид, только когда становилось очень туго: чтобы смыть с себя грязь какой-нибудь затянувшейся попойки или дать возможность «своей мамочке почистить гадкому утенку перышки». В семью и детей он не верил: он считал, что дети никогда не были абсолютно благодарны родителям, а любовь… Как говорил один герой популярного фильма: «Любовь начинает умирать на второй день после свадьбы». Поэтому Фарид развелся без особых скандалов, — детей, слава богу, у них не было, — и был доволен. Детей, при случае, знал он, всегда можно завести. Должность учителя ему показалась едва ли не оскорбительной. Как это он вдруг будет учить всю жизнь каких-то сопливых оболтусов? А потом станет таким, как их завуч — плюгавым и заурядным?.. Фарид понял, что те же учительские деньги он сможет получать, не выходя на работу. Для этого нужно было отнести «трудняк» — трудовую книжку знакомому прорабу, и тот только за роспись в ведомости оставлял ему месячную зарплату учителя. Но это грозило ревизией, скандалом, а «шутить с уголовным кодексом», так же как «Бендер-Мария-Остап», Фарид не любил. Он чтил его.
Вскорости удачно подкинула наследство одинокая тетя. Причем с домом. Можно было, особенно не задумываясь, жить на ее сбережения некоторое время. А тут подоспел его величество фарц: джинсы, батнички, туфли, юбки, вельвет, марля! Тут тебе и общение с экзальтированными милыми девочками-«лапочками», сосущими сигарету за сигаретой, а уж сколько кофе входило в эти тщедушные тела!!! Наверное, они состояли из одного давления! И худо-бедно за бесконечными коктейлями. Фарид как-то уже сам привык быстро обделывать многие доходные дела.
Иногда он приглашал какую-нибудь «лапочку», — имя не имело значения, — и она ночевала пару дней у него. Одна «лапочка» исчезала, появлялась другая, третья — в общем, это было удобно и совсем не хлопотно.
О браке девицы не заговаривали: Фарид сразу же ставил точки над «и», да и девицы ничего не требовали, разве что иногда «тасовались»: старые знакомые нет-нет да и появлялись опять в его доме будто впервые.
Все было ничего, но не было полной уверенности в завтрашнем дне, не было, — и он сам это чувствовал, — в нем той вальяжности, с какой, он видел, воротилы швыряют деньги, делают богатые подарки тем же «лапочкам», а он себе этого позволить пока не мог…
Но что самое главное — его снедала необыкновенная гордыня. Да! Он считал себя выше, умнее всех этих жлобов, даже с самыми большими «бабками». Подумаешь, «бабки!» Пусть ты разговариваешь сегодня со мной небрежно, — я презираю тебя! И рано или поздно буду «иметь» во много раз больше тебя, а уж умнее тебя я и сейчас!
Фарид знал, что все это «пока». Пока его окружают эти дебилы, пока он пьет с фарцовщиками и дешевками и ведет разговоры на уровне неандертальцев: кто сколько выпил, где что «дают». Все пока… Он знал, что будет еще и «завтра». Какое оно конкретно будет, он не совсем представлял, но в настоящий момент, анализируя свою жизнь, он был в общем-то доволен.
А что? Он свободен. Семьи нет и не надо. Брак как форма существования людей почти изжил себя. Не дай бог все эти пеленки, распашонки, жировки, соленья, варенья на зиму. Да еще работа с 10 до 7 или с 8 до 5! Деньги? Тьфу! Небольшие, но есть! Спит с кем хочет и когда хочет! Одет — дай бог всякому! Хата есть! Здоровье? Пока не жалуется! Сам себе и судья и хозяин. Угрызения совести? Для закомплексованных болванов!
Иногда Фарид спрашивал себя: мог бы он убить человека? И где-то, только для себя, отвечал: «А что? Мог. Если бы это было очень надо и если был бы уверен, что никто не узнает и ничто ему за это не будет. Подумаешь! Убить жлоба, каких тысячи, миллионы. И не заламывать истерично руки: «Ох, убил! Ах, убил!» Да, убил! Потому что это я! Я! Захотел — убил!»
По-настоящему завидовал Фарид только «каталам» — крупным картежникам. Не их уму, — он беседовал со многими и знал: умом особым они не блистали, а их дерзости, рисковости и иногда купеческой бесшабашности. Вот, пожалуй, кем он мог стать, если бы не был трусом. Он не любил рисковать, любил видеть, как говорили картежники, «прикуп» на столе только снизу.
И еще Фарид с завистью слушал рассказы-басни о том, что кто-то сначала проигрывал столько-то «штук», потом отыгрывал свои и выиграл еще столько-то. Причем в разговорах назывались иногда почти четырехзначные цифры сумм, проигранных и выигранных «каталами». Это звучало как музыка…
Фарид согласен был в мечтах один разок выиграть одну из этих сумм. Но одно дело мечты, другое — воплощение… А вдруг проиграешь? Нет, нужен был миг, всего один миг, когда он, Фарид, схватит удачу и одним махом переплюнет всех этих жлобов…
И вот судьба наконец послала ему выигрышный шанс…
А появился этот шанс с приездом этого придурка Акрама, бывшего институтского товарища, ныне кишлачного учителишки.
Сначала они были в институте просто так: «Здравствуй — до свидания». Потом Фариду понадобился именно такой, прилежный и в чем-то недалекий, друг. Он писал для него конспекты, выкрикивал «я», если Фарид отсутствовал на лекционной проверке, ходил вместе с ним на свидания, если подруга очередной его девушки была «страшненькой» и, главное, всегда восхищался им, а это льстило Фариду.
И когда в этот раз Акрам приехал после долгого перерыва и нашел его, Фарид даже сначала обрадовался: все-таки «верный товарищ, институтские годы», а у него, у Фарида, кап раз сидели в гостях две девицы.
Потом, выпив за встречу, Акрам понес вдруг что-то про горы, школу, детишек; девицы заметно поскучнели и стали смотреть на провинциала с пренебрежением.
Но Акрам не замечал этого. Плюс ко всему, он стал ухаживать не за той, за какой надо…
Вечер был скомкан… Фарид ушел провожать девиц, а вернувшись, застал Акрама спящим в кресле. Будить не стал, а просто прикрыл пледом.
Наутро, а было уже часов двенадцать, друзья позавтракали в одном из ресторанов и вышли в сквер посидеть на скамеечке, покурить.
Фарид прикидывал, как бы «повежливее» отделаться от друга, которого он про себя охарактеризовал как «вчерашний день».
— Что бы ты сделал, если бы у тебя вдруг стало много-много денег? — неожиданно спросил Акрам, щурясь от мягкого солнца.
Фарид снисходительно скосил на него глаза и снова закрыл их: эта проблема волновала его самого всю жизнь.
«Дилетант», — вяло подумал он.
— А я бы… — Акрам с удовольствием потянулся и подержал ноги на весу. — Я бы…
— Ну что бы ты? — не открывая глаз, спросил Фарид.
— Купил бы вон тот цветочный киоск и раздавал всем женщинам бесплатно цветы! «На! На! На!» Даже вон той — старой! «Бери!» Или… видишь, детишки идут?