Отсюда ясно видно, что физик не может полагать никакое движение новым, кроме как если ему предшествует какое-то другое движение, являющееся его причиной; поскольку же необходимо полагать в мире некое первое движение, — ибо не подобает движениям, из которых одно причина другого, уходить в бесконечность, — то, следовательно, физик от своей науки и применяемых им начал не может полагать первое движение новым.
Поэтому Аристотель, спрашивающий в VIII книге «Физики», возникло ли некогда движение, не бывшее прежде, и применяющий начала, о которых только что сказано, то есть говорящий как физик, полагает перводвижение вечным в обе стороны[242]. Он же, спрашивая в той же восьмой книге «Физики», почему некоторые вещи иногда движутся, иногда покоятся, отвечает, что это потому, что они движимы двигателем всегда движимым: поскольку двигатель, которым они движимы, это двигатель движимый[243], оттого разнообразный по состоянию, он заставляет движимое им иногда двигаться, иногда покоиться. Вещи же движущиеся всегда движимы неподвижным двигателем, всегда одинаковы в себе и в отношении движимого.
Если таким образом физик сообразно своим началам не может полагать перводвижение новым, то не может таким полагать и первое подвижное, ибо такое подвижное причинно предшествует движению, будучи некоторой его причиной[244]; следовательно, физик не может полагать новым также мир, поскольку первое движимое не предшествует миру во времени.
Отсюда с очевидностью вытекает, если кто тщательно рассмотрит сказанное нами выше, что физик неспособен принять во внимание творение. В самом деле, природа производит всякое свое действие из подлежащего и материи, создание же из подлежащего и материи есть возникновение, но не творение. Поэтому физик не способен принять во внимание творение: как он будет рассматривать то, куда не простираются его начала? И поскольку создание мира или произведение его в бытие не может быть возникновением, что самоочевидно, но есть творение, то выходит, что о создании мира или произведении его в бытие не учит ни одна из частей науки о природе, ибо это произведение не природно, так что физика[-исследователя] не касается.
Из сказанного выходит также, что физик по своей науке не может полагать и первого человека, и причина в том, что природа, о которой забота физика, не может ничего создать иначе как через порождение, а первый человек рожденным быть не может: человека рождает человек и солнце, способ же возникновения первого человека другой чем через рождение, и никто не должен удивляться, что физик неспособен рассмотреть вещи, на которые не распространяются начала его науки. Кто тщательно продумает, что способен рассмотреть физик как таковой, тому сказанное покажется разумным; в самом деле, первому попавшемуся ученому рассматривать первую попавшуюся истину невозможно.
Если же возразишь, коль скоро такова истина христианской веры да и просто истина, что мир нов, а не вечен; и что творение возможно; и что был первый человек, и что умерший человек восстанет вновь живым без рождения тот же числом[245]; и что человек этот, тот же числом, прежде тленный, будет нетленным, так что в одном виде будут неделимы эти две разные вещи, тленное и нетленное; и что поэтому, хотя физик не способен ни обосновать эти истины, ни знать их, потому что начала его науки не простираются до столь трудных и столь таинственных деяний Божественной премудрости, однако он не должен эти истины отрицать — подобно тому как пусть один ученый и неспособен исходя из своих начал обосновывать или знать истины других наук других ученых, однако он не должен их отрицать, так что хотя физик не может ни знать, ни утверждать вышесказанные истины исходя из своих начал, потому что начала его науки до таковых не простираются, однако он не должен отрицать, если другой их выдвинет, конечно, не в силу доводов разума, а в силу Откровения, данного от некой высшей Причины, — на это надо сказать, что истины, которые физик из своих начал не может ни обосновать, ни знать, но которые не противоречат его началам и не разрушают его науку, он отрицать не должен. Например, что «вокруг любой обозначенной на плоскости точки возможны четыре прямых угла» обладает истиной, физик из своих начал обосновать не может, но и отрицать не должен, поскольку это не противоречит его началам и не разрушает его науку. Однако истину, которую из своих начал он ни обосновать, ни знать не может, но которая противоречит его началам и разрушает его науку, он отрицать должен, ибо как вытекающее из начал подлежит принятию, так противоречащее им отвержению. Например, что умерший человек непосредственно восстает живым и рождаемая вещь возникает без рождения, как полагает христианин, полагающий воскресение мертвых таким, что погибшее должно восстать то же числом, — все это физик должен отрицать, потому что не допускает ничего кроме того, возможность чего в силу природных причин он видит. Христианин же допускает эти вещи возможными в силу причины более высокой, какова Причина всей природы[246]. Поэтому они не противоречат друг другу в этих вопросах, так же как и в других.
Если опять возразишь: раз истина в том, что умерший человек непосредственно восстает живым тот же числом, как то полагает христианская вера, в своих положениях истиннейшая, то разве отрицающий это философ не говорит ложь?
На это надо сказать, что как одновременно имеют место (simul stant) новизна перводвижения и мира по высшим причинам и их неновизна по природным причинам и природным началам, так, если кто тщательно вглядится, одновременно имеют место новизна мира и перводвижения и истинность слов физика, отрицающего новизну мира и перводвижения, потому что физик отрицает новизну мира и перводвижения как физик, то есть отрицает их новизну из природных начал: все, что отрицает или допускает физик, поскольку он физик, он отрицает или допускает из природных причин и начал. Поэтому вывод, в котором физик говорит, что мир и перводвижение не новые, взятый в абсолютном смысле, ложен, но если отнесен к основаниям и началам, из каких выведен, то из них он вытекает. Мы ведь знаем, что и называющий Сократа белым и отрицающий, что Сократ белый, — оба говорят истину в каком-то отношении. Так и христианин, говорящий, что мир и перводвижение новы и первый человек был и человек восстает живым тот же числом и рождаемая вещь возникает без рождения, говорит истину, но — поскольку это допускается Причиной, чья сила выше силы природной причины; истину говорит и физик, называющий все это невозможным по природным причинам и началам: физик ничего не отрицает и не допускает кроме как из природных причин и начал, как грамматик в качестве такового ничего не отрицает и не допускает, кроме как из грамматических причин и начал. И поскольку физик, рассматривая только силы природных причин, выводит из них неновизну мира и перводвижения, а христианская вера, вглядываясь в Причину выше природы, выводит из нее возможность для мира быть новым, они оттого ни в чем не противоречат. Так, следовательно, проясняются две вещи: первая — что физик не спорит с христианской верой о вечности мира, другая — что из природных оснований он не может вывести новизну перводвижения и мира.
Что математик, например, не может это вывести, с очевидностью доказывается так. Одна часть математики — астрология, имеющая две части, а именно одну учащую о разных движениях светил и их скоростях, то есть какие совершают свой путь быстрее и медленнее, о расстояниях между ними, их конъюнкциях и аспектах и о прочем подобном, другая часть науки о звездах — учащая о действиях, производимых светилами во всем том теле, которое под небесным кругом. И ни то, о чем учит первая часть, ни то, о чем учит вторая, не доказывает новизны мира и перводвижения, потому что скорости движения любых светил в их сферах относительно других и их взаиморасположения могут быть теми же и при вечности перводвижения и мира. По той же только что названной причине и вторая часть науки о звездах не может вывести новизну мира и перводвижения, ибо оттого же, отчего, будь мир и перводвижение вечными, светила могли бы иметь те же движения, конъюнкции и силы что и теперь, они могли бы производить и точно такие же действия в нижнем мире, какие производят теперь, — даже при вечности мира и перводвижения. Следовательно, и вторая часть науки о звездах не может вывести новизну перводвижения и мира.
Как первая часть, так и вторая часть математических наук, геометрия, вывести это неспособна. В самом деле, из начал геометрии это не следует, потому что противоположность следствия может иметь место при той же посылке (oppositum consequentis potest stare cum antecedente), а именно вечность мира и перводвижения может иметь место при тех же началах геометрии и всех ее заключениях: пусть ложно, что перводвижение и мир вечны, разве окажутся оттого ложными начала геометрии — прямизна линии между двумя точками или отсутствие у точки частей и прочее подобное вместе со следствиями? Явно нет. Тем же способом будут делаться все возможные преобразования величин соответственно их сущности и по тем же причинам, даже будь мир вечен, как и если он нов? Явно да.
То же самое я говорю о третьей и четвертой частях математических наук, то есть об арифметике и музыке, и тем же способом, как доказано в отношении геометрии. Все ясно тому, кто продвинут в этих науках и знает их возможности (posse).
А что и метафизик не может доказать, что мир новый, обнаруживается так. Мир зависит от Божественной воли как от своей достаточной причины[247]; но метафизик не способен доказать, что какое-либо действие может в длительности следовать за своей достаточной причиной или быть отложенным на после своей достаточной причины; следовательно, метафизик неспособен доказать, что мир не совечен Божественной воле, коль скоро мир создан Божественным образом.