ую ногу, звонко постукивал о ступеньки протезом. Только сейчас Адабаш догадался, почему ему с самого начала показалась странной походка Вилли. Но об этом он подумал уже в те минуты, когда сознание покидало его, и на месте Вилли вдруг увиделся сержант Орлик — подставляет свое плечо, приговаривает: «Потерпи, капитан, сейчас доберемся до кровати». И еще ему почудилось, что он покатился в темноту.
Адабаш был без сознания совсем недолго, очнулся оттого, что вдруг стало не так душно — это Ирма осторожно прикоснулась влажным полотенцем к его губам, щекам, лбу. Потом Вилли, пытаясь снять с него одежду, принялся ворочать его с боку на бок.
— Перевязан неплохо, по-солдатски, — отметил Вилли. — Но бинты надо сменить, они пропитались кровью. Ирма, принеси таз с водой, йод и бинты…
Заметив, что девушка заколебалась, прикрикнул на нее:
— Хотя бы раны учили вас перевязывать там, в вашем похабном Союзе девушек?*["67] Или только вопить: «Хочу ребенка от фюрера»?
— Вилли, как ты можешь? — гневно зарделась девушка.
— Тогда перебинтуй капитана, — распорядился Вилли.
— Он капитан? — с любопытством спросила Ирма.
— Да, и, видно, из старых фронтовиков.
— Но он же совсем молодой!
— Для войны возраст особого значения не имеет, — рассудительно сказал Вилли. — Посмотри на его гимнастерку: три ордена, пять медалей. Видишь «За отвагу» — это у них солдатская награда. А вот это — орден Красного Знамени, этот вот — орден Красной Звезды. Такие штуки у русских даром не дают… И в один день их не зарабатывают. А это вот — нашивки за ранения. Да принесешь ли ты наконец воду? Офицер и так потерял много крови.
— Иду.
Весь этот разговор Адабаш слышал словно бы в забытьи, он понимал все, однако воспринимал услышанное отстранение, не связывая с собой.
— Автомат? — открыв глаза, как ему показалось, резко спросил он.
Но слово прозвучало слабо, едва слышно.
— Возьмите свой автомат, — пренебрежительно ответил Вилли и взял оружие в руки.
Адабаш, увидев это, рванулся к нему и едва не свалился с кровати. Вилли поспешно положил автомат так, чтобы Адабаш без напряжения дотянулся до него.
— Не, волнуйся, капитан, — сказал Вилли. — Сейчас мы не враги, просто два искалеченных войной человека. — Он звонко постучал пальцами по протезу.
Ирма возвратилась не одна. Вместе с нею в комнату поднялась пожилая женщина в наспех накинутом халате.
— Что? В моем доме русский? Русский в доме супруги полковника фон Раабе? — с порога выкрикнула она. — Где он?
— Вот… — спокойно указал на Адабаша Вилли.
— И ты здесь, сын красного Биманна? — Женщина буквально впала в ярость.
— Мама, я вас прошу… — умоляюще сказала Ирма.
— Замолчи, негодница, предательница, изменница! — выкрикивала супруга полковника фон Раабе.
— Мама!
— Я иду за солдатами! — решительно сказала женщина.
— Погодите, фрау Раабе, — остановил ее Вилли. — Прислушайтесь… — Он раскрыл окно, в комнату ворвались звуки усиливающейся канонады. — Русские совсем близко. Не сегодня, так завтра они придут сюда, послезавтра в их руках будет весь Берлин. Той Германии, в которой что-то значили полковник фон Раабе и его супруга, вскоре не станет!
— Вы хотите сказать… — несколько тише произнесла фрау Раабе, — что…
— Вот именно, — подтвердил Вилли.
— Дочь! — снова повысила голос фрау Раабе. — Прошу тебя удалиться! Здесь не место порядочной немецкой девушке!
— Порядочная немецкая девушка уже давно перевязала бы раненого, — резко сказал Вилли. — И послушайте меня внимательно, фрау Раабе. Повторяю: русские не сегодня завтра будут здесь. Для них достаточно уже того, что в этом доме живет семья эсэсовца фон Раабе, который перестрелял со своими карателями у них тысячи людей. И еще тысячи повесил, — Вилли сказал это сурово, с презрением.
— Если это и так, мой муж выполнял свой долг.
Ирма тоже не выдержала:
— Что ты говоришь о моем отце, Вилли!
— Об этом знает весь квартал. Как и о посылках, которые он слал вам из России, и еще о многом другом!
«Так вот куда я попал, — с тоской подумал Адабаш. — Надо же было так случиться… Семья эсэсовца, карателя… Гады!»
— Лежите, капитан, — заметив, как напрягся Адабаш, успокаивающе сказал Вилли. — Я сейчас закончу, как у вас говорят, урок политграмоты.
А парень вроде ничего, отметил Адабаш, рассуждает вполне здраво.
— …И если русские узнают, что в вашем доме, фрау Раабе, эсэсовцы схватили и расстреляли их раненого, а они узнают это потому что его товарищ ушел отсюда к своим, он скажет, где оставил своего напарника, вы понимаете, что произойдет.
— Не пугайте меня, Вилли! Долг перед Германией… — не унималась фрау Раабе.
— Мама, — укоризненно покачала головой Ирма, — придите в себя, Германии, о которой вы говорите, уже нет, а у нас в доме раненый… Офицер…
— Ах, офицер… — задумчиво произнесла ее мать.
— Да. Капитан, — подтвердил Вилли, — и, судя по всему, он у них важная персона. Вы же видите, сколько у него наград.
— Офицер с заслугами… — что-то прикидывала фрау Раабе.
— Вы меня правильно поняли, — чуть насмешливо подтвердил Вилли. — Сам господь бог послал вам случай проявить милосердие.
— Немецких женщин всегда отличало сострадание к раненым воинам, — четко, заученно изрекла фрау Раабе.
Она словно бы стала выше ростом, произнося эти слова, и ее лицо обрело тот оттенок торжественности, который приличествовал изрекаемому.
— Уже совсем светло, — сказала Ирма.
Действительно утро наступало быстро и решительно, над городом сквозь дым пожарищ занималась заря.
— И русские близко, — добавил Вилли.
— Ирма! — строго распорядилась фрау Раабе. — Займись раненым, господину офицеру требуется твоя помощь.
— Так-то лучше, — пробормотал Вилли.
В это время громко зазвонил входной звонок, послышались топот сапог, звон оружия, резкие голоса.
Адабаш подтянул к себе автомат, потрогал гранаты.
Фрау Раабе величественно кивнула и неторопливо стала спускаться по лестнице. В дверь уже молотили прикладами.
— Минуту! — громко сказала хозяйка коттеджа. — Сейчас открою.
— Я пойду за нею, — решил Вилли, — а ты, Ирма, оставайся здесь.
— И имейте в виду, — с угрозой сказал Адабаш, — парочки гранат хватит для нас всех.
— Надеюсь, обойдется без этого.
Фрау Раабе погремела цепочками, открыла дверь, и Адабаш услышал, как в переднюю торопливо ввалилось несколько человек — внизу, на первом этаже, сразу стало шумно и людно.
— С кем имею честь? — Фрау Раабе держалась с достоинством.
— В вашем доме нет посторонних? — Вопрос, очевидно, принадлежал офицеру, прозвучал он резко и, торопливо. — Мы преследуем русских… Вы слышали ночью стрельбу у дома?
— Да, конечно, это было так страшно! Но русские в доме полковника фон Раабе? — В ответе женщины чувствовалось искреннее негодование. — Вы понимаете, что говорите?
— Они могли ворваться к вам силой, укрыться где-нибудь… — уже менее уверенно проговорил офицер.
— Нет и еще раз нет!
— А это кто? — Офицер, очевидно, заметил Вилли.
— Ефрейтор Биманн, — послышалось четкое. — Ранение на Восточном фронте, вот мои документы, — Вилли стукнул о пол протезом.
— Вижу твою деревяшку, — проворчал офицер. — Почему здесь?
— Вилли жених моей дочери, — с достоинством объяснила фрау Раабе, — в эти трудные для Германии дни он вместе с нами, потому что в доме нет мужчин, мой муж, полковник, сражается за фюрера и нацию.
— Хорошо, хорошо, — прервал ее офицер, — если заметите что-нибудь подозрительное, дайте нам знать.
— Это мой долг, — ответила фрау Раабе и неожиданно выкрикнула: — Хайль Гитлер!
— Хайль… — прозвучало в ответ равнодушное.
Ирма во время всего этого разговора стояла у окна, бледная, закаменевшая в страхе. Она видела, как раненый неимоверным усилием приподнялся, чуть придвинулся к спинке кровати и сел так, чтобы удобнее было стрелять. Он мог вскрикнуть от боли и выдать этим криком и себя, и всех их. Он мог не выдержать напряжения и швырнуть вниз свои гранаты. Еще солдаты могли затеять обыск, подняться сюда, и тогда… Что будет тогда, она боялась даже подумать.
Еще Ирма видела, что ее раненому очень плохо. Старые бинты сняли, а новые наложить не успели, он сидел, опираясь на спинку кровати, голый по пояс, и из маленького отверстия на плече сочилась тоненькая струйка алой крови, окрашивая красным простыни.
Ирма умоляюще смотрела на Адабаша, стараясь удержать его взглядом от необдуманного поступка, жеста, слова, и очень боялась, что сейчас сама потеряет сознание, упадет и на шум вбегут солдаты. Адабаш увидел это ее состояние.
— Сядь! — очень тихо сказал он, и Ирма неслышно прошла к креслу, опустилась в него.
Солдаты наконец покинули коттедж. Фрау Раабе поднялась наверх победительницей. Она распорядилась:
— Вилли, закройте, будьте добры, дверь и окна на запоры. Ирма, займись господином офицером, он в плохом состоянии.
Капитан отложил автомат, откинулся на подушку и потерял сознание. И в минуту просветления ему снова увиделись родные Адабаши, школа, вот он входит в класс, ребята встают, он здоровается по-немецки, они не понимают и смеются, а потом сами говорят на немецком, слова звучат с берлинским диалектом, все какие-то странные: «Осторожно, ему больно», «Да не падай ты в обморок, обычная человеческая кровь…»
Временами он слышал все это очень ясно, но бывало и так, что голоса удалялись и понять ничего было нельзя.
«Какой странный у меня урок!» — мелькали и путались мысли, он хотел установить тишину в классе, но почему-то это никак не удавалось. Долетали не только немецкие слова, но и буханье крышками парт, вызывающее и громкое. И только в какой-то миг пришла ясная мысль: это не крышки парт хлопают. Это методично, с равными интервалами бьют дальнобойные орудия… Наши… Все снова закружилось, завертелось в оранжево-блеклом тумане: надо обязательно встать, потому что после артподготовки начнется атака, надо встать — он так мечтал повести своих разведчиков в атаку на Берлин. Комбат не откажет, он на КП, надо срочно пробраться туда, в развалины дома, обратиться по форме: