И ему вспомнился голодный Питер, лесные сугробы, темные шахты, и… Пронин узнал незнакомца.
– Конечно, мы с вами встречались, – уверенно повторил Пронин. – В девятнадцатом году вы были лейтенантом, но за это время, вероятно, повысились в чине… Не правда ли, капитан Роджерс?
– Майор Роджерс, – холодно поправил незнакомец.
– Ну, тем лучше… – обрадованно сказал Пронин. – Значит, мы с вами в одном звании, и я рад встретиться с вами, майор Роджерс.
Роджерс промолчал, взглянул на графин с водой, стоящий на подоконнике, с минуту подумал, потянулся к воде, но Пронин перехватил этот взгляд и еще раньше схватил графин за горлышко.
– Надеюсь, вы не захотите подражать Бурцеву? – спросил Пронин.
– Нет, я солдат, – жестко сказал Роджерс. – Я просто хочу пить.
– Одну минуту.
Пронин перегнулся через подоконник, вылил воду на землю, с пустым графином подошел к начальнику школы и попросил: – Пошлите, пожалуйста, кого-нибудь к колодцу за свежей водой.
Начальник школы с недоумением посмотрел на Пронина и неуверенно протянул кому-то графин.
– Сходите…
– Вероятно, в своей разведке вы лучший специалист по русским делам? – обратился Пронин к Роджерсу.
– Да, я разбираюсь в них, – согласился Роджерс.
– Вы хорошо знаете Россию, – сказал Пронин.
– Да, я знаю ее, – согласился Роджерс.
– А что такое «ипостась», вы знаете? – спросил Пронин.
– Нет, – сказал Роджерс. – А что такое «ипостась»?
– А это – несколько лиц одного бога в православной терминологии, – объяснил Пронин. – Вот вы являлись мне в разных ипостасях. Учителем из псковской деревни, красноармейцем с заставы, собирателем сказок, водопроводчиком и туристом, садовником и похитителем документов… Помните?
– Помню, – сказал Роджерс.
– Вы жадный человек, майор, – продолжал Пронин. – У нас, русских, есть хорошая поговорка о погоне за двумя зайцами. Документ ваш ничего не стоит. Самолет вам похитить не удалось. И, наконец…
Посланный вернулся и подал начальнику школы графин с водой.
Пронин налил в стакан воды и подал стакан Роджерсу.
– Прошу вас, майор. Вы хотели пить.
– Глупые шутки, – сказал Роджерс. – Вы можете меня расстрелять, но воды этой я не выпью.
– Боитесь попасть в яму, которую рыли другому? – спросил Пронин. – Как хотите. У нас принято прежде всего потчевать гостей. Но ежели вы отказываетесь, я сам утолю жажду. – И Пронин взял стакан, поднес к губам и с наслаждением, по глоткам, принялся медленно пить воду. Роджерс тупо глядел на Пронина…
– Что вы делаете! – крикнул Виктор. – Иван Николаевич!..
– Не волнуйся, – сказал Пронин, отставляя пустой стакан. – Неужели ты думаешь, я чувствовал бы себя спокойно, если бы знал, что где-то в нашей стране находится какой-то незнакомец с холерной вакциной. Во второй мой приезд в совхоз я сумел изъять ампулы с вакциной и заменить их ампулами, наполненными невинной мыльной водой.
Майор Пронин.Родословная героя
Родословная литературного героя – это жизнь его создателя. Образ майора Пронина давно превратился в русскую песню – как говорится, музыка народная, слова народные, за роялем автор. Майор Пронин настолько прочно вошел в нашу речь как фольклорный образ, что даже странно представить себе, что этот персонаж был рожден писательской фантазией. В анекдотах, сложенных по схеме «встретились русский, англичанин и француз», но посвященных сыщикам, от нашей страны неизменно представительствует майор Пронин – наряду с Шерлоком Холмсом и комиссаром Мегрэ.
1
Лев Овалов – литературный псевдоним Льва Сергеевича Шаповалова. Кстати, в аннотациях ко всем книгам писателя неизменно указывалась его настоящая, дворянская, фамилия, а также имя с отчеством. К тридцатым годам Лев Овалов был, что называется, «известным писателем и литературным деятелем». Образцовая биография молодого коммуниста, участника Гражданской войны, вступившего в партию пятнадцати лет отроду, а до этого создавшего волостную комсомольскую ячейку в селе Успенском на Орловщине… Там писатель сполна повидал и кулаков, и диверсантов, и мнимых и явных шпионов – всех героев будущей советской остросюжетной прозы. В то же время он получил медицинское образование – и врачевал сельчан.
Что можно сказать о культурном контексте комсомольской юности Льва Овалова и его современников? Сразу вспоминается Багрицкий: «А в походной сумке – спички и табак. Тихонов, Сельвинский, Пастернак». Безусловно, оваловское поколение было «поэзиецентрично». Кроме молодых, авангардных авторов, подхвативших «музыку революции», в чести были и Некрасов, и собственно автор музыкального определения социальной бури – Александр Блок. Блок навсегда остался любимым поэтом Льва Овалова. Впоследствии майор Пронин и его верный оруженосец капитан Железное не раз упомянут Блока в своих беседах. В те годы Лев Сергеевич прилежно сочинял стихи, но не спешил с публикациями. На закате нэпа поэт внесет свой вклад в развитие советской детской поэзии, выпустив несколько книжек с задорными антимещанскими стихами для мальчиков и девочек. «Пятеро на одних коньках» – книжка с цветными картинками – стала любимым детским чтением 1927 года.
Были у революционного поколения и свои песни – песни революции и Гражданской войны. Повсюду звучало: «Смело, товарищи, в ногу…», «Вы жертвою пали…», «Вихри враждебные реют над нами…». Зачастую новые, революционные, слова Радина и Кржижановского приспосабливались к известным народным, шансонетным и классическим мотивам. После завершения Гражданской войны и образования СССР стране понадобилась своя, оригинальная массовая культура: песни, книги, кинофильмы, рекламный плакат. Овалов сотрудничал в рапповском журнале «Рост», затем в «Комсомольской правде». Создателей новой массовой культуры выручало революционное искусство, в переосмысленном виде были мобилизованы и традиции прежней России. Вместо безбожно устаревшего дореволюционного кино на экран были призваны горьковские босяки, не знавшие традиционных кинематографических фраков, манишек и пеньюаров. Появились и герои сатирических приключенческих лент – прохиндеи, увязшие в своих пороках, первым из которых признавалась мещанская любовь к денежным знакам. Новая советская массовая песня объединила традиции городского романса, оперетты, революционной песни и пестрого фольклора многонациональной страны. Братья Покрасс, Блантер, Дунаевский с одинаковым мастерством использовали традиционные русские, украинские, еврейские мотивы, а также новации заокеанского джаза.
В тридцатые годы Овалов был именно тем молодым специалистом, в которых нуждалась тогдашняя новая литература. Лев Сергеевич получил традиционное благословение патриарха – Максима Горького – и вошел в Союз писателей со дня его основания… Влиятельнейшие литературные журналы довоенного времени «На литературном посту» и «Литература и искусство» благосклонно отозвались на дебют прозаика – повесть «Болтовня». Сразу несколько критиков (в их числе – молодой Александр Бек) приветствовали нового пролетарского писателя и его героя, рабочего Морозова: «На примере Морозова вы чувствуете, как новое, социалистическое прет из всех щелей, преодолевает, выкидывает вон все старое, мелкособственническое и как оно формирует нового рабочего, нового классового человека». Овалова называли молодым писателем-пролетарием, но в этом определении была доля лукавства. Лев Сергеевич происходил из небогатой, но родовитой семьи. Уже под старость, в девяностые годы, он сообщал интервьюерам, сколько его родни – Шаповаловы, Тверетиновы, Баршевы, Кожевниковы – упомянуто в словаре Ф.А.Брокгауза и И.А.Ефрона. По отцовской линии прямым предком Льва Сергеевича был профессор С.И.Баршев, один из столпов Московского университета времен толстовского классицизма. Профессор Баршев побывал и деканом юридического факультета, и ректором университета. Влиятельный, увенчанный лаврами господин. По материнской линии родственником писателя приходился знаменитый ученый, отец русской невропатологии, профессор А.Я.Кожевников. И все-таки в анкетах Лев Сергеевич писал: «Из рабочих». Дело тут не в диктате эпохи: сын сельской учительницы вполне мог честно написать: «Из служащей интеллигенции» – это не возбранялось. Но писатель вправе конструировать собственную биографию. Вместо Льва Сергеевича Шаповалова – Лев Овалов из рабочих. Это не конформизм, это творческий замысел, маска. Писатель выбрал для себя амплуа и соблюдал правила игры.
Отец писателя – С.В.Шаповалов – погиб на фронте в самом начале Первой мировой, в 1914 году. Один из главных героев пронинского цикла – Виктор Железное – тоже потеряет отца на фронте… В 1917 году семья от московского голода едет в село Успенское Орловской губернии, где юный Лев Шаповалов с максимализмом недавнего гимназиста бросился в революционную круговерть. Революционные аббревиатуры, слова-сокращения точнее всего определяли тогдашнюю реальность: комбеды, продразверстка… Молодой комсомолец, а затем и большевик Шаповалов борется за рабочее дело на селе – а это опаснейший фронт Гражданской войны! Судьба Льва Шаповалова стала предысторией литературной биографии Льва Овалова.
После успеха «Болтовни» Лев Овалов работает интенсивно, не порывая и с журналистикой. Творчество Овалова обращает на себя внимание крупнейших критиков и писателей того времени – Фадеева, Воронского, молодого Твардовского… В свет выходят книги «Ловцы сомнений», «Путь в завтрашний день», «Июль в Ойротии» (все – в 1931 году), роман «Утро начинается в Москве» (в двух книгах – 1934 и 1936), повесть «Здоровье» (1936), сборник рассказов «Лимонное зерно» (1939). Овалов стал обитателем известного писательского дома в Лаврушинском, по соседству с Борисом Пастернаком и Федором Гладковым. Именно Лев Овалов – тогдашний главный редактор «Молодой гвардии» – опубликовал пастернаковский перевод «Гамлета» и, рискнув своим креслом, приказал заплатить поэту за перевод как за оригинальные стихи.
2
В конце тридцатых годов и литераторы, и читатели ощущали потребность в создании отечественного детектива. Лев Овалов стал одним из пионеров жанра и безусловным лидером первого поколения мэтров остросюжетной литературы. В то время Лев Сергеевич служил главным редактором журнала «Вокруг света». Сначала он обратился к знакомым писателям с просьбой написать что-нибудь «про шпионов». Но никто не рискнул прикоснуться к этой новой и скользкой теме. Тогда редактор Овалов рискнул напечатать экспериментальный рассказ писателя Овалова на журнальных страницах. Именно экспериментальный – литературный этикет требовал особых пояснений для первого пронинского детектива «Синие мечи». Говорилось, что в этом рассказе мы берем на вооружение заморскую форму шпионского детектива, чтобы она служила нашему потребителю, как служат на наших заводах и фабриках импортные станки. Успех этого коротенького рассказа был так велик, что возникла необходимость проследить литературную генеалогию героя – молодого чекиста Ивана Николаевича Пронина. В первую очередь вспоминались выпуски книжных сериалов десятых годов – про Шерлока Холмса и Ника Картера, про пещеру Лехтвейса и русского сыщика Путилина, про Ната Пинкертона и похождения Ирмы Блаватской… Шерлок там был, конечно, не конандойловский, а рыночно-лубочный. Корней Чуковский называл его «отвратительным двойником» настоящего Холмса с Бейкер-стрит. В этих брошюрах «с продолжениями» хватало великосветских негодяев, загипнотизированных красавиц, немногословных боксеров и коварных отравителей. Герои объяснялись очень выразительно: «Ага, попался, голубчик, – ледяным тоном сказал Пинкертон, надевая на негодяя наручники, – теперь я тебя наконец-то посажу на электрический стул!» Конечно, герой советского детектива не мог походить на этих монстров буржуазного масскульта. Он должен быть не менее успешным, но Овалов стремился добавить к картонным фигурам прежних сыщиков человеческой теплоты и героической большевистской идейности. Совсем не случайно Лев Овалов присвоил своему герою звание майора. Пронин – профессионал, действующий контрразведчик. Генеральские лавры только помешали бы ему в работе. К тому же и так крупные советские руководители (например, Евлахов из «Голубого ангела») видят в майоре Пронина равного. В «Песне чекистов» композитора А.Останина на стихи Б.Пчелинцева, написанной после оваловской пронинианы, говорилось: «Пусть до утра не спят в рабочих кабинетах майоры с генеральской сединой». В послевоенное время Пронину присвоят генеральское звание, но в читательском сознании он навсегда останется «майором Прониным». К тому же Лев Овалов прозорливо произвел своего героя в генерал-майоры!
Современником Овалова был Аркадий Гайдар – еще один основоположник советского детектива, на этот раз – с более очевидным уклоном в детскую литературу. В гайдаровских повестях «Судьба барабанщика», «Дым в лесу» и «Дальние страны» не обошлось без шпионских тайн, без детективных перипетий. Несомненно, не только дети, но и их взрослые родители были читателями Аркадия Гайдара. В повестях Гайдара чувствовалось таинственное напряжение сюжета – соль детектива. В 1937 году другой детский писатель, Рувим Фраерман, написал повесть «Шпион», а в послевоенные годы, одновременно с поздними оваловскими повестями, были написаны близкие к детективному жанру детские повести Анатолия Рыбакова и Георгия Матвеева. Общественное движение, породившее эти произведения, в последние годы снисходительно связывают с явлением шпиономании. Заметим, что в годы Второй мировой и холодной войн это явление было вполне обоснованным и охватывало все континенты, а не только осажденную крепость – Советский Союз.
Самые прозорливые критики и литературоведы уже в то время обращали внимание на массовую культуру, наблюдая за развитием жанров, за движениями социальной мифологии. Корней Чуковский, Виктор Шкловский… Последний интересовался детективами Льва Овалова, несколько раз упоминал майора Пронина и в статьях, и в фундаментальных трудах. Особенно важно первое рассуждение Шкловского о Пронине: «Советский детектив у нас долго не удавался потому, что люди, которые хотели его создать, шли по пути Конан Дойла. Они копировали занимательность сюжета. Между тем можно идти по линии Вольтера и еще больше – по линии Пушкина. Надо было внести в произведение моральный элемент… Л.Овалов напечатал повесть „Рассказы майора Пронина“. Ему удалось создать образ терпеливого, смелого, изобретательного майора государственной безопасности Ивана Николаевича Пронина… Жанр создается у нас на глазах». Кстати, и безымянный рецензент из «Огонька» почти дословно повторил некоторые обороты Шкловского – наверное, это носилось в воздухе: «В № 4 „Знамени“ Л.Овалов напечатал повесть „Рассказы майора Пронина“. Ему удалось создать образ терпеливого, смелого, изобретательного майора государственной безопасности Ивана Николаевича Пронина и его помощника Виктора Железнова. Книга призывает советских людей быть бдительными. Она учит хранить военную тайну, быть всегда начеку». Можно поспорить со Шкловским: на самом деле в пронинских рассказах, а особенно – в повести «Голубой ангел», традиции Конан Дойла были скорее приспособлены к советским реалиям, чем сведены на нет. Пронин и занял в нашей мифологии место советского Холмса потому, что Овалов сделал очевидную установку на классический детектив. С этим и победил. Классический детектив – это прежде всего антураж, создаваемый вокруг главного героя: дымящаяся трубка старого холостяка Холмса, его халат, скрипичная игра и увлечение оперой. Пронин тоже убежденный холостяк, у него имеется говорливая домоправительница Агаша (миссис Хадсон, напротив, молчалива), текинский ковер на стене, гитара, любовь к армянскому коньяку и футболу. Подчеркиваются и некоторые знаковые детали костюма – пальто с нитками «по-особому крученными», легкомысленные летние трусы…
Как раз тогда, в 1939 году, одновременно с первыми рассказами майора Пронина, в нескольких театрах СССР была поставлена пьеса Льва Шейнина «Ошибка инженера Кочина». В том же году вышла экранизация этого шпионского бестселлера. Роль проницательного чекиста (что-то в нем было от майора Пронина) сыграл популярнейший Михаил Жаров. Для Европы времечко было военное, для Советского Союза – предвоенное. И нет ничего удивительного в моде на короткие армейские прически, духовые оркестры и мужественных героев. Властителем дум становится и молодой поэт Константин (Кирилл) Симонов, посвятивший военной героике львиную долю своего творчества в стихах и прозе. Несколько ранее, в 1937 году молодой долговязый поэт-орденоносец Сергей Михалков (его талант к тому времени уже признали и Чуковский, и Булгаков, и Фадеев) пишет стихотворение в гайдаровском духе – «Граница». Его юным героям удается рассекретить коварного и опытного врага:
В глухую ночь, в холодный мрак
Посланцем белых банд
Переходил границу враг –
Шпион и диверсант.
Он тихо полз на животе,
Он раздвигал кусты,
Он шел на ощупь в темноте
И обошел посты.
По свежевыпавшей росе
Некошеной травой
Он вышел утром на шоссе
Тропинкой полевой.
И в тот же самый ранний час
Из ближнего села
Учиться в школу, в пятый класс
Детей ватага шла.
Шли десять мальчиков гуськом
По утренней росе,
И каждый был учеником,
И Ворошиловским стрелком,
И жили рядом все.
Они спешили на урок,
Но туг случилось так:
На перекрестке двух дорог
Им повстречался враг.
– Я сбился, кажется, с пути
И не туда свернул! –
Никто из наших десяти
И глазом не сморгнул.
– Я вам дорогу покажу! –
Сказал тогда один.
Другой сказал: –
Я провожу.
Пойдемте, гражданин. –
Стоит начальник молодой,
Стоит в дверях конвой,
И человек стоит чужой –
Мы знаем, кто такой.
Есть в приграничной полосе
Неписаный закон:
Мы знаем все, мы знаем всех:
Кто я, кто ты, кто он.
Песни, исполняемые с эстрады популярными Леонидом Утесовым и Георгием Виноградовым, тоже призывают к бдительности. Вот, скажем, предвоенная «Дальняя сторожка» композитора Исаака Дунаевского и поэта Евгения Долматовского. Лирическая, напевная мелодия, а сюжет вполне героический.
Под вечер старый обходчик
Идет по рельсам, стучит,
У стыков стальных он видит двоих,
Один он к ним спешит…
Заносит он молоток свой!
Волной вздымается грудь.
Пусть жизнь он отдаст, но только не даст
Врагу разрушить путь…
Старый обходчик обезвреживает диверсантов. Даже он – герой популярной (и талантливой!) массовой песни сообщает нам. как злободневна была в предвоенное время шпионская тема. Миллионы читателей и слушателей бросались на нее, как голодный на горячие пирожки. Ветер дул в паруса шпионского детектива. И все-таки каждый успех нового, остро популярного жанра давался с боем.
В журнале «Красная новь» Овалову отказали в публикации «Рассказов о майоре Пронине». Тогда Лев Сергеевич принес рукопись в «Знамя», к главному редактору Всеволоду Вишневскому. Вишневский предчувствовал шумный успех новой серии рассказов о Пронине, но отзывы рецензентов из НКВД были строги. Тогда классик советской драматургии, автор «Оптимистической трагедии» обратился лично к В.М.Молотову. Железный наркоминдел ознакомился с рукописью и дал свою резолюцию: «Срочно в печать». И знаменские публикации, и отдельное издание рассказов стали событиями в истории массовой литературы. После публикации «Рассказов майора Пронина» и «Рассказов о майоре Пронине» Лев Овалов приступает к повести «Голубой ангел». Заметим, что в рассказах писатель с легкостью и изяществом передал образы рассказчиков. В первом цикле таковым выступил сам майор, во втором – всевидящий автор. Очень тонко, без формальных излишеств, Овалов дает нам «почувствовать разницу». Этот прием использовал и Конан Дойл, несколько поздних рассказов холмсианы написаны от имени Шерлока. Но Овалов сильнее подчеркивает углы зрения, а в «Голубом ангеле» и вовсе является пред читательские очи собственной персоной. Автобиографизм повести очевиден: Лев Овалов награждает рассказчика-писателя поездкой в Армению, из которой он, помимо нескольких бутылок отменного коньяку, одна из которых предназначается майору Пронину, привез материалы для книги об этой «древней удивительной стране». В то время на рабочем столе писателя Овалова лежали две рукописи – «Голубой ангел» и «Поездка в Ереван». Книга об Армении вышла в свет в 1940 году. Время было бурное – и Овалов не раз занимал и освобождал начальственные кресла в разных московских редакциях: «Вокруг света», «Молодая гвардия»… Удивительный факт: 22 июня 1941 года, несмотря на начало великой войны, в Москве, на Моховой, прошел творческий вечер Льва Овалова. С вопросами о лишних билетиках к прохожим приставали за несколько кварталов! В первый месяц войны, на волне оглушительного успеха огоньковской публикации «Голубого ангела», Овалов оказывается в роли своих не самых любимых героев: 5 июля 1941 года его арестовывают. Причины ареста туманны; сам писатель вспоминал, что его обвиняли в «разглашении методов работы советской контрразведки» на материале повести «Голубой ангел». Так вспоминал сам Лев Овалов – а писатель имеет право на легенду. Ю.М.Лотман сказал о Карамзине: «Право на летопись получает летописец». В случае с Л.С.Оваловым писатель-детективист стал героем жизненного детектива. В лагерях и в ссылке пригодились навыки первой профессии писателя: он снова занялся медициной. В 1956 году он вернулся в Москву с замыслом романа о военных подвигах майора Пронина.
3
Уроки Горького и литературные нравы двадцатых годов прочно вошли в жизнь писателя. Больше всего он гордился теми романами, где документ стоял выше фантазии, а правда жизни превалировала над вымыслом. Подобный литературный метод подразумевает долгие командировки. И вот в Свердловске писатель почти год делит кров с сыном Чан Кайши, приехавшим в Советский Союз учиться и работать. Результат – роман об Уралмаше «Утренняя смена» («Зина Демина»), в котором действует молодой китайский коммунист Чжоу… Прошли годы – и сосед Льва Овалова стал президентом Тайваня, кстати, отнюдь не дружественного Советскому Союзу. Звали его Чан Чинго – болельщики международной политики, несомненно, помнят это имя. А первой леди Тайваня была та самая заводская девчонка Зина Демина из оваловского романа, точнее, ее реальный прототип. В 1962 году писателю довелось присутствовать на кремлевском совещании по Нечерноземью. Услышав упрек секретаря Дорогобужского райкома партии А.А.Алексеевой в том, что писатели-де не знают жизни, поселившись в московских квартирах, бывший рапповец загорелся: «Я к вам приеду». И Анна Андреевна Алексеева получила вторую жизнь в документальном романе «История одной судьбы» (1962). Наконец, подлинная девушка, порвавшая с тоталитарной сектой, несколько месяцев гостила в московской квартире Оваловых, чтобы стать героиней романа «Помни обо мне» (опубликован в 1966 году). Именно эти романы Лев Сергеевич Овалов считал своим главным литературным достижением. Их, а совсем не детективы, которые давались писателю подозрительно легко: неделя – и готов сюжет, месяц, другой – и повесть можно везти в редакцию. Легкий успех смущал, а на закате лет девяностолетний писатель признавался: «Я мог бы эти детективы, как орешки, щелкать». Не чувствовал потребности. Ограничился шестью рассказами и повестями – «Голубой ангел», «Медная пуговица», «Секретное оружие», «Букет алых роз». Это чисто русская и советская традиция – не злоупотреблять успешным амплуа, не искать легких путей, не выходить в тираж… На традиции глупо сетовать, с ними нужно считаться. Правда, и сэр Артур Конан Дойл всю жизнь отмахивался от холмсовской славы и предпочитал войти в историю литературы как автор исторических романов или записок по спиритизму… Сегодня мы можем смело утверждать, что в XXI век Конан Дойл войдет как автор рассказов и повестей о Холмсе, а Лев Овалов – как автор майора Пронина. Писателей огорчила бы такая перспектива, но с ней придется смириться. А документальный производственный роман, которому Овалов всю жизнь отдавал должное, сейчас можно воспринимать с долей иронии, можно охать по поводу наивности прежних литераторов, веривших в созидательную силу искусства. Можно кивать на Огюста Конта, вспоминать позитивизм, бранить жесткую функциональность социалистического реализма. Ниспровергать писателей того времени легко: они сами были доками в ниспровержениях. Они бы могли ответить только словами поэта: «Нас не нужно жалеть, ведь и мы б никого не жалели». Куда сложнее осмыслять ту эстетику, основанную на энтузиазме и перенапряжении сил. Думаю, многие сейчас осознают продуктивность обращения к тем ценностям, которые наполнили жизнь Льва Овалова и его современников, сделали их суровыми и терпеливыми. Они верили, что учение и труд способны преобразить мир, сделать нашу жизнь полнее, счастливее. Наивно? Но еще наивнее ставить себя выше великих иллюзий, опускать руки и хорониться заживо в премудром скептицизме.
Детективный цикл Льва Овалова начался с «Рассказов майора Пронина» (1939 г.). Работа продолжалась до 1963 года, когда отдельным изданием был выпущен роман «Секретное оружие». За четверть века читатели следили за перипетиями «Рассказов о майоре Пронине» (1940 г.), зачитывали до дыр журнал «Огонек» с повестью «Голубой ангел» (1941 г.) и романом «Медная пуговица» (1959 г.), угадывали в безымянном генерале КГБ старого знакомого – майора Пронина в повести «Букет алых роз» (1958 г.). В серии «Атлантида» цикл Льва Овалова впервые будет издан от и до – единым блоком. Первая книга – «Приключения майора Пронина» – объединяет два цикла рассказов, с которых началась литературная судьба героя-контрразведчика. Шесть рассказов были напечатаны в журналах «Вокруг света» и «Знамя», а затем вышли отдельным изданием в серии «Библиотечка красноармейца». С этой книжки и началась всенародная слава майора Пронина, чье имя быстро стало нарицательным. Овалову удалось воспроизвести народные представления об идеальном герое – мудром, дельном человеке. Настоящий мужчина, Пронин чужд суеты. Спокойно и без истерик он идет к намеченной цели и неизменно оказывается победителем.
Есть у Пронина и полноценный антипод – ушлый профессионал разведки, английский резидент Роджерс. От рассказа к рассказу Пронин разоблачает агентов Роджерса, но англичанину всякий раз удается выскользнуть из расставленных сетей. Советская героика довоенного времени вообще не признавала легких успехов. Гибнет Чапаев, надрывается Павка Корчагин, можно вспомнить и фадеевский «Разгром», повествующий о гибели красных нибелунгов в Гражданскую войну. Это после 1945 года писатели стали описывать преимущественно триумфальное шествие победителей в труде и бою. Авторы двадцатых – тридцатых должны были втолковать читателю, что строительство социализма – дело нелегкое и жертвенное, в котором каждая победа оплачена трагедиями поражений. У Льва Овалова, конечно, все проще, в детективном жанре вообще нельзя перебарщивать с трагизмом. Но «Приключения майора Пронина» интересны тем, что в первых пяти рассказах победа Пронина всякий раз оказывается неполной, а Роджерс – неуловимым. Конечно, элитный агент самой авторитетной разведки мира, элегантный высокий блондин Роджерс поначалу оказывается опытнее и профессиональнее крестьянина и красноармейца, которому партия поручила ловить шпионов. В рассказах о своем чекистском прошлом Иван Николаевич Пронин не чужд самоиронии: он постоянно напоминает читателю, что в те годы мы только учились работать, и граница тогда охранялась не «так отлично, как сейчас», и языков иностранных чекисты не знали, и, выполняя оперативные задания, нередко спешили с выводами… И здесь писатель ненавязчиво вводит тему образования. Пафос учебы был знаковой особенностью советской цивилизации. За полтора десятилетия борьбы с резидентом Роджерсом Иван Николаевич Пронин, не теряя времени, перемахивает ту пропасть, которая разделяла образовательный уровень советского чекиста и английского разведчика. В тридцатые годы они уже встречаются «на равных»: оба майоры, оба энциклопедически образованы, оба собаку съели в шпионских играх (собака, кстати, сыграет ключевую роль в этой истории).
По рассказам о майоре Пронине видно, как интересовали тогдашнюю публику вопросы служебного собаководства. В стране еще имела огромное распространение крестьянская традиция держать собак на цепи, в будках. Но мальчишки уже судачили о выдрессированных, чистопородных животных – и некоторые городские прогрессисты уже завели таких друзей в своих квартирах. Счастливчиков с отдельными двухкомнатными хоромами было еще немного, но в больших городах сохранялись небольшие дома, которые молва называла «частными». Там-то и появлялись первые квартирные служебные собаки. Майора Пронина собаки из рассказов «Зимние каникулы» и «Стакан воды» поражают великолепной выучкой. Он постигает азы дрессуры, и в финальном рассказе цикла легко находит общий язык с таксой Чейном.
Кроме Пронина и Роджерса, героем всех шести рассказов является Виктор Железнов. В начальных рассказах также действует первый командир Пронина в ВЧК – Ковров, который по-отечески наставляет будущего генерала КГБ. Очень любопытна линия «крупного советского и партийного деятеля», которого Овалов представляет в красноречивой манере: «назовем его, скажем, Базаров». В тридцатые годы было разоблачено немало представителей старой партийной элиты, которые признались в предательстве и работе на иностранные разведки. Во всей пронинской эпопее отзвуком тех процессов остался только этот самый Базаров. Кстати, конфликт «Сказки о трусливом черте» не потерял актуальности и в XXI веке: страсти там разгораются вокруг уральских угольных шахт, на которые претендуют иностранные собственники с помощью своих российских пособников… Уголь можно заменить нефтью, газом или алюминием, а конфликт остается по-газетному злободневным. Тогда, в двадцатые годы, Пронину не удалось разоблачить Базарова. Зато в рассказе «Agave mexicana», который стал для Пронина пятым подвигом Геракла, красный директор с замашками старого интеллигента – импозантный сибарит Щуровский был разоблачен с потрохами. Пронин вывел его на чистую воду с холмсовским артистизмом. В этом рассказе Овалов взял на вооружение классическую фабулу «Пропавшего письма» Эдгара По. Конан Дойл использовал ее для своего «Скандала в Богемии», а Лев Овалов виртуозно погрузил эту великосветскую историю в советский антураж. С такой же виртуозностью и в те же годы московские инженеры передвинули здание Моссовета, когда расширяли улицу Горького.
В случае с мексиканской агавой мы видим уже зрелого Пронина, ставшего докой в своей опасной профессии. Исчезла неопределенность и из городского пейзажа. Вместо перестрелок и рубки деревьев в скверах мы видим организованную работу Ботанического сада, уютные букинистические магазины, ситро на улицах и захватывающие футбольные матчи. Зрелость Пронина и зрелость страны, которую он защищал в 1918-м. Тогда, на излете тридцатых, несмотря на провозглашенную государственным обвинителем Вышинским максиму «Признание – царица доказательств», писатели и публицисты немало рассуждали о презумпции невиновности. В меру сил боролся с необоснованной подозрительностью коллег и Иван Николаевич Пронин – сторонник гуманного правосудия. В истории с мексиканской агавой подозрение поначалу падает на человека по фамилии Иванов. Кажется, все факты против Иванова. Но Пронин, подобно Шерлоку Холмсу в деле подрядчика из Норвуда (кстати, любимый дойловский рассказ Корнея Чуковского), выручает невиновного. Холмс отправляется к родителям подозреваемого в убийстве Макфарлейна, Пронин – в семью Иванова. Оба они убеждаются в добром нраве подозреваемых. Пронин – противник скорой расправы над своими клиентами. Во времена грандиозных шпионских процессов, когда при рубке леса во все стороны летят щепки, это качество было особенно ценным.
А футбольные матчи любил не только майор Пронин. Лев Овалов сам был заядлым болельщиком, до последних дней следившим за футбольными и хоккейными ристалищами. Несомненно, и в тридцатые годы Овалов слыхал рассказы об уникальном форварде – рыжем Федоре Селине, который мог на голове пронести мяч от своих до чужих ворот, подбрасывая его и снова ударяя макушкой. Никто не мог отнять мяч у Селина. Никто не мог одолеть майора Пронина. Таких людей невозможно победить, их можно только уничтожить…
«Куры Дуси Царевой» – одна из самых головоломных историй, в которой Пронину удалось разоблачить хорошо законспирированного врага, а иностранному резиденту (им, конечно, оказался Роджерс) снова удалось скрыться. Только в рассказе, который Овалов назвал по-скрибовски – «Стакан воды», – Роджерс оказался в руках советской контрразведки. О, писатель обставил это событие как полагается – с длинными мхатовскими паузами, с шутками и прибаутками, на фоне которых великое событие – захват Роджерса – воспринимается с особой остротой. Казалось бы, после этого дела Пронину можно уходить на покой – главный противник уничтожен. Однако приключения Пронина продолжились, – и мы продолжим разговор о феномене непревзойденного майора в следующих выпусках оваловской пронинианы.
4
…А Лев Сергеевич Овалов, не обращая внимания на всенародную славу майора Пронина, которая включала и разгромные рецензии в главном литературном журнале страны, и даже пародию Зиновия Паперного на роман «Секретное оружие», продолжал работу.
В 1956 году писатель был реабилитирован, восстановлен в партии с сохранением полного стажа и снова поселился в Москве. Из ссылки он вернулся вместе с новой женой – Валентиной Николаевной. Молодую медичку даже грозились исключить из комсомола за связь со ссыльным, но она прямо отвечала гонителям: «Он больший коммунист, чем вы». Так и прошли они вместе и годы испытаний, и годы славы. Их гостеприимный дом на Ломоносовском проспекте был полон детей – и литературная работа спорилась.
Писатель служил в журнале «Москва» – но уже не главным редактором, а заместителем Е.Е.Поповкина. Позже числился корреспондентом АПН. Главным, конечно, были романы и повести…
За «Историей одной судьбы» последовало «Партийное поручение» (1964 г.), затем Овалов пробует себя в роли драматурга, пишет«Хозяйку»(1965 г.). Переиздаются «Приключения майора Пронина», переиздаются и романы. Сталкиваясь с цензурными рогатками, старый большевик Овалов встречается с Михаилом Андреевичем Сусловым – в ту пору всесильным секретарем ЦК. Доказывает свою правоту, спорит – и находит понимание. В 1968 году Овалов выпускает новый роман – «Ветер над полем» («И отцы, и дети»). А в работе уже следующая книга – «Русские просторы». Ее писатель издаст в 1970 году. В начале семидесятых Лев Овалов получает заказ от популярной «молодогвардейской» серии «Пламенные революционеры» – написать повесть о Розе Землячке. Ведь писателю доводилось лично встречаться со знаменитой революционеркой – советской Жанной Д’Арк. Повесть о соратнице Ленина получилась увлекательной и теплой. Имена революционеров были священными для писателя. Он гордился своей книгой о Землячке, своими «Январскими ночами» (1972 г.). Потом был новый роман – «Утренние заморозки» (1979 г.), наконец, капитальная, итоговая книга «Двадцатые годы» (1982 г.). Автор предисловия к итоговому трехтомнику Овалова – Ал.Разумихин – пишет о романе «Двадцатые годы»: «Революция – явление сложное. Обратившись к одному из ее периодов, Лев Овалов, пожалуй, явил нам свой дар видеть жизнь в движении, без упрощений и искренне любить ее таковую. В материале прошлого он подметил немало живых, насущных проблем, имеющих непосредственное отношение к нашему сегодня».
В 1981 году, наконец, был снят негласный запрет на публикацию «Медной пуговицы» в центральных издательствах – и книга, принесшая писателю успех в пятидесятые годы в журнальном варианте, снова стала бестселлером в СССР. К тому времени о приключениях майора Пронина в оккупированной немцами Риге уже знали китайцы, монголы и вся Восточная Европа.
В последние годы жизни Лев Сергеевич Овалов работал над романом о своей родословной, о Шаповаловых, Твери-тиновых, Баршевых… Роман не был окончен, и даже рукописи не сохранились… Писатель смотрел по телевизору мультфильмы о приключениях капитана Пронина – внука майора Пронина. Дожил писатель и до компьютерных игр с участием майора Пронина и Феликса Дзержинского… То улыбался, то ворчал, но не отстаивал своих авторских прав. Лев Овалов всегда был выше любого сутяжничества. Он, в отличие от многих братьев-писателей, не умел и не стремился извлекать валютный максимум из своего литературного положения. Пренебрегал полагавшимися ему привилегиями, не лез в объективы телекамер. Он был тружеником, а не дельцом от литературы. В последние месяцы жизни Овалов сочинял предисловие к новому изданию приключений майора Пронина – оно так и осталось незавершенным: «Перед войной в мире было три великих сыщика – отец Браун, Шерлок Холмс и майор Пронин…».
В девяностые годы журналисты интересовались дуайеном советской литературы, ждали от него сенсационных признаний. В своих интервью писатель был занимателен, но не лягал поверженных святынь. Он помнил лермонтовское: «Кумир поверженный – все Бог». По завещанию Л.С.Овалова, его прах развеяли с вертолета над Москвой – над городом, где автор майора Пронина был счастлив.
Арсений Замостьянов