К счастью, подобные приступы случались со мной только дома.
Моя подруга была мне настоящей опорой.
Вечера проходили один за другим.
Однажды вечером моя подруга все же была вынуждена поручить меня тому, кого она по-прежнему называла своим взрослым сыном, хотя ей никто не верил.
Меня это слегка удивило.
Я по-прежнему знала его недостаточно. Он тоже работал на «Норсилоре», но нас там работало около двадцати тысяч.
О его прошлом ходили самые страшные слухи,
слухи о тюрьме,
а некоторые даже утверждали, что знают, за что его судили: за убийства,
убийства женщин…
Это вам не пустяки.
Проверить, разумеется, мы ничего не могли,
но симпатии к нему я не испытывала.
Благодаря проведенным вместе вечерам,
признаюсь честно,
я увидела в нем человека,
гораздо более отзывчивого, чем добрая половина мужчин, работавших со мной на предприятии.
Однажды вечером впервые случилось нечто такое, что я не вполне смогла объяснить самой себе,
но затем все вернулось на свои места.
К счастью, так как при нем я пережила
несколько чудовищных приступов боли.
И все же именно этот день я считаю началом того пути, который привел нас к катастрофе,
наделавшей столько бед
и даже повлекший за собой мой окончательный разрыв с подругой.
Не скрою, политика меня не интересует,
но однажды проходили местные выборы,
и дальний родственник моей подруги, которого мы немного знали,
выдвинул свою кандидатуру.
Он приходил к людям домой,
чтобы представить им свою так называемую
программу
на случай, если его изберут.
Нам это льстило,
ведь впервые у нас появилась возможность познакомиться с политическим деятелем.
Он действительно оказался человеком исключительным,
обладавшим множеством талантов, в чем мы не раз имели случай убедиться.
Он как никто умел увлечь людей
и сам был страстно увлечен своим делом.
Все это вносило в мои вечера приятное очарование
и хоть какую-то жизнь.
В завершение одного из таких вечеров та самая робкая девушка, смущавшая всех своей стеснительностью,
попросила меня помочь ей вновь встретиться с моей подругой.
Почему этой молодой особе
так хотелось что-то дать?
Отдать?
Я спросила ее, она не знала, что мне ответить.
Мы все же сочли это немного странным.
На следующий день,
когда я опять осталась наедине с так называемым сыном моей подруги,
снова случилось нечто,
чего я не могла толком себе объяснить,
но и назвать это пустяком тоже не решилась бы.
Я не знала,
какими словами описать происшедшее,
не будучи толком уверена в том, что что-то действительно произошло.
И я не смогла
найти слов,
чтобы поговорить с моей подругой,
хоть и чувствовала, что это необходимо.
Моя неспособность
выразить вслух свои мысли
показалась мне ужасной.
На следующий день, впервые за всю мою трудовую жизнь на «Норсилоре»,
я не смогла выйти на работу.
Этот день был первым днем в моей жизни, когда я не смогла пойти на работу.
Меня скрутило.
Меня скрутило так, что я застыла без движения на лестничной клетке своего дома,
и прошло несколько часов,
пока меня не обнаружила моя подруга.
Невероятная боль скрутила мне спину, когда я поворачивала ключ в замке.
Но сильнее физической боли было мое уныние.
В то утро меня пришлось отвезти в больницу,
и мысль о том, что я могу на всю оставшуюся жизнь
превратиться в бесполезное существо,
не покидала меня по дороге.
Но
в тот день после полудня произошла еще худшая катастрофа.
Вечером моя подруга и ее сестра зашли в бар.
И тут они услышали,
как будто в голове
прогремел взрыв.
Они не обратили на него внимания,
решив, как они рассказывали мне позже, что им просто показалось.
Но на «Норсилоре» действительно
случился взрыв.
Огромный цех,
находящийся по соседству с цехом, где я, кстати сказать, должна была в то утро работать,
взорвался
по пока не установленным причинам.
Взрослый сын моей подруги, конечно, видел погибших,
а погибли многие.
Какой ужас!
Именно в тот день, когда я впервые не смогла
выйти на работу.
Наступил день, когда
меня выписали из больницы,
где все еще лежали десятки людей, пострадавших от взрыва.
Я чувствовала себя очень виноватой.
Как объяснить, почему я в то утро не смогла прийти на работу?
После случившейся катастрофы мы все чувствовали себя подавленно,
и, разумеется, остались без работы.
Среди нас была та самая женщина,
которая, по словам моей подруги, внешне напоминала ее сестру.
Та самая женщина, которая не работала и жила в очень красивой квартире.
Повторяю, что лично мне это сходство не особенно бросалось в глаза.
Победивший на выборах родственник моей подруги
предложил нам собраться, чтобы поделиться с нами некоторыми сведениями о положении на предприятии, которые он раздобыл в высших сферах.
Родственник моей подруги имел крайне озадаченный вид.
Ему с трудом давались слова,
ему, обычно такому бойкому на язык.
Он сообщил,
что за случившейся катастрофой
может последовать еще более страшная катастрофа.
Он не уверен, сказал он, что наше предприятие сможет когда-нибудь вновь открыться,
нет,
не уверен.
Оказалось, что где-то там наверху некие деятели,
по всей вероятности, не знающие жизни,
постановили,
что наше предприятие представляет собой опасность…
Оказалось, что и другие личности, настроенные еще более предубежденно,
обвинили наше предприятие
в выпуске подозрительной продукции,
например продукции,
используемой для производства
оружия
страшной убойной силы.
Извините, но
это и правда ложь!
Не мы же, в конце концов, придумали войну,
насилие, жестокость.
И не мы несем ответственность за то, как используют нашу продукцию.
Конечно, наша продукция опасна.
Конечно, она способна убивать,
притом самым жестоким способом,
но, однако, не надо забывать, что нам она позволяет жить.
Сегодня она убила восемьдесят человек,
но прокормила двадцать тысяч.
Вот что говорил родственник моей подруги.
Мы были потрясены.
Мы никогда не думали, что наше предприятие может закрыться насовсем.
Родственник моей подруги
сказал, что будет бороться.
Он призвал нас собрать все силы.
Это будет борьба за жизнь.
За нашу жизнь,
за нашу работу.
Потом я сказала, что никогда не смогу представить себе жизнь без работы,
и расплакалась.
Родственник моей подруги утешил меня.
Он сказал, что работа нужна всем,
всем людям нужна работа,
как нужен воздух, чтобы дышать.
Потому что отнять у человека работу — это то же самое, что лишить его воздуха.
Для чего нам время, сказал он, если оно не занято по большей части работой?
Наше время без работы — ничто, оно нам вообще ни к чему.
Мы это хорошо понимаем тогда, когда перестаем работать.
Мы впадаем в уныние.
Нам становится скучно.
И мы заболеваем.
Да.
Работа — это право, но это еще и
потребность
всех людей.
Это то,
чем мы торгуем,
все мы.
Потому что этим мы живем.
Мы подобны продавцам,
торговцам.
Мы продаем свой труд.
Мы продаем свое время.
Самое ценное, что у нас есть.
Время нашей жизни.
Нашей жизни.
Мы — торговцы своей жизнью.
Вот что прекрасно,
благородно и заслуживает уважения,
вот что позволяет нам
смотреться в зеркало
с гордостью…
Снова на лицах появились улыбки.
Тогда
женщина, о роде деятельности которой мы как раз ничего не знали,
встала
и объявила, что очень рассчитывает присоединиться к нам.
Она, конечно, не работала на «Норсилоре»,
но чувствовала с нами глубокую солидарность, сказала она.
Она тоже была человеком,
имеющим работу,
и поэтому
чувствовала себя близкой к нам по духу.
Нам всем очень хотелось спросить у нее, что именно она называла своей работой.
Последние восемь лет она занималась проституцией, сказала она нам.
Она временно предоставляла в чужое пользование части своего тела в обмен на деньги и, разумеется, считала этот род деятельности самой что ни есть обыкновенной работой.
Она не продавала свою душу, уверяла она нас, она всего лишь сдавала напрокат отдельные части своего тела.
Она рассмеялась.
Это самая обыкновенная торговля.
Она обменивала части своего тела на заработную плату.
Она, разумеется, не чувствовала себя более порочной или сексуально озабоченной, чем
добрая половина остальных людей,
нет,
она чувствовала себя нормальным человеком, выполняющим самую обыкновенную работу,
вот и все.
Ей стало намного легче оттого, что она смогла обсудить с нами все эти вопросы,
получив возможность продолжать жить и работать не таясь.
Да как же вы смеете говорить такое,
возмутился кто-то.
В каком смысле, спросила она.
Эта женщина пыталась вызвать нас на скандал, она насмехалась
над людьми, погибшими при взрыве.
Да как она могла сравнивать?
Взрослый сын моей подруги
нашел наконец слова, чтобы выразить то, что чувствовали все остальные,
и сказал,
что ей действительно не место среди нас.