— Понял. Ну, так я съезжу на вокзал и все выясню: на свое, на чужое…
— Вот и договорились. Но это еще не все.
Миронов поднялся из-за стола, достал из сейфа записочку, что была найдена в кармане Савельева, и зачитал вслух:
Строительной организации требуются кульманы и чертежные столы. С предложением обращаться по адресу: почтовый ящик № 12 487.
— Как по-твоему, — спросил он Луганова, — что бы это могло значить?
Тот в задумчивости поскреб подбородок:
— Пожалуй, по тексту похоже на объявление…
— Объявление, — подхватил Миронов. — Конечно же, объявление. И я так считаю. Но вот почему, зачем Савельев его записал, с какой стати оно ему понадобилось? Думаю, объяснение тут может быть только одно: это объявление как-то связано с Черняевым. Но как? Хорошо бы узнать, кто и когда сдавал это объявление, где? Как, сможешь выяснить?
— Что ж, — сказал Луганов, — это задача не из трудных. Можно провести проверку по всем бюро объявлений, по редакциям газет, не сдавал ли кто объявления с таким текстом. Время, конечно, потребуется, но, глядишь, что-нибудь и выясним.
— Правильно, — согласился Андрей. — Теперь вернемся к началу нашего разговора, к Корнильевой. Так вот: где мы до сих пор искали Корнильеву? Везде, кроме как в Крайске. А что, если она из Крайска не уезжала?
— Как — не уезжала? — вскинулся Луганов. — Да ты, Андрей Иванович, в уме?
— Пока еще да, — усмехнулся Миронов. — Так мне, во всяком случае, кажется. Думаю, ты со мной сейчас согласишься. Поставим вопрос так: а можно ли исключить возможность несчастного случая? На вокзале, в поезде после отъезда, не знаю где? Раньше, согласен, такая мысль не могла прийти нам в голову: не было оснований. И действительно, почему было усомниться в ее отъезде? Имелся ряд вариантов касательно места, куда она могла уехать. Но теперь, когда все варианты проверены, когда все отпали… Одним словом, теперь такая мысль пришла мне в голову, и, полагая, что проверка этой версии нам не повредит, я не позже как сегодня связался с начальником Крайского уголовного розыска и просил подготовить нам справку обо всех несчастных случаях, имевших место в городе, на железнодорожных путях, в поездах в последних числах мая сего года, жертвами которых были женщины тридцати — тридцати пяти лет…
Миронова прервал телефонный звонок. Он снял трубку. По его коротким репликам Луганов понял, что звонит начальник уголовного розыска.
— Так, — говорил в трубку Миронов, и брови его хмурились. — Так… Ясно, товарищ полковник… Хорошо, сейчас зайдем… Ну, Василий Николаевич, вот тебе и ответ, — сказал Миронов, кладя трубку и поднимаясь из-за стола. — Пошли в уголовный розыск.
Глава 11
Начальник Крайского уголовного розыска полковник Петров ждал Миронова и Луганова. Едва они вошли, едва уселись, как он приступил к делу.
— Вот, — отрывисто произнес полковник, протягивая Миронову тощую папку в серой ледериновой обложке. — Убийство. Убита женщина лет этак тридцати — тридцати пяти. Личность не установлена. Двадцать восьмого мая. Вас, помнится, интересовала именно эта дата?
Миронов быстро перелистал подшитые в папку документы и зачитал вслух имевшуюся в деле справку. В ней говорилось, что двадцать девятого мая, в шестом часу утра, на пустыре на окраине города был обнаружен женский труп, завернутый в клеенку, обернутую сверху мешковиной.
— Полюбуйтесь, — сказал полковник, когда Андрей кончил читать справку, — убийство, да еще какое! Мы в Крайске и забыли, когда такое случалось. Там, дальше, заключение экспертизы. Ознакомьтесь.
В акте судебно-медицинской экспертизы указывалось, что причиной смерти убитой послужил удар, нанесенный каким-то тупым орудием. Смерть наступила мгновенно. Произошло это часов за семь до обнаружения трупа, то есть около десяти часов вечера двадцать восьмого мая. По заключению экспертов, убитой было от роду лет тридцать — тридцать пять. Больше ничего существенного в акте экспертизы не было.
Из дальнейших материалов следовало, что труп убитой был помещен в городской морг для опознания. Находился там неделю, но без результатов, после чего был захоронен на пригородном кладбище. Убитую никто не опознал. Впрочем, странного в этом ничего не было: лицо ее было настолько изуродовано, что складывалось впечатление, будто преступники преднамеренно уничтожили малейшие признаки, по которым можно было бы опознать их жертву. Странно было другое — ни в те дни, пока труп был выставлен в морге, ни позднее не поступало ни одного заявления об исчезновении кого-либо из жительниц Крайска. Отсюда милиция сделала вывод, что убитая оказалась в Крайске случайно, проездом. Но кем она была, зачем сюда приезжала, кто, наконец, были ее убийцы и почему, по какой причине было совершено столь жуткое преступление, установить так и не удалось.
— Вот где сидит у меня это дело, — угрюмо сказал полковник, с раздражением хлопнув себя по шее возле затылка, — вот где сидит. Судите сами: такое преступление — и по сию пору не раскрыто. У нас, в нашем городе, вообще нераскрытых преступлений почти нет, а тут не раскрыто, да еще такое…
— Что же, — спросил Миронов, — и следов никаких? Ничего не обнаружили?
— Никаких. Ничего, — отрубил полковник. — На место с оперативной группой выезжал я сам. Без толку. Труп нашел дворник. Поднял шум. Сбежались любопытные. Мы приехали — толпа. Все затоптано, захватано. Какие тут следы, какие отпечатки пальцев?! Ничего. Организовали розыск. Вот уже месяца четыре ищем, даже с лишком, а толку чуть…
В разговор вмешался Луганов:
— Разрешите, товарищ полковник? Андрей Иванович, ты что же, полагаешь, что… что это Корнильева?
— Какая еще Корнильева? — встрепенулся полковник.
— Ольга Николаевна Корнильева, — сказал Миронов, — это бывшая жена Черняева.
— Жена Черняева? — живо переспросил полковник. — Черт побери! Это мысль! Насколько мне известно, ваш розыск пока ничего не дал. Я не ошибся? А что, если… — Полковник умолк, не закончив фразы.
— Право, затрудняюсь сказать что-либо определенное, — задумчиво проговорил Миронов. — Я предполагал возможность несчастного случая. Мысль об убийстве мне в голову не приходила. А тут убийство, да еще такое. Корнильева? Но кому нужно было уничтожать Корнильеву? Кому она мешала? Не возьму в толк. Нет, не думаю, чтобы это была Ольга Николаевна. Однако проверку этой версии провести все же следует, даты-то совпадают. Только как? Лицо изуродовано, труп захоронен. Прошло несколько месяцев… Как тут определишь, Корнильева это или нет? Разве что эксгумация?
Полковник задумался.
— Эксгумация? Ну, сама-то по себе она ничего не даст. Вот если портретная реконструкция… Впрочем, это дело сложное, применяется один раз на тысячу, но тут, как кажется, игра стоит свеч. Кстати, у нас в Крайске работает кое-кто из последователей профессора Герасимова. А Герасимов — знаете, конечно? — тот восстанавливал лица тех, кто умер не то что полгода, год назад, а тысячелетия. Да что вам говорить, он же по черепу восстановил черты лица Ярослава Мудрого, а это начало одиннадцатого века, без малого тысячу лет назад; Тимура — тысяча четырехсотые годы; адмирала Ушакова — умер в одна тысяча восемьсот семнадцатом году!.. Значит, так, — решил, возвращаясь к делу, полковник, — извлечем тело убитой из земли (где оно захоронено, нам известно), по лобным костям, скулам, подбородку восстановим ее лицо, — ничего не поделаешь, придется повозиться, а там дело за малым. Возьмем фотографии Черняевой и сличим с реконструированным портретом. Надеюсь, все станет ясно.
Миронов не успел сказать ни слова — да и что мог он сказать? — как начальник уголовного розыска уже вызывал людей, отдавал распоряжения.
…Эксгумация была проведена на следующее утро. Помимо специалиста-врача с помощниками, в ней участвовал представитель городской прокуратуры. Присутствовал и Миронов. Луганова не было. Он с утра уехал на вокзал в камеру хранения — проверить, на чье имя сдал чемодан Черняев, там ли еще, на месте, этот чемодан?
Когда труп был извлечен из могилы и отправлен в анатомический театр при городской клинике, где должна была вестись работа по восстановлению лица убитой, на которую требовался не один день, Андрей вернулся в управление. Там его ждала новость: оказывается, вернулся из командировки Скворецкий. Миронов поспешил к полковнику.
В кабинете Скворецкого находился Луганов, успевший возвратиться с вокзала. Он как раз заканчивал доклад о тех событиях, которые произошли в Крайске за время отсутствия начальника управления.
По угрюмому, сосредоточенному выражению лица Кирилла Петровича Андрей понял, что полковник чем-то рассержен, недоволен. Чем — Миронову было ясно. И он не ошибся: не успел Андрей войти, не успел поздороваться, как Скворецкий спросил:
— Что с Сергеем, с Савельевым? Какой парень — и на тебе! — такая история! Что там стряслось, что врачи говорят?
По отдельным коротким репликам, которые бросал Скворецкий, пока Миронов докладывал, Андрей понял, что полковнику и так все известно. Рассказ Миронова нужен был ему для того чтобы узнать какие-то частности, детали, возможно упущенные другими. Эту манеру Скворецкого — расспрашивать нескольких работников об одном и том же событии, происшествии — Андрей знал издавна, еще со времени работы в партизанской разведке. Полковник дорожил мнением каждого из своих помощников, полагался на их наблюдательность; по крупицам, частностям уточнял общую картину.
На сей раз Миронов ничего нового, по-видимому, не сказал. Да и что мог сказать Андрей? Сергей был плох, очень плох. Розыск виновников преступления ничего пока не дал. Похвастать было нечем.
— Ну ладно, — тяжело вздохнув, сказал полковник. — Рассказывай, что на кладбище, как эксгумация?
Миронов подробно доложил, как прошла эксгумация, и заметил, что останки убитой в таком состоянии, что он не уверен, удастся ли провести опознание.
— Сомневаешься? — прищурил глаза полковник. — Плохо ты нашего бога, от угрозыска знаешь. Если он взялся — сделает. А насчет того, Корнильева это или не Корнильева, гадать не будем. Подождем результатов. Кстати, послушай-ка, что вот он, — Скворецкий кивнул в сторону Луганова, — откопал. Повторите, пожалуйста, Василий Николаевич.