— А кому это нужно? — взвился Семен, вдруг почувствовав ее убежденность и еще больше раздражаясь. — Кому, я спрашиваю, нужно, чтоб ты путалась с ними? Этому доктору, да? Так я ж твой муж, а не он! У меня ты спросила? Почему ты не пошла в армию? Нашлось бы там и для тебя дело!
Он считал, что она обязана была посоветоваться с ним, хотя их разделяли тогда и сотни километров, и линия фронта. Галина не напомнила об этом, не сказала, что хотела в армию, она сказала просто:
— У совести своей я спросила, Сеня. Так нужно…
— У совести? — горько засмеялся Семен, и этот смех был признанием ее правоты и сожалением о том, что провело борозду между ними. — Все ваши потуги выеденного яйца не стоят. Я был на фронте, видел, знаю… Против танков нужны танки и пушки, против самолетов — самолеты и пушки… Их истреблять надо… Они в лагерях кровь нашу пьют, а вы заигрываете с ними! В заговорщиков играете!
— Играем?!
У Галины комок перехватил горло. Назвать игрой самые страшные годы ее жизни, жизни ее товарищей, смертельную борьбу, которую они ведут! Этого она не простит!
— Уходи от них! — сурово сказал Семен. — Сейчас же! Если хочешь, чтоб я поверил… Слышишь? Идем со мной в армию!
— Нет! Нет, нет и нет! — овладевая собой, твердо сказала Галина, и глаза ее выразили нескрываемое презрение. — Не пойду! Я хотела — теперь ни за что! Можешь уходить!
Она повернулась навстречу вошедшим в кабинет Рябинину и Виктору.
— Галина Григорьевна, вы не ошиблись, — сказал Рябинин. — Им что-то известно. Нам предстоит важное, опасное дело. Командующий армией обратился к нам с просьбой, вот приказ нашего штаба. Сейчас обсудим план операции…
Два четких шага, взгляд на Семена, и еще шаг.
— Я готова, доктор!
Мысли Семена завихрились. Командующий армией?! Приказ?! Это невозможно, и это было так, он слышал сам.
— А вас, Семен Михайлович, — сказал Рябинин, — мы ночью переправим на ту сторону.
— Одного? Без нее? — Семен подошел к жене и крепко взял ее за руку. — А она здесь?.. Я тоже останусь с вами!
— Нет, сержант!
— Вы не верите мне?
— Почему? Не сомневаюсь: вы стойкий боец в строю, рядом с танками и артиллерией… — Рябинин не мог отказать себе в иронии. — А для комариных укусов нужны другие люди…
— Я не знал, что вы для армии… — проговорил Семен, теряя надежду.
— Доктор, разрешите ему остаться, — тихо сказала Галина. — Мне будет легче.
За стеклами очков в уголках глаз Рябинина собрались морщинки. Он помедлил.
— Ваше мнение, Виктор.
— Я против…
Вечеринка
Су-мер-ки ти-хо спу-ска-а-а-лись,
Тра-ля ля-ля-ля ля-ля-а-а-ля…
Сумерки наступали совсем не так тихо. На востоке въедливо ворчали пушки. В порту и на станции до полудня рвались снаряды в горящих пакгаузах, а под вечер советские самолеты второй раз летали над городом. Однако лейтенант Павлюк чувствовал себя на редкость хорошо и мурлыкал под нос полузабытую песенку.
Два солдата комендантского патруля, шагавшие вниз по Артемовской, решили, что высокий лейтенант с увесистым свертком под мышкой, уже хватил шнапса, но по уставу широко развернули плечи и сильнее застучали сапогами по мостовой.
Павлюк свернул на Садовую. После восьми вечера хождение по улицам без пропуска каралось смертной казнью, и у колонки не было ни души. Но его окликнул женский голос:
— Забываете старых друзей, герр лейтенант! Идете мимо и даже не заглянули!
Павлюк сделал вольт налево и воскликнул:
— А, Ефросинья Даниловна! Пардон, Фросенька, тысяча извинений, дорогая!
Очередной Фроськин возлюбленный — фельдфебель роты тяжелых танков — вчера отбыл на передовую. Части гарнизона одна за другой отправлялись на фронт, и Фроське все труднее было находить щедрых посетителей своего веселого дома. Томимая скукой и предчувствием плохих перемен, она вышла за калитку и остановила Павлюка, надеясь снова завлечь его к себе.
Но разглядев наметанным глазом горлышки двух бутылок в свертке, она поняла, что они припасены для другой женщины, и злоба вновь обожгла мстительную Фроськину душу. Она давно бы донесла в гестапо на Оксану Ивановну, но остерегалась и без того злых соседей, и потому хотела убрать ненавистную старуху чужими руками. На правах брошенной любовницы она заговорила с Павлюком фамильярно:
— С Галькой теперь гуляешь, Иван Трофимыч? — и ткнула рукой в сверток. — Стараешься, носишь?
Павлюк довольно ухмыльнулся. Как ни низко ставил он эту Фроську, а все-таки ее обида приятно пощекотала его самолюбие: не забывает, ревнует даже. И свободной рукой он бесцеремонно притиснул к себе податливое тело женщины.
— Что поделаешь, Фросенька! Сама знаешь: шоколад женщину мягчит, а вино горячит. Не обижайся, ты ж без меня не скучаешь!
Фроська вывернулась, оттолкнула его.
— Ну, тогда не лапай, иди, да не забудь старуху угостить. То клял ее, а теперь низко кланяешься! Когда еще сулил мне упечь ее в гестапо!
— Всему, Фросенька, срок, — игриво пропел Павлюк, — сначала белочка, потом свисток!
Сделав прощальный жест рукой, Павлюк пошел домой, продолжая напевать. Мало ли что он обещал! Остаться в пустом, без хозяйки, доме ему не хотелось, а менять квартиры было не в его натуре: то ли лучше будет, то ли нет. Оттого мирился с выходками вздорной старухи, утешая себя, что за все рассчитается в день отъезда.
Он предвкушал встречу с Галиной. Но уже на крыльце услышал шум в доме. «Опять воюет баба-яга!» — подумал он и остановился возле комнаты Галины.
— Все ж таки я тебя за племянника считала, — кричала Оксана Ивановна, — а коли ты с немцами снюхался, так выматывайся, зараз я тебя знать не знаю…
— Вы, мама, не очень командуйте, — рассерженно вставила Галина. — Дом не только ваш, а Семен ко мне в гости приехал…
— Та нет же, Галина, я и к тетке Оксане, — сказал просительный мужской голос. — Вы послушайте, тетка Оксана…
— Замолкни, Семен! Господи-Иисусе, вот наказанье! Истинно, два сапога — пара с моей дурой…
«Кого она так честит? — подумал Павлюк и вспомнил встреченного днем, перед уходом в аппаратную, худого незнакомого человека с корзиной, искавшего Оксану Ивановну. — А ну поглядим, что там за племянник!»
Сдвигая на живот кобуру с пистолетом, Павлюк открыл дверь.
Спиной к стене стоял истощенный мужчина в вышитой косоворотке. Перед его носом Оксана Ивановна размахивала деревянным половником. Галина понуро сидела на тахте. Все разом взглянули на вошедшего офицера.
— Добрый вечер! — сказал Павлюк, кладя сверток на стол.
Мужчина отвесил поясной поклон. Старуха погрозила дочери и, не удостоив Павлюка ни словом, вышла в коридор. Галина хмуро поднялась навстречу офицеру.
— Знакомьтесь, Иван Трофимыч, это брат мой двоюродный, Семен. Из-под Юзовки приехал нас проведать.
— Ого, издалека! — покачал головой Павлюк. — И за что эта ведьма накинулась?
— Закоренелый она человек, господин лейтенант, — незлобиво сказал Семен. — Я шофером в сельпо работал. В тридцать пятом году втравили меня в дело. Хапнули с базы текстиль и влопались. Начальство, как водится, в стороне, а я в бороне. Десятку припаяли на северное строительство. А теперь смылся, махнул через фронт. Господин немецкий комендант меня секретарем сельуправы назначил, вот и служу там. Ну, решил у родных побывать. Господин комендант мне и отпускное удостоверение выдал, — он протянул Павлюку свой «Рersonalausweis».
— Да, там не курорт, — сказал Павлюк, возвращая документ и приглядываясь к бескровному лицу Семена.
— Неволя — не смех, господин лейтенант, — поскреб Семен впалые щеки. — Вы бы поглядели, какой я оттуда вернулся. За колючей проволокой не сладко…
С треском хлопнула парадная дверь. Галина выбежала с криком: «Мама, уже поздно, вас арестуют!» Павлюк выругался, а Семен примирительно сказал:
— Ее могила исправит, господин лейтенант!
— Вот мы и отправим ее в могилу для исправления, — скаламбурил Павлюк. — Ну, чёрт с ней, лучше выпьем и закусим.
Он развернул сверток и, когда Галина возвратилась, заглянул ей в лицо, сказал, незаметно переходя на «ты»:
— Никуда она не денется, Галочка, вышла к соседке. Посмотри, я свое слово сдержал, а ты ведь обещала, что мы погуляем на славу. Да еще гость у тебя!
— Правильно, господин лейтенант, — одобрил Семен. — Что ж это выходит? Столько времени не видались и сидеть так? Галина, тащи и мою корзину, у меня тоже кое-что есть…
Через пять минут посреди домашней снеди и консервов красовались нарядные бутылки коньяка и скромные поллитровки самогона. Павлюк потянулся за коньяком, Семен остановил его.
— Э не, господин лейтенант, не для того я настаивал самогонку, чтоб она последней была. Попробуйте сперва!
Он налил стаканы, мужчины, стоя, выпили залпом, Галина пригубила вино. Павлюк похвалил самогонку.
— Я знал, что вам понравится, господин лейтенант, — засмеялся Семен. — По особому рецепту сам готовил!
— Слушай, Семен, и ты, Галочка! Бросьте вы к чёрту эти слова «господин лейтенант» да «Иван Трофимыч»! Зовите меня Ваней, как раньше меня в компаниях звали. Я ж компанейским парнем был… А ну давай, Галочка, гитару…
Вечеринка была в разгаре. Консервные банки, яйца, домашняя колбаса, сало, куски пирога, плитки шоколада загромождали стол. Вторая бутылка коньяка стояла еще непочатая, зато самогон был уже выпит. Глаза Павлюка налились кровью, щеки полыхали. Он чувствовал себя совершенно счастливым. Одной рукой он обнимал Галину за талию, другой тянулся к стакану. Подливая ему, Семен расписывал прелести деревенской охоты.
— Не проси, Семен, не проси, не время, — бубнил Павлюк. — Кончим войну, тогда приеду. И выпьем, да?
— Говорят, Ваня, русские наступление готовят? — боязливо сказал Семен.
— Что? — дико сверкнул глазами Павлюк. — Наступление? Ха-ха-ха! Они собираются, вся их дислокация у меня на ладони. Пусть сунутся. Мы им такой «котел» устроим! Это я знаю, с моим участием дело было. Ты думаешь, Галочка, лейтенант Павлюк — это так себе! Не-ет, в моих руках все козыри…