ХЕЛЕН разбивает о БАРТЛИ третье яйцо.
БАРТЛИ. Вообще-то это нечестно, Хелен.
ХЕЛЕН. Я тебе преподала урок по истории Ирландии, Бартли.
БАРТЛИ. Не нужен мне урок по истории Ирландии. (Кричит.)
И уж точно не с яйцами, я ж только что голову вымыл!
ХЕЛЕН. Потери будут еще тяжелее, чем испачканные в яйце волосы, прежде чем Ирландия снова станет независимой страной, Бартли МакКормик.
БАРТЛИ. И мой лучший свитер, посмотри!
ХЕЛЕН. Он тоже весь в яйце.
БАРТЛИ. Знаю, что в яйце! Прекрасно знаю! А я собирался его надеть завтра в кино, но из-за тебя теперь все накрылось, довольна?
ХЕЛЕН. Я так жду этого кино.
БАРТЛИ. Я тоже ждал этого кино, пока ты мой свитер не испортила.
ХЕЛЕН. Может, мне завтра в кино яйцами покидаться. «Человек из Арана», черт возьми. Могли бы снять фильм «Девушка из Арана», красивая девушка из Арана. А не какое-то дерьмо про тупых рыбаков.
БАРТЛИ. А что, тебе обязательно нужно яйцами кидаться, Хелен?
ХЕЛЕН. Я так горжусь своей работой с яйцами. Эта идиотка собирается когда-нибудь платить за мои яйца? (Зовет.)
Эй, каменная баба!
БАРТЛИ. Она уже там сто лет ищет мою Хубба-Буббу.
ХЕЛЕН. A-а, не могу я до старости лет дожидаться эту старую задницу. Заберешь деньги, Бартли, и отдашь по пути домой торговцу яйцами.
БАРТЛИ. Ага, Хелен, ладно.
ХЕЛЕН уходит.
Ага, хрен тебе, сука, сраный хрен тебе в рот, стерва…
ХЕЛЕН просовывает голову внутрь.
ХЕЛЕН. И пусть не вздумает вычесть за те четыре, которые ты об меня разбил.
БАРТЛИ. Хорошо, Хелен.
Она снова уходит.
(Вздыхает.)
Женщины.
КЕЙТ медленно выходит из задней комнаты, в рассеянности не сразу замечает БАРТЛИ.
КЕЙТ. Здравствуй, Бартли. Что тебе принести?
БАРТЛИ (пауза. Потрясенно).
Вы же ушли за Хубба-Буббой.
КЕЙТ, с минуту подумав, возвращается в заднюю комнату. БАРТЛИ с громким стоном в отчаянии утыкается лицом в прилавок. Небольшая пауза, потом КЕЙТ возвращается и берет свой камень.
КЕЙТ. Возьму свой камень.
Она снова уходит в заднюю комнату. Пауза. БАРТЛИ берет деревянный молоток, разбивает все яйца на прилавке и выходит, громко хлопнув дверью. Затемнение.
Сцена седьмая
Слышно хриплое дыхание БИЛЛИ, на него направлен луч света, он, дрожа, сидит на стуле в убогом номере голливудского отеля. На протяжении всего монолога он хрипло дышит.
БИЛЛИ. Мама? Боюсь, мне недолго осталось, мама. Кажется, до меня уже доносятся причитания плакальщиц с далекого сурового острова, с моей родины? Родина моя суровая, да, но гордая и щедрая, а я покинул тебя и теперь умираю один в грошовой гостинице, и нет рядом ни матери, чтобы отереть пот со лба, ни отца, чтобы проклясть Бога за мою смерть, ни прекрасной девушки, чтобы оплакать бездыханное тело мое. Тело бездыханное, да, но благородное и не сломленное. Ирландец!
(Пауза.)
Просто ирландец. С чистым сердцем, честными помыслами, с гордым духом, не сломленным ни вековым голодом, ни вечным угнетением! Дух не сломлен, нет… (Кашляет.)
Но искалечено тело, и болят легкие, и если начистоту, то сердце разбито, разбито девушкой, которая не знала о его чувствах и теперь уже никогда не узнает. Мама, что ты сказала?
Смотрит на листок бумаги на столе.
Напишу ей, да, открою ей свое сердце. Уже поздно, мама. Может, я еще успею завтра?
БИЛЛИ встает и, хромая, идет к зеркалу слева, тихо напевая песенку «Стриженый паренек».
«Прощайте, мать и отец родной, сестричка Мэри, горжусь тобой. А брат мой один, он совсем далеко. Дробить твердый камень ему нелегко».
Он спотыкается, с трудом забирается на кровать, хрипит и смотрит на фотографию на тумбочке.
Какой он, рай, мама? Говорят, там красиво, красивее даже, чем в Ирландии, но, даже если и так, он не может быть прекраснее тебя. Интересно, пускают калек в рай? А вдруг нет, чтоб мы всю красоту не испортили.
Он ставит фотографию обратно на тумбочку.
«Это было в Ирландии, там он убит, и в Ирландии тело его лежит. Пусть все добрые люди проходят мимо, Господи, пожалей стриженого паренька». Да, что-то сегодня грудь сильнее болит, мама. Надо бы поспать. Ведь завтра много тяжелой работы на складе. (Пауза.)
Что, мама? Ах да, молитва? Я помню. Как же я могу забыть, ведь ты сама меня учила? (Крестится.)
Теперь пора мне засыпать, Бога молю меня охранять. Но если… (Пауза)
Но если я умру во сне… то я молю… (Со слезами)
Молю…
Пауза, БИЛЛИ приходит в себя. Улыбается.
Нет, не волнуйся, мама. Я просто засыпаю. Засыпаю.
БИЛЛИ ложится. Его болезненный хрип все усиливается, потом вдруг слышен мучительный вздох, глаза БИЛЛИ закрываются, голова падает набок, и он лежит без движения. Свет медленно гаснет.
Сцена восьмая
Полутемная церковь. БОББИ, МАМАША (с бутылкой в руке), ДЖОННИ, ХЕЛЕН, БАРТЛИ, ЭЙЛИН и КЕЙТ сидят. Все они смотрят фильм «Человек из Арана». Фильм близится к концу, звук либо приглушен, либо совсем не слышен.
МАМАША. Что такое там делается?
ДЖОННИ. А ты как думаешь?
БАРТЛИ. Вроде они собираются акулу ловить, большую акулу.
МАМАША. Да?
ДЖОННИ. Ты, заткнись и пей.
МАМАША. Ладно, козлик.
БОББИ. Надеюсь, в бутылке просто вода, Джонни Пустозвон.
ДЖОННИ. Конечно, вода. (Шепчет.)
Не дыши на Бобби, Мамаша.
МАМАША. Не буду.
ДЖОННИ. И полегче с «козликом».
БОББИ. Миссис О’Дугал, Джонни все еще крадет ваши сбережения?
ДЖОННИ. В жизни не прикасался к мамашиным сбережениям. Так, взаймы брал, ненадолго.
МАМАША. Этот хрен с четырнадцатого года у меня взаймы берет ненадолго.
ДЖОННИ. В моем представлении это и есть ненадолго.
КЕЙТ (пауза).
Большая рыба.
ЭЙЛИН. Это акула, Кейт.
КЕЙТ. Это что?
ЭЙЛИН. Акула, акула!
ХЕЛЕН. Мало того что с камнями беседуете, теперь и что такое акула забыли?
БАРТЛИ. А знаете, акулы водятся в основном в Америке, там полным-полно акул. Иногда они подплывают так близко к берегу, что их и без телескопа видно…
ХЕЛЕН. Господи, опять телескопы!.
БАРТЛИ. У берегов Ирландии акулу редко встретишь. Это первая акула, что я вижу у берегов Ирландии.
ДЖОННИ. Наверное, Ирландия не такая уж дыра, раз акулы сюда плывут.
БАРТЛИ (пауза).
Малыш Бобби, а ты ведь недолго в участке сидел. Когда тебя забрали за то, что ты в Пустозвона камнями кидался. Как так?
БОББИ. Караульный только посмеялся, когда про это услышал. «В следующий раз возьми кирпич», — сказал он мне. «Нечего мелочиться».
ДЖОННИ. Этот караульный допрыгается, выпрут его из полиции. Или грязные слухи о нем поползут, это точно.
БОББИ. И мы все будем знать, чьих это рук дело.
ДЖОННИ. Слыхали, он жену кочергой бьет.
ХЕЛЕН. Разве это новость? Тебя вообще в полицию не возьмут, если не бьешь жену кочергой.
БОББИ. К тому же про кочергу — это гнусная ложь. (Пауза.)
Всего-то и был резиновый шланг.
КЕЙТ (пауза).
Ни слова. Ни словечка от него.
ХЕЛЕН. Опять у нее крыша поехала?
ЭЙЛИН. Да.
ХЕЛЕН. Эй, крыша набекрень!
ЭЙЛИН. Оставь ее, Хелен.
ХЕЛЕН (пауза).
В жизни им не поймать эту хренову акулу. Они уже битый час там крутятся, на хрен.
БАРТЛИ. А точнее, минуты три.
ХЕЛЕН. Если бы они меня взяли сниматься, эта тварь долго бы не протянула. Один удар — и все свободны.
БАРТЛИ. Топором Рэя Дарси, видимо.
ХЕЛЕН. Заткнись про топор, ты.
БАРТЛИ. Акулу-то прибить потруднее будет, чем кошку расчленить?
ДЖОННИ. И это такое Джоннипатинмайк слышит?
ХЕЛЕН хватает БАРТЛИ за волосы и выкручивает ему голову. ДЖОННИ делает запись в блокноте.
ХЕЛЕН. Подожди, вот только домой придем, мать твою. Дождешься у меня, на хрен…
БАРТЛИ. Больно, Хелен, больно…
ХЕЛЕН. Еще бы, не больно, мать твою. А ты как думал.
БОББИ. Хелен, оставь Бартли в покое.
ХЕЛЕН. Пошел ты на хрен, Малыш Бобби Беннетт, ты, хренов поцелуйный кидала. Может, с тобой выйдем, потолкуем?