Опять же кто не может доказать, что форма Божественного воления была такова, что Он от века хотел произвести мир в тот час, в какой мир создан, тот не может доказать ни новизну мира, ни его совечность Божественной воле, ибо изволенное существует от волящего сообразно форме воли, метафизик же не может доказать, что форма Божественной воли была от века такой-то; говорить, что метафизик способен это доказать, похоже не просто на вымысел, но даже, думаю, на некое безумие, — в самом деле, откуда у человека разум, которым он исчерпывающе исследовал бы Божественную волю?
Из сказанного составляется умозаключение: нет вопроса, допускающего разумное разрешение, которого философ не был бы обязан обсудить и разобрать, насколько возможно путем рассуждений, как доказано; однако никакой философ не может разумом доказать новизну перводвижения и мира: такого не может ни физик, ни математик, ни теолог; следовательно, никаким человеческим разумом невозможно доказать ни что перводвижение и мир новы, ни что они вечны, ибо кто это докажет, должен будет показать форму Божественной воли, а кто ее исследует? Недаром Аристотель в I книге «Топики» говорит, что «бывает проблема, о которой мы не имеем определенного мнения, например, вечен ли мир» или нет. Вера включает многое, чего разумом не доказать, например что умерший восстает живым тот же по числу и что рождаемая вещь восстает без рождения, и кто в это не верует, тот еретик, а кто стремится знать это разумом, глупец.
Следствия и действия — от силы, сила — от субстанции. Кто дерзнет назвать себя разумно познавшим до конца божественную субстанцию и всю ее силу? Ему придется сказать, что он в совершенстве познал все непосредственные действия Бога, как они от Нега, существуют, новыми или от века, как сохраняются Им в бытии и как пребывают в нем, ибо в Нем, от Него и через Него возникают или существуют все вещи. А кто сможет это достаточно исследовать? И поскольку много таких вещей полагает вера, какие человеческий разум исследовать не может, то где не хватает разума, там пусть восполняет вера, которая должна признать, что Божественное всемогущество выше человеческого познания. И не разуверяйся в положениях веры из-за их недоказуемости, чтобы не дойти таким путем до непризнания всякого закона, потому что нет закона, все положения которого были бы доказуемы[248].
Таким образом, явно обнаруживается, что между христианской верой и философией нет никакого спора о вечности мира, если тщательно рассмотреть вышесказанное, как покажем с Божией помощью и в других вопросах, где христианская вера и философия людям, судящим поверхностно и невдумчиво, покажутся несогласными.
Мы говорим, следовательно, что мир не вечен, но сотворен новым, хотя разумом это доказать нельзя согласно вышесказанному, как и некоторые другие относящиеся к вере вещи: будь они доказуемы, то была бы не вера, а знание. Поэтому веру не надо заменять ни софистическим рассуждением, как само собой ясно, ни диалектическим рассуждением, поскольку оно дает не прочное состояние, а только мнение, вера же должна быть прочнее мнения, ни доказательным рассуждением, ибо тогда вера была бы только в то, что можно доказать.
Тогда надо ответить на доводы, приводимые в пользу обеих сторон, и сначала на доводы, стремящиеся доказать противное истине, то есть что мир совечен Богу.
К первому. «Все неуничтожимое обладает силой существовать всегда...» Если под словом «неуничтожимое» понимать то, что, будучи сущим, не может перестать быть ни через уничтожение в собственном смысле, о котором философ говорит в конце первой книги «Физики»: «Все уничтожающееся отойдет в это крайнее, то есть в материю», ни через уничтожение в более широком смысле слова, которого сам философ никогда не допускает, а именно уничтожение, могущее случиться с любым сущим, которое имеет своей причиной нечто другое, чем себя: всякое следствие поскольку длится, постольку сохраняется в бытии какой-либо из своих причин, как явствует по индукции; а что сохраняется в бытии другим, может исчезнуть, насколько оно от себя, — если «неуничтожимое» понимать в любом из этих двух значений, то истинна большая посылка, гласящая: «Все неуничтожимое имеет силу существовать всегда», и в таком случае мир не неуничтожим, равно как всякое сущее, имеющее себе другую причину. Ты доказываешь: «Что не возникло, то неуничтожимо». Это истинно для уничтожения, противополагаемого возникновению, потому что как возникновение — из материи, так противостоящее ему уничтожение — в материю, то есть в противоположность, а не в чистое отрицание; но если нечто возникло, то необязательно, чтобы оно было неуничтожимо уничтожением понятым более широко, то есть таким, которое есть переход ни в материю, ни в противоположное, но в чистое отрицание; так может уничтожиться любое следствие при отсечении силы хранителя. Это сохранение древние философы называли золотой цепью[249], коей всякое сущее сохраняется в своем порядке от первосущего; само же Первосущее как не имеет до себя причины, так до себя не имеет хранителя. И раз уж мы коснулись того, что все сущее по сю сторону Первого сохраняется в бытии силой Первоначала, то докажем это яснее. Сначала — через сказанное авторами. В «Книге о причинах» написано так: «Устойчивость и сущность всякой интеллигенции — от чистого блага, которое есть первая причина»[250]. Под сущностью интеллигенции понимается ее произведение в бытие, а под устойчивостью — ее длительность; и если интеллигенция длится силою первого начала, то другие сущие тем более. С этим согласуется и написанное в Законе: «Из Него и Им суть все вещи» (Ин. 1, 3; Рим. 11, 36). Опять же Платон, обращаясь от лица Первоначала к интеллигенциям, говорит такие слова: «Больше значит для сохранения вашей вечности моя воля, чем ваша природа». То же самое доказывается рассуждением: причиненное сущее само по себе не имеет природы, чтобы существовать, ибо имея само по себе природу, способную к существованию, оно не имело бы внешней причины, но только то, что длится и сохраняется в бытии собственной, а не другой более высокой силой, само по себе имеет природу, чтобы существовать; следовательно, никакое обусловленное сущее не сохраняется в бытии само собой и потому как все сущее по сю сторону Первоначала существует из Него, так Им же сохраняется в бытии, и если бы Первоначало отняло от сущего свою силу, сущее вовсе бы не существовало. Об этом и написано в «Книге о причинах»: «Все зависимые силы — из единой первой силы, которая есть сила сил». И Аверроэс в комментарии ко второй книге «Метафизики» об этом Первоначале говорит, что «достоинство этой причины и бытием и силою выше, чем у всего сущего, ибо все сущее не получает бытия и силы иначе как от этой причины; она стало быть есть сущее само по себе и истина сама по себе, а все другое сущее есть сущее и истинное через ее бытие и ее истину»[251]. Опять же сила, создающая вечную длительность, есть сила бесконечная, потому что будь она конечна, можно было бы допустить и большую силу, а поскольку длительности большей, чем вечная длительность, быть не может, то получится [в случае вечности мира], что большая сила не создает длительности большей, чем меньшая сила, что невозможно; однако ни в чем причиненном нет бесконечной силы, ибо все причиненное мыслимо лишь в силу перехода или становления, а это несовместимо с бесконечной силой. То же доказывается еще и по-другому: поскольку сила первого двигателя больше силы любого последующего двигателя и ничто не может быть больше бесконечного, то, следовательно, ни в каком причиненном сущем нет ни бесконечной силы, ни вечной длительности иначе, как только силою первого начала, чья сила сама по себе вечна и бесконечна. И пояснение этому рассуждению: как для длительности всегда длящейся нельзя допустить большую длительность, так необходимо чтобы сила, создающая длительность, которая есть всегда или вечна, была такой, чтобы нельзя было помыслить силы большей, а такова лишь бесконечная сила.
Ответ на второй довод. Когда говоришь: вечно то, что не имеет раньше себя никакой длительности, я говорю, что это ложно, ибо хотя времени раньше мира и нет, однако вечность раньше мира, потому что она всегда. Ты всегда говоришь: того, что имеет до себя вечную длительность, не бывает никогда. Я говорю, что не обязательно: то новое, что произошло сегодня, имеет раньше себя вечную длительность, то есть саму вечность, пребывающую всегда, однако нельзя сказать, что этого нового никогда не бывает.
На третий довод надо сказать, что хотя сущее, чье произведение — из подлежащего и материи или через возникновение, зависит от двоякой потенции, а именно от деятельной потенции своего деятеля и от потенции своей материи, ибо из материи не становится ничего кроме того, к чему она имеет пассивную потенцию, но вещи, чье становление — не возникновение и не из материи, зависят единственно лишь от потенции действующего начала, не материи. В самом деле, как можешь ты сказать, будто от потенции материи зависит то, произведение чего — не из материи, как мира? Ведь каждому ясно, что создание мира не могло быть возникновением. Отсюда, если бы кроме возникновения другого способа становления не было, то не стало бы вообще ничего. Поэтому я говорю, что мир создан, и создан заново, ибо не совечен Богу; а когда ты говоришь: «Следовательно, он мог возникнуть», — я говорю, что истина такова: он мог стать единственно из потенции деятеля, а не подлежащего и материи. И поскольку в Решении мы коснулись того, что всякое следствие достаточным образом зависит от одной лишь потенции деятеля, в чем кто-то усомнится, то докажем это так. Для всего, чье возникновение зависит от материи, если материи не будет, существование невозможно; совокупность сущего, которое по сю сторону первого начала, стала, ибо имеет причину, а «ставшим сущим» я называю то, что имеет другое причиной своего произведения; таким образом, если всякое возникновение зависит от материи и ни одно — только от потенции действующего начала, помимо же совокупности сущего, которое по сю сторону первого начала, никакой материи не было, то, выходит, совокупность сущего по сю сторону первого начала невозможна; следовательно, стало нечто, чему стать было невозможно.